Он пожал плечами и начал заполнять квитанцию. В этот момент я вдруг понял, что лицо контролёра мне знакомо, как недавний сон. Это был тот самый тамплиер из бара, меч в багажнике, плащ с крестом.
Его коллеги стояли посреди зала, скрестив руки на груди, в позе надзирателей концлагеря.
Ну, разумеется. Вот куда удалились недобитые члены ордена после казни магистра Жака де Моллэ. В парижские катакомбы. Веками они жили под землёй, совершая жертвоприношения Бафомету, лобзая чёрных котов под хвосты, а когда в лабиринте проложили метро – они стали контролёрами, дети подземелья, знающие входы и выходы, тамконтрольплиеры, контрольтамплиеры – и таким образом осуществляют тайную власть над миром простаков, бегающих по поверхности туда-сюда.
Он протянул мне квитанцию:
– Хорошего вечера.
Я ответил:
– И вам хорошей охоты, месье тамплиер.
Он вздрогнул и бросил взгляд на своих подельников. Звать ли на помощь? Но мы побежали вниз, как дети, и запрыгнули в отходящий поезд. Нас не догонят!
Итого: спустя несколько часов после триумфального выступления в “Глобе” у меня в кармане осталось чуть больше десятки. На пиво хватит.
Вылет в Нью-Йорк задержали на два часа. У нас бы сказали – “по техническим причинам”. Но во франкфуртском аэропорту таких глупостей не говорят. Просто задержали, и всё. Как будто причины бывают метафизические – утрата веры командиром корабля или явление ангела авиадиспетчеру. На такую работу не берут визионеров и психопатов. В гражданской авиации не нужны яркие личности, от персонала требуется нудное исполнение протокола – ритуальное ощупывание пассажиров, танец стюардесс с ремнями безопасности, какие-то цифры на экране, увидев которые, диспетчер разрешает взлёт, пилоты начинают переключать рычажки в заученной последовательности, и всякий раз, по чистой случайности, происходит то, что происходит, – обыкновенное скучное чудо или редкая и любимая читателями новостей авиакатастрофа.
Узнав о задержке рейса, пассажиры заснули, как подстреленные зайцы, разметав уши на спинках кресел. Молодые, старые, белые, цветные, левые, правые – совершенно не обрадовались двум часам дополнительной жизни за скобками судьбы.
Только одна парочка оказалась с огоньком: кудрявый малый африканских кровей и бледная девица на полголовы его выше, в чёрном платье с таким вырезом, что отсутствие лифчика бросалось в глаза. Нежные, словно Пушкин и Гончарова, они сидели в обнимку, шушукались и хихикали, как обезьянки, шу-шу-шу, хи-хи, потом встали, огляделись по сторонам и юркнули в туалет для инвалидов. Никто не заметил их манёвра, кроме меня и нескольких камер наблюдения. Не знаю, что чувствовали камеры, а я позавидовал. Там хорошо, в туалете для инвалидов, очень хорошо: просторно, светло, и есть где разгуляться перед огромным зеркалом. Никелированные поручни вдоль стен дают неограниченные возможности для головокружительной сексуальной акробатики. Главное, случайно не нажать одну из тревожных кнопок, которые натыканы повсюду.
Но как я вообще попал во Франкфурт? Зачем я здесь?
Неделю назад позвонил Толик с благой вестью: грант на фильм получен, деньги поступили на счёт, пора в Штаты, скинь паспортные данные, возьму тебе билет.
Я открыл свой загран и узрел просроченную, никуда не годную американскую визу. После чего написал Толику: всё пропало, не знаю, что делать, может, ну его нафиг, это плохой знак, езжайте без меня. В общем, устроил типичную либеральную истерику.
Мой друг, за четверть века в эмиграции отвердевший нервами, спокойно изучил вопрос и выяснил, что консульство США в его родном (уже 25 лет) городе шлёпает визы очень быстро, за три рабочих дня.
Обнадёженный этой информацией, я записался на интервью и нашёл блаблакар из Парижа во Франкфурт. В назначенный час на кольцевой дороге меня подобрал голубой “мерседес” с водителем-пакистанцем и тремя пассажирами. На переднем сиденье ехал гражданин Палестины в белой арафатке, позади – немецкая пара, которая всю дорогу в молчании сёрфила порносайты на 15-дюймовом ноутбуке. Хорошо, что они хотя бы отключили звук. И на том спасибо. Я не поклонник этого жанра – диалоги отстойные, действие монотонное, финал предсказуем. Расстегнув молнию, Джон выпустил на свободу своего краснокожего друга и направил его в заросли между ног Джейн. Я пытался зарабатывать сочинением порнографических рассказов в девяностые годы. Впрочем, кто из нас тогда не пытался это делать?
Водитель “мерса” был тренером по крикету. Он рассказал, что следует заповедям пророка Мухаммеда и не теряет даром ни одной минуты – во Франкфурте работает в спортивном клубе, по выходным гоняет в Париж давать частные уроки, на обратном пути закупается тряпками на продажу и берёт попутчиков, чтобы отбить бензин. Палестинец купил у пакистанца две футболки. В Германии не хватает стиля и красивых вещей. Когда въезжаешь сюда с Востока, всегда кажется, что попал в рай – кругом порядок, спокойные очереди, свежее пиво, вкусная колбаса и вежливые полицейские. Совсем другие чувства испытываешь, пересекая франко-германскую границу, – в первую очередь удивление: откуда столько пива, колбасы и полицейских? Нелегко жить в этой стране человеку с тонкой душой. Так сказал палестинец, засовывая в рюкзак парижские шмотки.
