Господин президент, я хотел бы еще раз повторить, о чем я уже писал вам в своих предыдущих письмах. Советское руководство предоставило правительству Республики Куба экономическую помощь, а также оружие, поскольку Куба и кубинский народ постоянно находились под непрерывной угрозой вторжения на Кубу. С пиратского судна был произведен обстрел Гаваны. Говорят, что стреляли безответственные кубинские эмигранты. Возможно, это и так. Но, спрашивается, откуда у них оружие и зачем они стреляли?! Ведь у них, у этих эмигрантов, нет своей территории — они беглецы с родины — иу них нет никаких средств для ведения военных действий! Значит, кто-то вложил им в руки это оружие для обстрела Гаваны, для пиратских действий в Карибском море и в территориальных водах Кубы.
Ведь немыслимая вещь — в наше время не заметить пиратский корабль, да еще имея такую насыщенность американских кораблей в Карибском море, с которых все просматривается и наблюдается. (…) Словом, Куба находилась под непрерывной угрозой агрессивных сил, которые не скрывали своих намерений вторгнуться на территорию Кубы.
Кубинский народ хочет строить свою жизнь в своих интересах, без вмешательства извне. Это — его право, и нельзя вменять ему в вину то, что он хочет быть хозяином своей страны, распоряжаться плодами своего труда.
(.) Мы поставили туда средства обороны, которые вы называете средствами наступления. Поставили их для того, чтобы не было нападения на Кубу.
Я с уважением и доверием отношусь к вашему заявлению, изложенному в вашем послании от 27 октября 1962 года, что на Кубу не будет совершено нападения, не будет вторжения, причем не только со стороны Соединенных Штатов, но и со стороны других стран Западного полушария, как сказано в том же вашем послании. Тогда и мотивы, побудившие нас к оказанию помощи такого характера на Кубе, отпадают. Поэтому мы и дали указания нашим офицерам провести соответствующие меры по прекращению строительства указанных объектов, демонтажу их и возвращению в Советский Союз. Как я уже сообщал вам в письме от 27 октября, мы согласны с вами договориться о том, чтобы представители ООН могли удостовериться в демонтаже этих средств.
Таким образом, если основываться на ваших заверениях, которые вы сделали, и наших распоряжениях о демонтаже, то налицо все необходимые условия для ликвидации создавшегося конфликта (…) и для более вдумчивой оценки международного положения, чреватого большими опасностями в наш век термоядерного оружия, ракетной техники, космических кораблей, глобальных ракет и прочего смертоносного оружия.
В заключение хочу сказать об урегулировании отношений между НАТО и государствами стран Варшавского договора. Мы уже об этом упоминали и готовы продолжить с вами обмен мнениями по этому вопросу и найти разумное решение. Мы также хотим продолжить обмен мнениями о запрещении атомного, термоядерного оружия, о всеобщем разоружении и прочих вопросах, касающихся ослабления международной напряженности. (…)
Мы убеждены, что народы всех стран, как и вы, господин президент, правильно меня поймете. Мы хотим только мира. (.) Я хотел бы, господин президент, напомнить вам, что военные самолеты разведывательного характера нарушали границы Советского Союза, в связи с чем у нас с вами были конфликты, имел место обмен нотами протеста. В 1960 году мы сбили ваш самолет-разведчик У-2, разведывательный полет которого над территорией СССР привел к тому, что была сорвана встреча в верхах в Париже с господином Эйзенхауэром. Вы заняли тогда правильную позицию, осудив это преступное действие прежнего правительства США.
Но уже за время вашего пребывания на посту президента имел место второй случай нарушения нашей границы американским самолетом У-2 — в районе Сахалина. Мы об этом писали вам, и вы тогда ответили нам, что это нарушение произошло в результате плохой погоды, и ошибки в курсе полета, и дали заверение, что этого не повторится. (.) Однако если бы не было заданий Пентагона вашим самолетам лететь около нашей территории, то и плохая погода не могла бы завести американский самолет в наше воздушное пространство!
Еще более опасный случай имел место 28 октября, когда ваш разведывательный самолет вторгся в пределы Советского Союза на севере в районе Чукотского полуострова и пролетел над нашей территорией. Спрашивается, господин президент, как мы должны это расценивать? Как мы должны на это реагировать? Что это, — провокация? Ваш самолет нарушает нашу границу, да еще в такое тревожное время, которое мы с вами переживаем, когда все оружие мира приведено в боевую готовность. Ведь американский самолет-нарушитель вполне можно принять за бомбардировщик с ядерным оружием, и это может толкнуть нас на роковой шаг. Тем более что правительство США и Пентагон уже заявили о том, что у вас непрерывно дежурят в полете бомбардировщики с атомными бомбами на борту. Я бы просил правильно это оценить и принять соответствующие меры, чтобы это не послужило провокацией к развязыванию войны. (.)
Я бы просил вас, господин президент, учесть, что нарушение воздушного пространства Кубы американскими самолетами также может иметь опасные последствия. И если вы не хотите этого, тогда не следовало давать повода к тому, чтобы создавалось опасная ситуация. (.) Мы ценим мир, может быть, даже больше, чем другие народы, потому что мы пережили страшную войну с Гитлером. И мы убеждены в том, что победит разум, и война не будет развязана, и будут обеспечены мир и безопасность всему народу мира.
