Я хотел ответить, что Средние века, слава богу, давно прошли, но телефон у меня в кармане вдруг начал наигрывать satisfaction. Это означало, что звонит моя жена Елена, мать нашей дочери Елены – прекрасное доказательство того, что я неспособен выдумать неправдивую историю.
– Наконец-то, – сказала она. – Удалось пробиться к недоступному абоненту. Ленка уехала во Вроцлав. Ты знаешь, что твой дед всё-таки решил отмечать девяностолетие? Европейская комиссия по сексу награждает его золотой медалью. Он говорит, что мы обязательно должны быть на вручении. Он хотел тебе позвонить, но не знает, какая у тебя с ним разница во времени. Велел спросить, какая у нас разница?
– Во времени? Века.
– Что? Не слышу. Ты пропадаешь.
– Не беспокойся. Меня спасли.
– Опять не слышу. Ладно. Привези нам что-нибудь забавное из Сибири.
– Уже везу.
– Отлично! Целую.
Я убрал телефон. Жизнь сопротивляется попыткам о ней рассказать. За это её называют бессмысленной люди, у которых нет чувства юмора. Кто-то громко кашлянул у меня за спиной. Я оглянулся. Там стоял Борода, прижимающий к животу банку самогона. Лицо у него было красное, как пожар.
– Поехали, господа! – сказал он. – Я немного выпил, но обещаю быть осторожным и не причинять вреда живым существам.
– Да, поехали! – вдруг встрепенулся Головастик. – Совсем забыл, что ещё одно дело есть. По дороге выбросьте меня у запретной зоны, где секретный полигон. Я по-быстрому, туда-сюда. Ну, правда, важное дело. Не сердись, Кочерыжка. Потом расскажу…
И второе пришествие
Вова, вставай!
Вова. Воова. Вооова. Воооова.
Хватит спать! Кому говорю?
Неужели непонятно, что это иллюзия?
Сон пробуждает надежду проснуться не здесь.
Когда поднимают тяжёлые веки и видят знакомые суррогаты времени, тогда плачут, размазывая по лицу сопли эго.
Тогда спасаются:
а) рукоблудием;
б) вайфаем, пароль от которого вскладчину покупают у доктора.
Доктор, пароль! Ну, пожалуйста! Вот монеты с профилем августа и июля, фишки подпольных казино, золото скифов, пиастры, биткоины, марсианские доллары и простые бумажные деньги. Берите всё! Мы ещё заработаем. Не спрашивайте – как. В столовой выеденность яйца лежит на поверхности нелепой смехотворности. Хорошо смеялся тот, последний. Даже закрытые глаза у него смеялись. Так никто больше не смеётся в нашей галактике.
Здесь, если честно, уныло и не хочется быть.
Но мы терпим, держимся и ждём Его возвращения. Он придёт и прольёт свет. Вова, вставай, твой богатырский сон-час затянулся.
Нет, ну а что рассказывать? Последние известия ниже плинтуса. Лежу в дурдоме без художественной литературы и принудительно смотрю по телеку на бренное Останкино моей родины.
Вокруг лежит народ с диагнозами разной тяжести, буйный и не очень. Все носят зелёные пижамы и чёрные тапочки с номерами. Очень удобно для инвентаризации народа. От нечего делать я их пересчитываю, но концы с концами почти никогда не сходятся. То выходит сорок четыре, то сорок три, а то и вовсе тридцать восемь телезрителей.
Да, телезрители. У нас в отделении такая традиция – от рассвета до отбоя смотреть плазму с перерывом на пожрать и уколоться. Охрененная, кстати, плазма, во всю стену. Подарок запойного члена партии, который тут в прошлом году гонял чертей по коридорам, и только Путин его успокаивал – когда начинались новости. Он тогда вспоминал, зачем живёт на свете. Терапевтический эффект называется. Лечащий врач выписал нашему пациенту большую дозу Путина через телевизор. И ведь помогло! Черти отступили, вражеские голоса в голове заткнулись, член партии опять стал похож на человека. В день выписки он широким жестом собрал психов в столовой, передал им пульт управления и велел смотреть в оба.
Теперь другие отделения нам завидуют, но я считаю – зря. Голубой экран сильно расширяет кругозор нашей ненависти. Это такое горячее чувство, что руки сами, незаметно для головы, тянутся к оружию массового уничтожения. Был бы я командиром летающей тарелки, выжег бы нахрен лазером весь окружающий мир, чисто из жалости к нашему народу, у которого враги окопались по всему периметру государственных границ. Они гадят нам прямо в сердце с таким цинизмом, что дух захватывает, и санитарам даже не надо напрягать плечо, чтобы дать по черепу тому, кто отворачивается от экрана. Потому что никто не отворачивается, а некоторые уже и не мигают.
Я знаю, чем это кончится – плохо кончится, и для нашего геморроя, и для бессмертия души. Скольких мы уже вот так потеряли в прямом эфире!
Чего далеко ходить, когда прямо на соседней табуретке ёрзает и сверкает очами живой пример, Поручик Алкоголицын. Не жилось ему с молодой женой на малой родине! Заскучал парень о подвигах, собрался на войну с некро, урко, нарко – не помню уже какими фашистами. Ну и загремел под капельницу.