На подъезде к Саарбрюкену начался дождь, хорошая погода решила остаться во Франции. Немецкая пара попросила сделать остановку. Мы припарковались возле ангара, над которым блёкло светилась неоновая вывеска “Discount Sexshop”. Наши мусульманские братья остались снаружи, чтобы не гневить пророка, а немцы, и я следом, зашли внутрь. Такой масштабной расчленёнки мне не приходилось видеть со времени посещения панорамы Бородинской битвы. В бесконечность уходили полки с мужскими и женскими половыми органами, ягодицами, молочными железами и широко открытыми, словно в агонии, ртами – всё было рассортировано, как подлежащие утилизации части тел на складе образцового концлагеря. Сходство усиливали яркие лампы под потолком и строгая форма сотрудников. Никакой игривости, никакого амбьянса эроса, как в магазине “Sexodrom” на пляс Пигаль. Один народ, один ритм, одна поза.
У моих попутчиков был при себе небольшой чемодан на колёсиках, который они наполнили фаллосами с гигантской скидкой и уценённым эротическим бельем.
Закончив секс-шопинг, они молча сели в машину, и мы отправились дальше, и через пару часов прибыли в уютный Франкфурт с его маленькими, но гордыми небоскребами. Пакистанец доставил нас в центр города, к площади перед Главным вокзалом, где ждал Толик, абсолютно счастливый, с дроном на левом плече. Это было первое, что он купил на грантовые деньги.
Я спросил, для чего нам эта штука. Ты что, сказал Толик, сейчас только лохи снимают без дрона. Мы поедем на север штата Нью-Йорк, в горы Адирондак, у самой канадской границы, где Натан живёт в хижине отшельника. Представляешь, какую мы снимем офигенскую картинку? Места абсолютно дикие, на Airbnb есть только один вариант апартаментов в тех краях.
Я уже говорил, что верю Толику как родному? К тому же он – наш продюсер; пусть делает, что хочет.
Вечером я заселился в сетевой хостел в районе Галлусварте, где на неделю взял койку в 4-местном номере. Заполняя анкету гостя, в графе “постоянное место жительства” я написал: “Place Nigde, planet Earth”. Мне выдали постельное бельё и пластиковую карточку-ключ.
Мои соседи по комнате напоминали героев пьесы “На дне”. Два печальных пивных мужика, один над другим, на двухъярусной кровати, и покашливающий иранец в двуспальной постели, которую мне предстояло с ним разделить.
Распорядок дня у постояльцев был чёткий. С утра мужики шли выпить пива в ларёк через дорогу, кирпичный блиндаж на перекрёстке, где вечная пробка и электрички S-bahn грохочут над головой. К обеду они приносили жареные сосиски и упаковки пива из ближайшего “Liddle”. Наскоро перекусив, устраивались горизонтально, с ноутбуками на животах, и до вечера смотрели сериалы, а когда последняя баночка пустела, засыпали, не снимая носков.
Иранец практически не вставал. В какое бы время я ни появился в номере, он всегда аккуратно лежал под одеялом на своей половине кровати, глядя в компьютер и щёлкая клавиатурой, как белочка.
На третий или четвёртый день нашего молчаливого соложества я краем глаза заметил у него на экране логотип “Радио «Свобода»” и, повинуясь внезапному импульсу, спросил:
– Ты тоже иностранный агент?
Он вздрогнул и закашлялся.
– Почему ты спрашиваешь?
– Да просто пишу иногда для этого медиа. Забавно встретить тут коллегу.
– Ты из России?
– Да.
– Тебе тоже отрубят голову, если ты вернёшься домой?
Я представил стены древнего Кремля, Красную площадь, Лобное место, ГУМ, палача в одеянии от Юдашкина, своих жён и детей в толпе у эшафота, и пожал плечами:
– Не знаю.
После этого иранец стал улыбаться мне по утрам.
В хостеле люди надолго застывают в одной позе. У входа, сложив руки за спиной и прислонившись к стене, целыми днями неподвижно стоял иссиня-чёрный африканец, табачный стрелок. Как только из дверей кто-нибудь появлялся, парень отлипал от стены и с улыбкой произносил по-английски: “Извините, я ещё не ходил сегодня в магазин, дайте закурить, пожалуйста?” По моим наблюдениям, бедняге так и не удалось добраться до магазина за целую неделю.
С утра до вечера постояльцы сидели в холле ночлежки перед телевизором, со стаканом пива, который всегда был наполовину полон и пуст. Казалось, они заворожённо ждут ответа с каких-то недостижимых небес кафкианской бюрократии. И не видят смысла что-либо делать до получения известия о решении своей участи. Как сказал мой друг, поэт Полонский, ожидание – удавка времени на горле смертного. Обитатели хостела на Галлусварте действительно похожи были на висельников со старинных гравюр.
Впрочем, я редко оставался там в дневные часы, проводя время в компании Толика и его многочисленных домочадцев – у них с женой Ирой пятеро детей, неохотно говорящих по-русски, они все живут в Южном Франкфурте, в бывшем фотоателье со стеклянным потолком. Это один из самых светлых домов, которые я знаю. И, наверное, самый оживлённый. Сюда не зарастает народная тропа, в дверь постоянно стучат разные люди из разных стран, друзья и товарищи дома, которые приходят к обеду, и все садятся за длинный пекарский стол, найденный на улице в разгар экономического кризиса 2008 года, когда закрылись старинные булочные со столетней историей, где профессия хлебопёка передавалась от отца к сыну, где вставали в 4 утра, чтобы на этом самом столе раскатать тесто для претцелей, булок, рогаликов, берлинцев и пумперникелей. Старых булочных больше нет. Повсюду сетевая херня, имитирующая традиции. В меню т