лучше.
Нет, по всем этим причинам я просто пошла с ним на свидание. Ну и еще потому, что он меня пригласил. Он спросил, не хочу ли я пойти в кино, а я спросила, что можно я тогда возьму с собой бабушку и Натали с Наташей. Он сказал «А то!», и вот мы все впятером пошли смотреть «Зажигай!», и Зофья весь фильм роняла то парочку молочных тянучек, то горстку попкорна к себе в сумку. Уж не знаю, собаку она там кормила, или в мужа едой кидалась, – в зависимости от того, как была открыта сумка.
Я влюбилась в Джейка потому, что он рассказывал Натали дурацкие анекдоты про «тук-тук – кто там?» и говорил Наташе, что ему нравятся ее джинсы. Я влюбилась в него, когда он проводил нас с Зофьей домой: ее прямо до ее парадной двери, а меня – до моей. Я влюбилась в Джейка, когда он даже не попытался меня поцеловать. Я на самом деле сильно нервничала по поводу всей этой бодяги с поцелуями. Большинство парней думают, что они по этой части куда лучше, чем есть на самом деле. Не хочу сказать, что я прямо-таки гений в этой области, но вот в том, что поцелуи относятся к соревновательным видам спорта, я совсем не уверена. Это вам все-таки не теннис.
Мы с Натали и Наташей практиковались друг на друге. Не потому что мы как-то очень друг другу нравились, а просто упражнения ради – и, надо сказать, добились определенных успехов. По крайней мере, мы поняли, почему люди считают, что целоваться приятно.
Но Джейк меня целовать не пытался. Вместо этого он меня просто обнял, весомо так, по-крупному. Зарылся лицом в мои волосы и вздохнул. Мы некоторое время постояли. Потом я спросила:
– Ты чем там занят?
– О, просто хотел понюхать твои волосы.
– А.
Мне от этого стало как-то странно, но довольно приятно. Я сунула нос ему в шевелюру, каштановую и вьющуюся, и тоже понюхала. Вот так мы стояли и нюхали друг дружке волосы – и это было чудесно. Я такой счастливой себя тогда чувствовала…
– Знаешь актера Джона Кьюсака? – спросил Джейк у моих волос.
– Ага, – ответила я за них. – Один из любимых фильмов Зофьи – «Уж лучше умереть». Мы его все время пересматриваем.
– Так вот, ему нравится подваливать этак к женщинам и нюхать их подмышки.
– Фу, – сказала я. – Наверняка вранье. А сейчас ты чего делаешь? Мне щекотно.
– Нюхаю твое ухо.
Волосы его пахли холодным чаем с медом, когда весь лед в стакане уже растает.
Целоваться с Джейком – это как целоваться с Натали или Наташей, только уже не просто забавы ради. По ощущениям это что-то такое, для чего нет правильного слова в скраббле.
А с Гудини все дело в том, что Джейк заинтересовался им на углубленной программе по американской истории. Мы с ним оба в десятом классе попали на этот спецкурс, делали биографические проекты. Я занималась Джозефом Маккарти – у бабули было мно-о-ого историй про него. Она его крепко ненавидела за то, что он сделал с Голливудом.
У Джейка в его проекте даже конь не валялся. Вместо этого он сказал всем в нашем продвинутом классе (кроме мистера Стрипа, которого мы называли просто Мерил) прийти в субботу в спортзал. Когда мы явились, он разыграл один из Гудинивских трюков с освобождением (мешок для белья, наручники, одежный шкафчик из раздевалки, велосипедные цепи и школьный плавательный бассейн). На все про все у него ушло три с половиной минуты, а некто Рорджер снимал весь процесс освобождения и потом выложил фотографии в Сеть. Одна из них докатилась до «Бостон Глоуб», поднялся шум, и Джейка исключили. Самая ирония в том, что еще давно, пока его мама лежала в больнице, Джейк подал документы в Массачусетский технологический институт – ради нее, ради мамы. Он думал, что так ей волей-неволей придется остаться в живых. Ее это и правда ужасно обрадовало. А через пару дней после исключения, назавтра после свадьбы, когда отец с фехтовальщицей отвалили на Бермуды, он получил по почте письмо с подтверждением о зачислении и одновременно с ним – телефонный звонок из приемной комиссии, который популярно объяснил ему, почему зачисление будет отменено.
Моей маме было очень интересно, как я могла разрешить Джейку обмотаться велосипедными цепями и потом стоять и спокойно смотреть, как Питер и Майкл отволакивают его в самый глубокий сектор школьного бассейна. Я сказала, что у Джейка был план Б: еще десять секунд, и мы все попрыгали бы в воду, открыли шкафчик и вытащили его оттуда. Я плакала, когда говорила это. Еще до того, как Джейк залез в чертов шкафчик, я уже знала, какой он идиот. Уже потом он пообещал, что больше такого никогда делать не будет.
Вот тогда-то я и рассказала ему про мужа Зофьи, Рустана, и про ее волшебную сумочку. Какая же я была дура, да?
В общем, можете сами догадаться, что случилось дальше. Проблема в том, что про сумочку Джейк мне поверил. Мы много времени проводили у Зофьи за игрой в скраббл. Сумочку Зофья никогда из виду не выпускала – даже в туалет брала с собой. И спала наверняка с ней под подушкой.
Я ей так и не сказала, что разболтала все Джейку. Никому больше я бы не доверилась – ни Наташе, ни даже Натали, которая вообще самый ответственный человек на всем белом свете. Теперь-то, конечно, если сумочка вдруг найдется, а Джейк все еще не вернется, мне придется ей все рассказать. Кому-то же надо приглядывать за глупой вещицей, пока я пойду на поиски Джейка.