Он ведь не мог просто так уйти на фронт, без рекламной паузы. Слово за слово, звонок другу, помощь зала. В итоге народу собралось, как на поминки. Речи произносили такие, будто Поручик уже выполнил свой интернациональный долг и лежит в цинковом гробу, украшенный медалями. Красиво говорили – заслушаешься.
Будущий покойник от счастья пустил слезу и взял кредит на продолжение банкета. Поутру они писали Вконтакте, что их дело – правое, и опять садились за стол. Семь дней пировали на страх врагу. Пили, пели и плясали. В конце концов фашисты заебались ждать героя и пришли к нему сами – психиатр не даст соврать – это была мощная белочка. В лунном сиянии Поручик принял свою жену за небесную сотню и попытался обезглавить её бензопилой. Хорошо, что у него бензин закончился. Повезло дуре. Нет, ну а кто она? Ведь сама на позицию девушка провожала бойца и пила с ним за победу, как боевая лошадь.
Под впечатлением этого случая я маленько боюсь героев нашего времени. После того как их подключили к интернету, сельская местность практически обезлюдела. Не знаю, как в городе, не проверял, а у нас – чистая гибель. Хуже, чем при Сталине. Все бухие и все – Вконтакте.
Ты молодой, ничему не удивляешься. А я не таким представлял наше будущее в далёком прошлом, когда читал научную фантастику и дрочил на Валентину Терешкову. Я представлял его светлым, без интернета – этой бездонной бочки, куда нас заливают недоброжелатели.
Но пускай даже фантасты ошиблись в прогнозах. Пускай даже фантасты оказались хуже фашистов. Я всё равно ни о чём не жалею. Мои страдания имеют глубокую суть, хотя с первого взгляда – это бесконечная жесть.
Через пару месяцев, как мы схоронили Кончаловского и сгинули наши зарубежные гости, в Бездорожную явился Господь Бог собственной персоной нон грата. Настоящий творец, не то что наш деревенский идол, питающийся зайцами. Гадом буду – явился. Нет, ты правильно услышал: Господь Бог. Что тебе “непонятно”? Сказать по буквам? Диктую: Гэ, Бэ. Да, это я его так называю. Нет, это не моя головная боль, что люди подумают. Хотя почему не моя? Кому надо, те уже подумали и приняли меры – вот он я, сижу перед тобой в пижаме и тапочках.
ГБ сразу предупредил, что так будет, и просил свидетелей воздержаться от дачи показаний. Но беда в том, что меня мама родила непослушным, и я не могу молчать, когда чувствую правду.
С Богом приплыло ещё двое мужиков. Один своё имя проглотил принципиально, и за это его прозвали Принцип, а другой был Иоанн Филин с широко раскрытыми глазами, беженец из многих стран.
Почему я говорю “приплыли”? А по-другому не скажешь. Они появились на горизонте событий, как спортсмены, загребая руками по течению реки, отделяющей нас от острова Людоед и впадающей в ярость у Царской могилы, где наяривают такие водовороты, что подсчёт утопленников за последнее время, от Коллективизации до Конца света, выражается трёхзначными цифрами.
Дело было осенью, в сентябре, поближе к середине. Моя Кочерыжка, прожорливая, как все брюхатые, захотела схомячить котлетку по-киевски в караоке-баре “Седая ночь”, где собираются лучшие люди Коровинского района. А туда пилить, в Коровино, в нашу древнюю столицу, два часа по реке на моторной лодке. Есть у нас такой недостаток: страшно далеки мы от райцентра и живём у себя в глуши, как в Утопии, – про водовороты я уже говорил.
Но Кочерыжка топнула ножкой: хочу прожигать жизнь под фонограмму. Кто я такой, чтобы иметь право голоса? Желание законной жены всегда юбер аллес. Как ужаленный, встал с дивана и побежал по деревне клянчить бензин и галстук.
То ещё удовольствие, тебе скажу, просить в долг у мелочной здешней публики! Странно устроен наш маленький человек – его почти всегда жалко и в микроскоп не видно, кроме тех случаев, когда он получает в свои руки хотя бы обмылок власти. Вахтёром устроится работать, или ты придёшь к нему денег занять. Он тогда обязательно щёки надует и будет говорить с тобой сквозь зубы, точно сейчас обосрётся от важности, и ручкой тебе укажет на дверь: кыш отсюда!
Раньше я всегда этому удивлялся. Только ГБ открыл мои глаза на природу человека и объяснил, почему в воде спасение.
Но тогда, в тот вечер, я ещё ничего не знал, как Сократ, репрессированный демократическим большинством Древней Греции. И наше большинство населения тоже, как всегда, кидало мне в лицо глупые предъявы, обижаясь не помню уже на какие мои подвиги Геракла, что принуждало меня к хождению по мукам целую вечность, пока на берегу я не встретил Ленина с двумя вёдрами краски.
За неделю до того наш свекловод перегнал на спирт гору корнеплодов – и находился в зените запоя, откуда ясно виден Конец света – и психика истерически требует справедливости. Труженики села в таких случаях хватаются за топор, но Ленин, тонкий старик, выпускал негатив по-другому – он уходил на берег, чтобы дать своей моторной лодке новое антисоветское имя.
Кем она только ни была за время моего правления этой шальной деревней! На “Солженицыне” мы ходили по рекам и озёрам, и на “Сахарове” ходили. На “Генерале Власове” терпели кораблекрушение. А последние полгода удили с “Бандеры”, из-за чего в нас кидаются железными болтами рыбаки-патриоты.