Зеркало разделяло эту мысль. Оно не могло узнать человека, которого отражало. Человек был не в фокусе и не в своей тарелке, как будто собрался бежать от волков и обнаружил змею в сапоге. Наконец зеркало навело резкость, и я увидел Адама-Марию с искажённым лицом. Ему хотелось прочь отсюда, в сторону ближайшей цивилизации, где можно купить билет домой, забыть, как страшный сон, Россию и её сибирские кошмары.
Мне стало жаль этого типа с его неясной национальной ориентацией, а ещё больше – первых секунд пробуждения, когда Я было чистым, ничьим. Но делать нечего. Якорь брошен. Предстоит собирать в голове осколки вчерашнего, извиняться перед хозяевами. Для начала неплохо бы разведать обстановку. Слабыми ногами я пересёк комнату и выглянул за дверь.
Там была кухня. Жена Бороды накрывала к завтраку на большом круглом столе.
– Доброе утро, Адам, – приветствовала она моё появление. – Отдохнули? Садитесь, пейте кофе. Вам скоро ехать.
Я не помнил её имени, это усугубляло неловкость момента.
– Прошу меня извинить…
– Даже не думайте ни о чём! Вы не виноваты. Я на Володьку сердита за то, что вчера бросил вас одного.
По русской привычке не церемониться с личным пространством другого, женщина опустила руки мне на плечи и силой усадила за стол, где, в окружении тарелок с маслом, сметаной, творогом, грибами, огурцами и ветчиной, дымилось блюдо варёной картошки.
– Вы кофе с сахаром?
Я кивнул. Она щедро насыпала растворимого кофе в полулитровую, не меньше, кружку, положила четыре кубика сахара, но вспомнив, что у неё есть сгущённое молоко, добавила сгущённого молока, влила кипятку и подала напиток, который напоминал огромную жидкую конфету. Только я к ней присосался, на столе возникла миска оладий, плавающих в малиновом варенье. Патока гостеприимства обволакивала.
– Отец Роман! – сладким голосом позвала хозяйка. – Батюшка, вы идите кушать оладушки!
О.Роман вышел к столу во всеоружии христианского смирения. Даже не поморщился, когда ему облобызали руку. Кофе для него был подан в кружке размером с призовой кубок. Гора оладий кренилась перед ним, как Вавилонская башня. Он благословил утреннее изобилие и приступил к штурму. Это была нелёгкая работа. Как только о. Роман сокрушал верхний ярус, хозяйка суетливо надстраивала башню заново. После того как дорогой гость употребил около килограмма еды, женщина немного успокоилась и решила, что пришло время светской беседы.
– Батюшка, я никак не пойму, всё-таки главнее кто: римский Папа или наш патриарх, а?
– Русь крестили до раскола церквей. То есть, в католическую веру, – дипломатично отвечал о. Роман.
– Да вы что?! – восклицала хозяйка и руку прижимала к груди, словно услышала невероятную сплетню.
– Так! – кивал святой отец, улыбаясь. – Переводить Святое Писание на славянские языки благословил Кирилла и Мефодия папа Адриан. Это было за сто лет до крещения Руси, в девятом веке.
– Вот никогда нам не говорят правды! – возмущалась женщина.
В считаные минуты она совершенно расположила к себе о. Романа. Батюшка разговорился. Он хвастал, что в его церкви хранятся мощи тысячи святых, начиная с Иоанна Златоуста. Запечатанные в капсулы, мощи не только являются материальным доказательством сверхбытия, но также излечивают болезни, которые не по плечу современной медицине.
– Ой, а у меня почки! – перебила хозяйка. – С рождения одна в подкову изогнута. Так мучаюсь давлением, что ужас. У вас в церкви что-нибудь от почек есть?
О. Роман вздохнул и закатил глаза, потом спросил:
– Кто ваша святая?
– Галина должна быть.
– Значит, Галина Коринфская. Ну, конечно. У меня есть её палец. Приезжайте.
– Но так далеко вы живёте, и дорого к вам ехать, а льготы пенсионерам обрезали. А вот та святая, что у нас, в Бездорожной, лежит…
– Блаженная сестра Олимпия.
– Она от почек помогает?
Кто осудит больную женщину в её желании сэкономить? Проклиная свой цинизм, я представил Галину с лопатой на сельском кладбище. Кажется, отца Романа тоже посетило это видение. Он поспешил объяснить, как работают мощи. Нужны особые молитвы, сказал он, и церковная печать. Иначе не действует.
– Ну да, – разочарованно кивнула Галина. – Как же без печати!
За окном взревел мотор, проплыло облако чёрного дыма, из которого возник угрожающий хобот, похожий на ствол артиллерийского орудия.
– Что это? – спросил я.
– Танк, – ответила хозяйка. – Мужа моего танк. Да вы ешьте, успеете ещё.
Мы переглянулись, с тревогой думая о том, что можно успеть в компании, где танк упоминается между делом, как газонокосилка. Распахнулась дверь.
– По коням! – скомандовал Головастик от порога.
– Да ведь не поели ничего! – горестно вскричала Галина. – Дайте вам соберу картошки!
Я дезертировал из-за стола. О.Роман промокнул губы салфеткой и обратился к нашему предводителю:
– Надеюсь, мы будем сегодня на месте?
– Надежды юношей питают.
– Я не прошу юмора. Только информацию. Мы должны успеть до того, как там всё переломают.
– Откуда знаете?