Что меня реально беспокоит, так это вдруг кто-то из бальдерзивурлекистанцев или жителей холма, или даже сам Рустан выйдет из сумки по какому-нибудь делу и испугается, что Зофьи нигде нет, и пойдет ее искать, чтобы привести назад. А может они даже знают, что теперь за сумкой смотрю я. Или, может, они сами забрали ее и спрятали где-нибудь. Или кто-нибудь отнес ее в библиотечное бюро находок, а тупая библиотекарша возьми да и вызови ФБР, и сейчас мешок потрошат ученые мужи где-нибудь в Пентагоне. Проверяют, опыты ставят… И если из него вдруг вылезет Джейк, они решат, что он либо шпион, либо супер-оружие, либо инопланетянин… либо еще что-нибудь. Вряд ли они вот так просто возьмут и отпустят его.
Все думают, что Джейк просто убежал, – все, кроме моей мамы. Она уверена, что он попробовал еще один трюк в духе Гудини и лежит теперь где-нибудь на дне озера, неразвязавшийся. Нет, мне она этого не сказала, но я вижу, что примерно так она и думает. И все время печет мне печенье.
А случилось на самом деле вот что. Джейк сказал:
– Можно мне ее посмотреть, на минуточку?
Это прозвучало так обыденно, так небрежно, что, думаю, он просто застал Зофью врасплох. Она как раз лезла в сумку за бумажником. Мы стояли в холле кинотеатра в понедельник утром, а Джейк – за прилавком бара со всякими чипсами и орешками, он как раз получил там работу. На нем еще был этот дурацкий красный колпак и фирменный не то передник, не то слюнявчик. И вообще-то ему полагалось спрашивать, не желаем ли мы взять порцию напитка побольше.
Он перегнулся через прилавок и вынул сумочку прямо у Зофьи из рук, закрыл ее и потом снова открыл – думаю, что правильно. Вряд ли он попал в то, темное место.
– Я сейчас вернусь, – сказал он нам с Зофьей, а в следующий момент его уже не было: только я и Зофья, и сумочка на прилавке – там, куда он ее уронил.
Если бы я была попроворнее, я могла бы за ним последовать. Но Зофья куда дольше служила хранительницей фейской сумки. Она схватила ее и прожгла меня взглядом.
– Он очень плохой мальчик, – сказала она, и видно было, что она в совершенной ярости. – Думаю, Женевьева, тебе будет гораздо лучше без него.
– Дай мне сумочку, – взмолилась я. – Я должна пойти вернуть его.
– Это тебе не игрушка, – отрезала она. – И не игра. Даже не скраббл. Он вернется, когда вернется. Если вернется вообще.
– Дай мне сейчас же сумку, – прорычала я. – Или я ее у тебя отниму.
Она подняла ее на вытянутой руке над головой, так что я не могла дотянуться. Ненавижу людей, которые выше меня.
– И что ты будешь делать теперь? – осведомилась Зофья. – Свалишь меня с ног? Украдешь сумку? Убежишь в нее и оставишь меня тут одну, объяснять твоим родителям, куда ты девалась? Попрощаешься со всеми своими друзьями? Когда ты оттуда выйдешь, они все уже разъедутся по колледжам. У них будет работа, дети, собственные дома, и они тебя даже не узнают. Твоя мать будет старухой, а я уже умру.
– Мне все равно! – ответила я, уселась на липкий красный ковер и разревелась.
Кто-то с металлической именной бляхой подошел спросить, все ли у нас в порядке. Звали его почему-то Мисси. Хотя, может быть, на нем была чья-то чужая бляха.
– У нас все отлично, – сообщила ему Зофья. – Просто у моей внучки грипп.
Она взяла меня за руку и подняла на ноги, потом обняла и так, вместе, мы вышли из кинотеатра. Тот идиотский фильм мы даже не посмотрели. И вообще больше ни один фильм вместе не посмотрели. Ни единого фильма я больше никогда не посмотрю! Не хочу видеть несчастливые финалы. И не думаю, что еще верю в счастливые.
– У меня есть план, – заявила Зофья. – Искать Джейка пойду я. Ты останешься здесь и будешь охранять сумку.
– Ты тоже не вернешься! – возопила я и расплакалась еще пуще. – А если да, мне уже стукнет сто лет, а Джейку так и останется шестнадцать.
– Все будет хорошо, – заверила меня Зофья.
Словами не передать, как она была прекрасна в тот миг. И плевать, врала ли она или правда знала, что все будет хорошо. Важнее всего, как она выглядела, когда это говорила. С абсолютной уверенностью – или со всем мастерством очень опытного лгуна – она сказала:
– Мой план сработает. Но первым делом нам надо в библиотеку. Один из людей холма только что принес тамошнюю Агату Кристи, и мне надо ее вернуть.
– То есть мы сейчас еще заглянем в библиотеку? – уточнила я. – А почему не домой – поиграем в скраббл, раз торопиться некуда?
Вы, наверное, думаете, что у меня случился приступ сарказма – ну, да, так оно и было. Зофья пронзительно на меня посмотрела – она-то знала, что если во мне проснулся сарказм, значит, мозг снова заработал. Она тянула время и понимала, что я это знаю. А еще она понимала, что я лихорадочно обдумываю собственный план – почти такой же, как у нее, с той только разницей, что в сумку пойду я. А вот