Мы вообще-то сомневались отпускать их на учёбу в отдалённый канадский университет с эскимосским уклоном. Парни нашли в интернете грант – бесплатное обучение для малых народов Северного полушария. Тут же почувствовали в себе наклонность к самоедству и желание подвергнуться остякизму из русского народа.
На сходе мы несли им всякую хню, типа, широка страна моя родная, и что вам эта капля остяцкой крови в океане великой России, и зачем нужон этот проклятый Запад, когда тут и третий Рим, и второй Крым, и всё такое? Если честно, нас жаба душила. Обучение-то бесплатное. Но проезд, питание, то да сё. Вот и отговаривали с упором на национальную идею, гордость и патриотизм.
Однако пацаны нам ответили: великое уходит, малое приходит. Вашу великую державу, говорят, мы в телевизоре видали, под бой курантов, ничего в ней хорошего нет. Время империй вышло, кто умалится, как самоед, тот найдёт себе дело в новом мире.
Вот скажи, откуда у обычных, забитых жизнью родителей-алкоголиков берутся пацаны с такой чёткостью в мозгах? С такой убедительной силой в речах и поступках? Может быть, и правда наступает время, когда просыпаются спящие? Вот я же, например, проснулся.
Это было, когда дед Герой в первый раз взял меня к самоедам. Мы поплыли на обласке. В такой лодке из цельного ствола дерева, вроде той, что Робинзон пытался сделать на острове. И, кстати, загадка, почему опустил руки? Наверное, росли не оттуда. Или Библию надо было меньше читать. На самом деле обласок – вещь простая. Рубят дерево, выжигают нутро, потом заполняют водой, чтобы растопырило бока, – и всё.
Герой рассказывал, что раньше, если терял в лесу дорогу, то искал реку и за два дня мастырил на берегу средство передвижения. А река сама выносила куда надо. Раньше, говорил он, вещи были умнее, особенно лодка и лошадь. И люди были умнее – доверяли им. Зимой на санях ездили в гости за тридцать вёрст, и никаких разговоров, типа, я за рулём, мне не наливайте. Пили, сколько хотели, падали в сани, говорили лошади “нно, пожалуйста”, и она сама, на автопилоте, возвращалась домой. Бывало, правда, волки перехватывали по дороге. А это тебе не гаишники! Тут мы с дедом заспорили: он считал, что волки лучше, потому что в них стрельнешь – и едешь дальше, а если ты, скажем, угостил дробью инспектора, то приходится полгода куковать в лесу, воздерживаясь от участия в светской жизни.
Остяки, о которых речь, живут хуторами. Одна семья – одно хозяйство на десять верст. Ближе им никаких соседей не надо. Когда в 33-м советская власть приказала им вступать в колхоз, они вооружились луками-стрелами и пошли брать Москву. НКВД всех, конечно, перечпокало из пулемётов у ближайшего села, но коллективизацию этих краёв тормознули, поняв, что остяк потому и называется самоедом, что лучше загрызёт себя насмерть, чем вольётся в трудовой коллектив.
Они странные, как инопланетянцы. Мужчин зовут Николай, женщин – не знаю. Всегда прятались. Доверяли только Герою, который всех любит. В буквальном и переносном. Когда он подгребает, звеня медалями, – у них праздник. Бегут на берег. Улыбаются, машут, кричат: водка едет! Герой, как Дед Мороз, звенел и стеклотарой тоже. Пока все трезвые, обязательно шли проведать богов в амбарчик на высокой ноге. Потом за рыбой.
Первый раз это было в мае. День стоял тёплый, прозрачный. Речная вода, обычно коричневая, как крепкий чай, в тот день была голубой. Мы ехали на трёх лодках, прямо по отражению неба. Впереди два Николая, молодой и старый, оба светятся от радости, что вечером будут в зюзю. Предвкушение выпивки – это великий момент, когда душа алкаша разговаривает с богом.
Николаи хихикали, как дети, и вдруг кричат: сюда! Мы с дедом подъезжаем, за нами ещё два Николая. Все вместе зырим в реку. А там, маленько ниже поверхности, крутится жёлто-зелёный шар размером с футбольный мяч, из которого торчат лапы с перепонками. Самоеды обрадовались, стали Герою что-то говорить и показывать на меня пальцами. Дед хохотнул и отмахнулся от них. Но они продолжали на своём настаивать, жестикулируя в мою сторону и повторяя слово “тау”. Я пихнул деда в бок – что за сепаратные переговоры? Он подёргал бороду, пожевал губами и, как будто нехотя, перевёл:
– Говорят, повезло тебе, Головастик. На жабью свадьбу попал. Можешь выбрать невесту.
Я раньше ничего подобного не видел и не знал, что хладнокровные твари устраивают сексуальные оргии. Герой подтвердил, что это редкое явление, которое самоеды называют “наварнэ перанты”, а по-русски – “ебущийся шар”. Встретить его – хороший знак и большая удача. А тот, кто при встрече не растеряется и сам поимеет е-шар, сказал Герой, причастится речной силы и вечной жизни.
– Хочешь?
– Издеваешься?
– А что? – смеётся дед. – Чем плохо природу любить? Зверушек итить? Я, когда молодой, жил с медведицей одной.
– Брехло ты! Пусть твои Кольки трахают лягушек!
– Они робкие, у них концы короткие. Они любят простую жисть – водку исть да рыбку грызть. А ты нюхни грибного табачку и бери любую жабочку.