– Я знаю, – в короткой фразе святой отец умудрился поставить два ударения.
Дальнейшие расспросы выглядели бы хамством и еретическим покушением на церковный авторитет. Головастик ничего и не спросил, развернулся на пятках и вышел, хлопнув дверью. Я последовал за ним. Во дворе, раскидывая гусеницами землю, маневрировал пятнистый танк с задорно поднятым стволом. Из открытого люка торчала голова Бороды в шлеме. Японская техника на заднем плане выглядела жалко, как будто только сейчас поняла, куда попала и кто в доме хозяин.
– Это наш новый транспорт?
– Не сильно новый. Маленько бэу, – отвечал Головастик. – Познакомься, Мария. БМП! Машина пониженной комфортности, но высокой проходимости. Ты где хочешь, внутри или на броне?
Вопрос прозвучал как “на щите или со щитом”. Честно говоря, я слегка приуныл. Зато о. Роман отнёсся к бронированному средству передвижения с неожиданным энтузиазмом.
– Танк? – сказал он, выходя на крыльцо. – Отлично!
Он накинул на голову капюшон, словно духовник отряда коммандос, готовый исповедовать и причащать товарищей по оружию перед марш-броском.
За минуту до отправления, когда в БМП уже были погружены вещи и обёрнутый полотенцем чугунок с картошкой, явились Шерло́к и Люба. Они шли, обнявшись, в свободной руке каждый держал бутылку шампанского. Головастик, что удивительно, сохранил безмятежность лица при виде пары.
– Нас возьмёте? – крикнула Люба.
– На броню! – приказал Головастик. – Все готовы? Три, два, один. Мотор!
И мотор взвыл.
Кто не ездил с похмелья на танке по сибирским дорогам, тому рассказывать бесполезно, каково это, а кто ездил, тем не хочу напоминать. Поездка травмирует все органы чувств и задницу. Для меня это было четыре часа ада в утробе чудовища, под грохот двигателя, уцепившись за скобу на стене, чтобы не разбить голову о железный потолок, когда машина подло ныряет вниз, а потом резко кидается вверх.
Мои спутники были на удивление расслаблены. Игнорируя манёвры танка, они устроились на железной скамье с удобством, как пассажиры метро. О.Роман перебирал чётки. Головастик играл в тетрис. Закрепив телефон в протезе, он быстро жал на кнопки большим пальцем левой руки.
Наконец движение прекратилось, двигатель замолчал, и тут оказалось, что я ничего не слышу. Беззвучно распахнулся люк. Могучая рука Шерлока извлекла меня наружу в состоянии жалком и скрюченном, как усохшая куколка мотылька.
Мы находились в лесу. За кормой тянулась просека упавших деревьев. Привалившись к гусенице, превращаясь из куколки в дрожащую слабую бабочку, я вдруг подумал: а ведь исторический день сегодня – в Бездорожную идёт дорога. Хотя бы так. Голова понемногу наполнялась звуками и голосами:
– …а Седьмого они взяли в заложники, – рассказывал лысый, с ружьём на плече, неизвестно откуда взявшийся старик.
Я вытянулся на тёплой шуршащей подстилке из листьев и хвои, глядя сквозь верхушки деревьев в высокое небо. Хотелось улететь, но крылышки были ещё слабы. Голоса возле танка обсуждали “положение”, в котором оказалась деревня. Какая-то внезапная банда пришла из-за реки, чтобы “поживиться добром”. Своим коллективным разумом банда решила, что деревня заброшена и ничья. Вина за это, конечно, лежит на Головастике, который (непонятное слово) перемудрил с маскировкой. Давайте, люди добрые, не стесняйтесь! Валите всё на Головастика, если что не так.
Облако в высоком небе приняло очертания Речи Посполитой времён расцвета – от моря до моря. Речь шла о том, чтобы устроить демонстрацию силы. Люди возле танка сами напоминали какую-то банду анархистов из XX века. Лысый старик предлагал ворваться в деревню и показать кузькину мать, увидев которую плохая банда свалит к такой-то матери. Облако сжималось. Речь теряла окраины, прореха образовалась в том месте, где встретились линии первого раздела Польши между Пруссией, Австрией и Россией. Но что, если банда не испугается? Это исключено. Кто угодно обосрётся, увидев перед собой танк. Это БМП. Да хоть БТР! Вы разочек бабахнете в воздух, и банда непременно обосрётся.
Части Речи медленно расползались в трёх направлениях. Когда-то я жил вон там, на левом облаке, граница шла по реке, за границей жили люди, у которых был такой же язык, ну, разве что немного чужих слов примешалось к речи живущих за рекой, но всё равно это была наша Речь.
Батенька, объяснял Борода, для того, чтобы бабахнуть, как вы изволите выражаться, нужны снаряды, которых у нас нет, и исправно работающее орудие, которым мы не располагаем. Ну кто, подумайте, продал бы нам боевую машину? Мы же не аль-каида! Святые угодники! – кричал лысый. Почему же у вас ничего нет, когда нужно, и всё ненастоящее?! Нахер вы притащились на этой таратайке? Постой, Ленин, не горячись!
Но Ленин горячился. Он требовал штурма и натиска, как в 1920 году, когда Будённый доскакал почти до Варшавы. И только там обнаружил, что стрелять уже нечем. Не повторяйте ошибок Будённого! Ветер развеял очертания Речи. Высокое небо золотилось имперской синевой.