– Откуда мне знать, что ты не шутишь, водоплавающий?
– Я так же серьёзен, как эта река.
– Вот именно, что под тобой опоры нет. А я твёрдо стою на ногах. Ну, может быть, прямо сейчас не сильно твёрдо, но всё равно гордо. А когда протрезвею, то вообще не будет мне равных среди приматов.
Он опять засмеялся, отсвечивая в темноте белизной крупных зубов, и я подумал: странно, что течение не сносит его вместе с сопровождающими лицами. Была и другая примета необычности, которую всякий, имеющий глаза, мог видеть, – длинные волосы ГБ оставались в воде сухими, как трава под солнцем. Но в тот вечер я так залил шары водой огненной, что чудес в упор не замечал, и только куражился, когда пловец спросил, почему я живу без веры, и не страшно ли будет умирать в таком убогом состоянии?
– Как тебе объяснить? – дерзко отвечал я. – О смерти думать некогда – выживать всё время приходится. И насчёт веры – тоже не по адресу. Кому верить, если кругом одни жулики?
– Ты хочешь чуда?
– Мне его на хлеб мазать? Чудеса тут регулярно происходят в товарном количестве. Могу рассказать.
– Расскажи.
И я рассказал.
У Молодого Мафусаила в доме живёт невидимый потусторонний вредитель, которого притащил из райцентра одиннадцатилетний мафусаилов внук. Пацана туда отправили на учёбу, когда наша школа накрылась медным тазом. Косая Лизка, любящая мать-одиночка, всё переживала, что дитя загнётся в глуши без аттестата зрелости, и снарядила его к своей сестре, как будущего Ломоносова.
Только с учёбой у мальчишки не заладилось. Не потому, что тупой, а по независящим причинам. Ты, наверное, не был в Коровино? Щас я проведу бесплатную экскурсию. Пристегните ремни безопасности.
Градообразующим предприятием нашего района является мужская колония строгого режима, где производят колючую проволоку “Егоза” из армированной оцинкованной ленты высокого качества. В больших количествах производят, потому что спросом пользуется. Вертухаи и садоводы всей страны по достоинству ставят лайки нашей колючке. Надёжная и недорогая, она эффективно впивается в тело человека на 3–5 сантиметров, как терновый венец или зубы волкодава. За это е любят миллионы потребителей от Москвы до самых до окраин.
Когда-то давно, при Сталине, здесь построили консервный завод для врагов народа и членов их семей, чтобы они с утра до ночи вкалывали на рыбозаготовке. Из воды враги выходили только поспать. Трудовая смена у них продолжалась 16 часов, и отдельные слабаки, кто не выдерживал классовой борьбы, топились прямо на рабочем месте. Но в основном изменники родины перевыполняли план, и мы все тогда были с рыбой. Карасиков с гречневой кашей закатывали в банки для рабочего класса. Коптили ершей. Стерлядку отправляли в Москву пароходами.
Жизнь была, как я теперь понимаю, светлая, но мы её не ценили. Такую страну просрали! И ведь чего добились? При Ельцине консервный завод законсервировали, когда совсем не осталось, что воровать, – прихватизировали всё до последнего гвоздя. Только стены стояли немым укором. Ленин про это хорошо сказал: коммунисты ебали нас долго, а демократы наебали одним махом.
Рыба, наверное, обрадовалась наступлению демократии, а люди – не очень. Какой им оставили выбор? Только – сидеть или охранять. Производить колючую проволоку или покупать её для самозащиты от разгула преступности.
Хотя и это неправда. Выбора у них не было. Жили, как масть пойдёт. Вон, у Лизкиной сестры второй муж охраняет первого. А могло быть наоборот. Запросто. Это самое противное в нашей жизни, что всё может быть, и нет спасения. Какая после этого у людей психика? Да никакой. Детей жалко. Они там, в Коровино, с первого класса играют в зеков – готовятся к взрослой жизни. Новичкам в ихней школе вообще приходится лихо – их сразу начинают прессовать, опускать, петушить, дрючить, сифачить, чморить, шкворить и тарабанить.
Я не в курсе, что с мальчиком сделали 1 сентября – Мафусаилов внук после того Дня знаний вообще перестал разговаривать, – но, вернувшись из школы в разодранных штанах и с выбитым зубом, он устроил дома настоящую телепортацию.
Тётка была свидетелем. Её любимый кавказец Шурик страшно завыл из будки. Стены задрожали. В кухне колотились об стены летающие тарелки, а в комнате книжный шкаф плевался книгами, словно установка “Град” залпами.
Сам пацан стоял в прихожей смирно, руки по швам – только кидал в разные стороны недобрые взгляды, и там, куда он глядел, случались новые разрушения. Его тётка, книжная гусеница из библиотеки, перепугалась сверхъестественного, как необразованная, и вызвала ментов в 14:01. Наряд подъехал к месту событий через час, рассчитывая, что мордобой уже закончился, и осталось только снять показания потерпевшей. Как же они вытаращились из-под фуражек, когда поняли, что перед ними никакая не бытовуха, а чистая мистика. Когда лыжная палка сама собой поднялась в воздух и полетела, словно копьё, пущенное невидимой рукой.
