– Стаей?!
– Стаей, выводком, логовом, гнездом… не знаю! Как хочешь, так и называй!
– Ты имеешь в виду монастырь? – с некоторой растерянностью в голосе предположил монах.
– Какой еще монастырь? Я тут уже все обошел – никакого монастыря не видел.
– Он там, внизу. По ту сторону водопада. Странно, что ты его не заметил. Встань-ка сюда, на край, я тебе покажу.
Монах ткнул своим посохом в сторону водопада.
Стоило ему отвернуться, как Андо сорвался с места и припустил вверх по склону со всех ног. Ну и дурак же этот старый тэнгу! Думал, будто Андо возьмет и за здорово живешь подойдет к обрыву! Злые духи, ха! Может, они и плодятся, как бесы, да только мозгов у них в голове от этого больше не становится.
За ужином Андо поведал тетушке Сакуре, в какую опасную переделку сегодня угодил. Тетушка ахнула, когда он дошел до того, как тэнгу попытался его убить.
– Не волнуйтесь, прошу вас! Как только я выхватил свой меч, он тотчас же отступил.
– Мой храбрый милый племянник! Но это просто чудо, что ты остался цел. Мог бы лежать сейчас где-нибудь под обрывом с переломанными костями, а я бродила бы по склонам с фонарем и звала тебя… и наверняка накликала бы чудовищ и на свою голову! Даже подумать страшно! – Она жестом велела служанке подойти и снова наполнить тарелку Андо. – Но главное – ты здесь, со мной, и аппетита не потерял. Я уж позабочусь, чтобы с тобой ничего не случилось. Думаю, тебе больше не стоит уходить так далеко от дома.
– Но как же моя живопись? Мои картины?..
– Ты можешь рисовать прямо тут. Напишешь мой дом на фоне этих прекрасных гор. Ах, до чего же мне хочется такую картину! Увидеть свой дом твоими глазами – что может быть лучше? И вид отсюда чудесный, правда?
– Ну, пожалуй, – неохотно признал Андо. Чудесный, спору нет, но далеко не такой вдохновляющий, как на той площадке у водопада.
– Пожалуйста, Андо! Ради меня! Не ходи далеко – хотя бы первое время. Дождись осени. Тогда вся гора укроется пестрой листвой – представляешь, как это будет выглядеть на картинах? А когда выпадет снег…
Тетушка потянулась через стол и нежно положила руку ему на щеку. Андо вдохнул аромат ее духов и закатил глаза от блаженства. Ни от одной женщины не пахло так восхитительно, как от тетушки Сакуры. До чего же она прелестная!
– Как вам будет угодно, – вздохнул он.
– Вот и славно, мой милый. Теперь мне не придется за тебя беспокоиться.
На том и порешив, они повели приятную беседу о городской жизни, о родителях Андо и о его надеждах на будущее. Тетушка Сакура не забывала потчевать гостя отменным сакэ, и язык у Андо постепенно развязывался. Сначала он признался, что мечтает стать великим художником, а после, расхрабрившись, заявил, что ни у кого на свете нет такой красивой тетушки, как у него. Тетушка не упрекнула его за дерзость – лишь улыбнулась с притворной скромностью, взяла его за руку и попросила рассказывать обо всем без утайки. И Андо, несомненно, рассказал, хотя и был уже слишком пьян, чтобы потом припомнить, что именно. Наконец, тетушка высвободилась из его объятий (каким образом она в них оказалась, Андо тоже не помнил) и сказалась уставшей. «Да и тебе давно пора в постель, милый племянничек», – добавила она.
Страдая от уязвленной гордости, Андо плелся по коридору целую вечность – так ему показалось. Он жалел, что тетушка не составила ему компанию, и досадовал на себя, что не собрался с мыслями вовремя, чтобы пригласить ее.
Кое-как доковыляв до своей комнаты, он рухнул на циновку ничком. Сон уже одолевал его, но спать в одежде не хотелось. Казалось, вся комната так и ходит ходуном, но Андо все-таки ухитрился встать на колени, стянул с себя хаори[42] и принялся возиться с узлом пояса-оби. Внезапно что-то с глухим стуком упало на циновку у него между ног. Прищурившись, Андо некоторое время соображал, что же это такое, и, наконец, узнал железное кольцо, которое не так давно пытался выбросить.
Андо нахмурился. Каким образом оно опять оказалось у него? Всех подробностей он не помнил, но был совершенно уверен, что кольцо осталось у того носатого тэнгу.
– Прямо как заговоренное, – пробормотал он и сам же засмеялся над собственной глупостью.
Бросив хаори поверх кольца и так и не сняв юкаты, он распластался на циновке, вздохнул: «Милая, милая тетушка!» – и закрыл глаза.
Если той ночью ему что-то и приснилось, оно утонуло бесследно в чане сакэ у него за ушами. Голова с утра так раскалывалась, что ни о каких ночных кошмарах и тэнгу Андо и думать не желал.
В купальню его отвела другая девушка – на вид едва ли смышленее первой, но эта, по крайней мере, держала язык за зубами. Андо только подивился, откуда тетушка берет таких безмозглых служанок. Впрочем, в горах не так уж много пищи для ума. Может, местные жители со временем отупели и передали свою глупость по наследству – как передается цвет глаз? Надо срочно браться за кисти, а то, чего доброго, он и сам отупеет! Но похмелье оказалось слишком жестоким: Андо не мог даже смотреть на свет. Так что живопись пришлось отложить до завтра.