С уважением Никита Хрущев.
28 октября 1962 г.
Опубликовано в газете «Правда», 29 октября 1962 г.
Текст этого послания Н.С. Хрущева был передан по советскому радио 28 октября в 17.00 московского времени. Одновременно, в 17 ч. 10 мин., текст письма был вручен посольству США в Москве.
В Белом доме письмо Хрущева восприняли с пониманием и одобрением. Угроза мировой войны миновала. Но с Фиделем вышло все весьма некрасиво. А от позиции кубинского лидера зависело многое. Хрущев принял решение о вывозе ракет и согласился на наземный контроль этой операции, но сам не мог его обеспечить. На этот контроль под юрисдикцией ООН должен был дать согласие Фидель, а о кубинском лидере на этот момент все абсолютно забыли. Вернее, были уверены, что Фидель, само собой, на контроль ООН согласится. Однако Фидель через советского посла А. Алексеева объявил, что отвергает любой контроль, так как это может быть предлог для подготовки к вторжению на Кубу. А тем временем ракеты уже начали спешно демонтировать, Хрущев кинулся из одной крайности в другую. В архивах Кремля зафиксированы его распоряжения: «Письмо Кастро, чтоб он дал согласие, чтобы представители Красного Креста были допущены». По отношению к кубинскому лидеру Хрущев вел себя так, как мог бы себе позволить вести в отношении разве что ближайших помощников! Но Кастро протестовал против контроля! И, поскольку условия контроля за вывозом ракет не выполнялись, то, само собой, и договор о ненападении США на Кубу ставился под сомнение. Так наступил период, когда США от СССР уже получили выполнение обязательств по выводу ракет, а от своих собственных условий договора они могли отказаться по формальным признакам.
Чтобы «разрулить» ситуацию с контролем за вывозом ракет с Кубы, туда полетел Анастас Микоян (см. С.Микоян, «Анатомия Карибского кризиса», М., 2006, стр. 244). «Необходимо было срочно лететь к Фиделю, — вспоминал Микоян. — Я понимал, что есть вещи, на которые Фидель никогда не согласится. В который раз опрометчивый Никита послал меня заглаживать свои промахи!»
В своей книге «Никита Хрущев, кризисы и ракеты» сын советского лидера Сергей Хрущев пишет о драматургии того момента, когда государственное и личное сплелось в единый узел: «Супруга Анастаса Микояна лежала при смерти. Уже несколько месяцев она не ходила, а сейчас лежала на госдаче Горки-2 после очередного инфаркта. Она очень ослабла, ей все время не хватало воздуха, даже при открытом окне. К неумению лечить добавлялась традиционная перестраховка кремлевских врачей, В итоге врачи перед отлетом Анастаса Микояна на Кубу гарантировали его супруге, Ашхен Лазаревне, всего несколько дней жизни, и он колебался, лететь или же нет. И тогда Хрущев сказал: Анастас, нет для нас лучшего дипломата, чем ты. Твоей жене, Ашхен Лазаревне, уже ничем не поможешь, а на Кубе без тебя придется очень тяжело. В случае худшего исхода с твоей супругой мы обо всем позаботимся. Можешь не беспокоиться». Микоян сдался и согласился лететь. С собой он решил взять и своего сына, Серго Микояна. Когда тот рассказал об этом своей матери, Ашхен Лазаревна, уронив слезу, сказала: «Лети, Серго. Ты приносишь отцу удачу. Когда ты с ним, я спокойна».
Когда садились в самолет, берущий курс на Гавану, то старались не думать о том, что Ашхен Лазаревну ни ее муж, ни сын могут больше не увидеть. Но именно так и произошло. Пока велись исторические переговоры по контролю за вывозом ракет, Ашхен Микоян не стало.
Особая заслуга Анастаса Микояна в этой истории состояла в том, что он сумел добиться особой формы контроля вместо традиционной — наземного. Эта идея родилась у него в беседе с американским бизнесменом и политиком, председателем правления фонда Форда в те годы, Джоном Макклоем, который сам подсказал Микояну 2 ноября 1962 года вариант инспекции на борту советских пароходов путем визуального наблюдения. Более того, Микоян добился от США — уже вернувшись с Кубы после почти месяца пребывания там, — официального согласия, поскольку оно исходило от Кеннеди, что наземный контроль и полеты разведывательных самолетов на низкой высоте заменяются полетами на большой высоте, когда самолета не видно с земли, а его фиксируют только радары — чтобы не оскорблять национального достоинства кубинцев. Это было зафиксировано во время переговоров Микояна с президентом Кеннеди, Дином Раском, Макклоем и Стивенсоном в ноябре 1962 года. Что касается визуального осмотра ракет на палубах советских судов, то это была двусторонняя договоренность СССР и США, и Кубы она юридически не касалась. Этот визуальный досмотр с палубы американских военных кораблей советских судов, нагруженных военной техникой, происходил за пределами территориальных вод Кубы, так что была найдена форма «адекватной инспекции», на которую Фидель дал согласие.