Достал кисет, насыпал мне в ладонь серой душистой трухи. Жестом показал – в нос. Остяки тем временем кружили вокруг на лодках и спорили. Я понимал, что обо мне. Из одной лодки кричали: “Головастих палты хуят харах-мурах”, из другой отвечали: “Головастих палтаплы”. Даже не пытаясь угадать, что лучше, я всё ближе подносил к ноздрям горстку порошка. Всю жизнь ведь подписывался на чудеса, почему сейчас отказываться? Иначе потом жалеть буду. С этой мыслью занюхал дедушкин табак. В носу зачесалось. Из глаз потекли слёзы. Я разинул рот и чихнул на весь мир. Потом ещё и ещё. Но это было приятно, невозможно даже рассказать, какой кайф. С каждым чихом мир делался лучше и лучше. Унылое говно отваливалось тоннами. Лёгкость в теле становилась необычайной, как подъёмная сила реактивного двигателя. Когда я наконец успокоился и протёр глаза, то увидел, что сижу на небе, где водят хоровод красавицы в золотых с травяным узором сарафанах. Посредине круга стояли парни, одетые в зелёные штаны и жёлтые рубашки. Они хлопали в ладоши, пели высокими голосами, и были все с хорошим таким стояком, возбуждённые. У красавиц из рукавов разлеталось веером мелкое конфетти, в которое парни поплёвывали тонкими и точными струйками слюны, напоминавшими разноцветный серпантин. Смотреть на это было радостно, и очень хотелось участвовать.
Лихо ворвавшись в круг, я хватал девиц за упругие бока и с каждой танцевал по очереди, пока не оказался лицом к лицу с самой прекрасной из них, высокой, как новогодняя ёлка. Она глядела на меня сверху вниз, удивлённо округляя глаза, но, когда я крепко сжал её бёдра, выгнулась в истоме, и обе руки свои вложила мне в рот, который наполнился чем-то вроде сладкого клея, возбуждающего нёбо, язык и всё остальное. Язык стал бесконечно длинным. Можно было дотянуться до солнца и лизнуть чёрное пятно, которое на вкус оказалось как жжёный сахар.
Где-то далеко внизу проплывал е-шар красивого голубого цвета с белой пеной облаков и очертаниями континентов. Я поймал его на передок и, движением бёдер, отфутболил своей партнёрше. Она вернула подачу, и мы ещё долго так перепихивались, кружась в общем хороводе, но как бы и отдельно ото всех.
Рот растягивался до ушей, глаза выкатывались из орбит. Между ног бурлило веселье. Лапы красавицы шерудили у меня во рту не переставая, и я чувствовал, что сдержанность моя на исходе. Кончил ей прямо на сарафан длинной струёй изо рта, приятно удивляясь: как это может быть? Она вздрагивала и смеялась, подставляя подол.
Смех раздавался отовсюду. Вселенная на сто процентов была заполнена смехом. Пустоты не было вообще. У космонавтов есть чувство юмора, с помощью которого можно запрыгнуть на звезду и вернуться на землю. Я лежал в зелёной траве.
Открыв глаза, увидел свои ноги, бултыхающиеся под водой, как поплавки. Тело валялось на берегу. Руки, грудь, борода – весь я был в чём-то липком. Дед Герой и четыре Николая катались по земле, держась за животы, попёрдывая от хохота.
– И-и, Головастик… и-и милый, – икал дед Герой.
– Палтаплы, палтаплы! – гомонили остяки.
Хотел спросить, что происходит, но накатила тошнота. Изо рта полилась зелёная тина. Похоже, я хорошо наглотался воды.
Во всём теле была слабость, даже кости казались мягкими, и не получалось ни встать, ни сесть.
– Лежи, – велел Герой, утирая слёзы. – Не дёргайся, а то помрёшь.
Они загрузили мою тушку в лодку и повезли на хутор, продолжая смеяться. Помню, как в тумане, что лежу перед домом. Женщины приносят тёплой воды. Герой помог раздеться, самолично обтёр меня тряпкой и укрыл двумя одеялами.
– Теперь отдыхай.
– Холодно! – я дрожал, как студень.
Дед развёл костёр, уселся рядом, пыхтя трубкой. Тёплый воздух начал понемногу облизывать меня, погружая в детское забытье. От дома слышались оживлённые голоса. Хозяева затевали праздник, готовили стол. А я по-прежнему не чувствовал ни одной твёрдой кости в теле и жаловался на этот феномен слабым голосом.
– Не боись! – утешал Герой. – Твёрдость свою ты уже показал. Всех удивил. Нас развеселил. Косточки тебе назавтра вернут. Будешь крепкий, настоящий. А во сне тебе зачем?
– В каком сне? Почему ты так говоришь?
– Кто ж тебе скажет, если не я? Другие сами не знают, где они. И не хлюзди, пожалуйста! Я с тобой. Вот уйду – тогда плачь.
– Не уходи!
– Я старик, мне отлить надо.
Он легко поднялся на ноги. Бесшумно, шустро, бочком просеменил в тень деревьев и там исчез. Тут же раздались шаги, появились Николаи, гремя посудой и своими жёнами. Все облизывались. Причмокивая, распеленали меня, полужидкого, и разделили.
Я превратился в икру. Вот что случилось. Лежал в десяти мисках, глядя, как приближаются большие ложки, которые живого меня зачёрпывали и отправляли в рот. Я умирал, но не до конца, потому что был одной икринкой и всеми порциями сразу. Заметил, что две тарелки стоят нетронутые – на мою долю и для Героя. Догадался, что весь я не умру, потому что не буду же лопать самого себя. Я ж не самоед! Это означает, что бессмертие возможно. Только успел я так подума