Вот это ментов сильнее всего поразило – наручники надевать не на кого. Они пытались снять это чудо мобильниками, но на записи получился чёрный экран. Шурик валялся на грядке с инфарктом, когда полицаи доложили своим паханам, что ситуация вышла из-под контроля правоохранительных органов.
Руководство РОВД съехалось на участок Лизкиной сестры в полном составе – они тоже люди и хотели посмотреть на летающую палку. Для чистоты эксперимента заглянули в подпол, но не обнаружили среди банок с огурцами шутников, которые бы раскачивали дом, изображая полтергейст. Тогда почесали репу и сели писать протокол. Это обычное дело в связи с необычным характером происшествия вызывало у них большие вопросы. Пишущие чувствовали себя дураками и портили бумагу, как двоечники. Казалось бы: летала палка – так и пиши. Но ведь нельзя написать в протоколе, что палка летала, не указав виновника или хотя бы причины. А их не было. И непонятно было, кого обвинять.
Наконец, они додумались своим коллективным разумом вызвать отца Александра из церкви Петра и Павла. Звякнули батюшке на мобилу: приезжай срочно! Поп явился не запылился, сам когда-то начинал участковым, – помог разобраться с протоколом. Иначе бы у них совсем поехала крыша. “Рационального объяснения данному явлению найти не удалось”, – написали они под диктовку попа и немного успокоились.
– А теперь, – сказало руководство РОВД бывшему коллеге, – бери кадило и ступай в дом накладывать анафему, или что у вас там положено делать в чрезвычайной ситуации.
– Умные, да? – ответил о. Александр. – Нашли охотника за привидениями? Нет, товарищи, так дела не делаются. Во-первых, мальчика нужно окрестить, если некрещёный. Но без спешки, которая требуется только в известном случае ловли блох. Душа человеческая – не блоха, и это хорошо, потому что её так запросто не уловишь и не погубишь. Я готов работать с отроком индивидуально. А там видно будет. Всем остальным, здесь присутствующим, советую исповедаться и причаститься. В храме вас не наблюдаю, отмечаетесь только на Пасху. Всю жизнь соблюдаете видимость порядка, но в смертный час обнаруживаете ужасную беспорядочность своей души.
Изящно отмазался – опытный человек, не первый день живёт на свете. Благословил собравшихся и отбыл к месту прохождения церковной службы. Уж не знаю, ходили они на исповедь, каялись ли в грехах, крестили мальчика? Да это и неважно. Скоро пришла другая беда – грёбаный протокол слился в интернет, как холера в канализацию, и поплыл, вирусно размножаясь, во все стороны, через тысячи компьютеров, до самой, мать её, небесной Москвы, которая с вершины Останкинской башни зорко следит за происходящим в отдалённых ебенях Российской Федерации.
Крысу, слившую протокол, вычислили. Это был один из тех ппс-ников, который приезжал на адрес, а потом решил, что история ржу-не-могу и надо срочно поделиться ей с народом. Нехорошо поступил, предав огласке внутренний документ, за что ему порвали очко служебной бутылкой из-под шампанского, тёмной ночью, в подвале РОВД, приковав за руки и за ноги к батарее центрального отопления. Растянутая на манер косого креста, подлая крыса визжала, обжигаясь о горячие рёбра батареи, пока рассерженные товарищи по работе учили её уму-разуму.
Но это принесло им скорее моральное удовлетворение. Потому что поздно было пить боржом. Прославились уже на всю губернию, на всю страну.
Со всех сторон в Коровино повалили корреспонденты, умело высасывающие информацию из безымянного пальца. Они совали людям в рот свои микрофоны, лазили через заборы, обдирались о егозу, караулили мальчика возле дома и школы, нагло требовали интервью с начальником РОВД и названивали отцу Александру. Он, кстати, был единственный, кто не отказался выступать в эфире, но сильно раздражал корреспондентов скучными речами о важности покаяния. Они делали кислые лица и убегали на поиски жареных фактов.
Как всегда, ничего не нашли и всё переврали, пиздоболы, но шума и вони от них было столько, что слабонервная районная администрация на коленях стояла перед Лизкиной сестрой, чтоб мальчишку убрать туда, откуда он взялся, то есть – к нам в Бездорожную.
Молодой Мафусаил на лодке съездил за внуком, но кто же знал, что с ними вместе притащится в деревню, как мистический клещ, этот вредитель – барабашка. Сколько мебели с тех пор поломано невидимой силой, сколько кур передохло от ужаса – ты не представляешь!
– Ну и что? – спросил Господь из реки, когда я замолчал. – Где же чудо в твоей истории?
Он лежал на спине, широко раскинув руки, и двое других, такие же расслабленные, колыхались справа и слева от него. Как будто не в Сибири осенней ночью, а на черноморском курорте в морских волнах под жарким солнцем. Только тёмных очков не хватало для правдоподобия. Я подумал: вот же бред – и не мёрзнут! А вслух сказал:
– Ну, если не понравилось, то извиняйте.
– Как такое может понравиться? Истории о бесконечных страданиях не приносят радости.
– Но ведь если не будет страдающих, какие тогда истории? Тогда истории конец.