Тетушка ворковала над ним, и от ее голоса и ласковых прикосновений боль в голове отступала. Она покормила Андо с ложечки и отправила обратно в постель.
Неделя шла за неделей. Каждое утро Андо отводили в купальню, а после – за стол. Когда солнце поднималось повыше, он садился на открытом крыльце и рисовал виды на долину или устраивался под деревьями и писал тетушкин дом на фоне гор. Поначалу ему казалось, что выходит недурно. Тетушка осыпала его похвалами и просила продолжать. Но некоторое время спустя Андо взглянул на свои первые наброски свежим взглядом и понял, что хвалить их не за что. Пытаясь передать как можно больше подробностей, он перестарался – и потерял простоту линий, утратил естественность. Всякий раз, как он приходил к тетушке с новой работой, она с восторгом сообщала служанкам, что ее племянник – достойнейший из всех, чья нога ступала на склоны этой горы. Она вознаграждала его все новыми лакомствами: стол каждый день ломился от яств. Набросков становилось все больше – и аппетит Андо как будто рос день ото дня. Однажды, за очередной трапезой, он пошутил: «Вы, тетушка, скорее скормите мне эту гору, чем я ее дорисую». Та засмеялась и ущипнула его за щеку.
Выбросить кольцо Андо больше не пытался, но спрятал его под циновкой и не доставал. Никакого вреда от него не было. Кошмары больше не снились – после сытного ужина Андо всякий раз проваливался в забытье без снов. Со временем он и думать забыл о своенравном монахе.
Прислуги в тетушкином доме как будто прибавилось. Андо каждый день замечал новые лица. Одни слуги не обращали на него внимания, продолжая натирать полы или укладывать камни в саду. Другие отрывались от дел и приветствовали его кивком и улыбкой. Жили они в задней части дома, и Андо уже недоумевал, как они все там умещаются. Он спросил тетушку – и услышал в ответ:
– О, да они просто помогают мне подготовиться к осеннему празднику урожая. Разве я не говорила? Через несколько дней будет большой праздник, придут многие наши соседи. Так что надо все устроить, как полагается. Ты будешь нашим главным украшением! Я выставлю твои картины, чтобы все видели, какой у меня племянник, – и все будут в восторге, я тебе обещаю! Ты станешь самой важной особой на этой горе, милый Андо.
Андо с благодарностью кивнул: рот у него был занят рисовым пирожком.
Той ночью было прохладно, а под утро зарядил дождь. Андо заметил, что листья сменили цвет. Выглянув с крыльца, он обнаружил, что вся долина и горы напротив полыхают красками осени. Его это потрясло: он рисовал перемены день за днем, но так и не уловил мгновения, когда все преобразилось по-настоящему.
Какая красота, должно быть, сейчас на той площадке у водопада! Он просто обязан это написать. Это зрелище создано для него – чтобы испытать его искусство, закалить его мастерство. И столько времени уже прошло! Наверняка этот жуткий монах больше его не побеспокоит. Одним словом, если бы не дождь, Андо отправился бы туда этим же утром.
Когда он обмолвился об этом тетушке, та спросила с сомнением:
– Ты уверен, что это будет благоразумно?
– Да это совсем недалеко. Сразу за перевалом. Там так красиво! К тому же, за все эти месяцы мы не видели поблизости ни одного тэнгу.
При слове «тэнгу» тетушка побледнела, как мел.
– Может, и недалеко, но все-таки дальше, чем я могу достать, – возразила она. – Если с тобой что-то случится, я не смогу прийти на помощь.
– Ничего не случится, тетушка. У меня при себе меч.
– Ох, ну конечно. Ты прав. И все-таки – что я скажу твоим родителям, если что-то случится?
Родители… Андо почти забыл, что они у него есть. Здесь, под крылом у тетушки, было так безопасно, так уютно, что мысль о грядущем возвращении в город поразила его и показалась почти отвратительной.
Не услышав решительного «нет», Андо убедил себя, что тетушка позволила ему отправиться к водопаду, пусть и не слишком охотно. Но на следующее утро дождь полил еще сильнее. Туманы клубились у верхушек дальних гор, окутывая их кольцами, словно драконы. Сквозь пелену дождя все казалось призрачным и таким прекрасным, что не хотелось даже рисовать – достаточно было просто любоваться. «Ничего страшного, – сказал себе Андо. – Всегда можно отложить на завтра».
Но дождь не перестал ни завтра, ни послезавтра. На дне долин уже, должно быть, собрались целые озера, думал Андо – и не находил себе места. Работать было невозможно. Да, конечно, вид оставался восхитительным – но ему нужен был другой вид, и поскорее. Краски осени скоро поблекнут, и рисовать станет нечего. А набросков с тетушкиного крыльца он уже нарисовал больше, чем на свете сыщется картин с видом на Фудзи.
В конце концов он решился. Дождь там или не дождь, он все равно отправится к тому обрыву и, по крайней мере, посмотрит. Запомнит этот вид. Подождет, пока тот пропитает его насквозь, как этот ливень – одежду. Пока он не запечатлеется в его памяти весь, до последней мелочи. И тогда он, Андо, сможет забрать его с собой и написать прямо здесь, не отходя от дома.