– Конечно, говорю, – ответил Робин. – Им нравятся звуки голоса, если говорить спокойно. А иногда лошадь прямо берет и успокаивается, стоит только сказать ей что-нибудь ласковое.
– Ну так чей он?
– А он сам тебе что на это ответил?
– Что он ничей.
– Ага! – воскликнул Робин. – Вот ты и попался.
– Что?
– Он на самом деле ответил – а ты на самом деле его понял. Как это так?
– Чей он? – спросил я в третий раз.
У нас под землей всякий, кому задали вопрос трижды, должен ответить хотя бы до некоторой степени правдиво. Есть всякие хитрые способы увернуться или сменить тему, прежде чем вопрос будет задан в третий раз. «Робин тоже умеет играть в эту игру, – подумал я. – Но все-таки я спросил. Ответит он или нет?»
– Тот, кто его привел, остановился в трактире. Но последнее, что я слышал, – он объявил, что продаст его за гроши, если кто сумеет договориться с самим Забиякой. Теперь, когда его так славно почистили, может, и сыщется покупатель.
– Я сам его куплю.
– Такой голодранец, как ты? Раскатал губу! Мне казалось, ты пришел сюда искать работу.
– Я скоро вернусь, – с улыбкой ответил я.
Мне еще не доводилось заходить ни в одну человечью постройку, кроме конюшни, но я не раз видел, как люди входят и выходят из трактира. Одни пользовались задней дверью, другие – передней. Большинство путников, передав лошадь конюхам на попечение или отведя ее в стойло сами, входили через переднюю дверь.
Я отнес щетку, ведро, тряпки и крючок для чистки копыт обратно в сбруйную и сложил там, откуда Робин их взял. Затем вновь пересек двор и обошел трактир, чтобы войти спереди. С каждым выдохом изо рта у меня вылетали белые призраки, а лицо горело от холода.
Когда я открыл дверь, изнутри на меня обрушилась волна жара и чада, а с нею – гомон голосов и музыка, если это можно было так назвать: нестройное пение и еще более неуклюжая игра на каком-то струнном инструменте. Затем накатили запахи: дрожжевой пивной дух с острыми нотами винного, запахи жареного мяса и печеного хлеба, очажного дыма и табака. По левую руку от двери люди толпились вокруг столов и у стойки – в большой, шумной, плохо освещенной комнате с низким потолком. Все это смахивало на какую-то вечеринку гномов. Под землей я не сталкивался ни с чем подобным: залы у нас были просторнее, с высокими потолками, а гости одевались куда лучше и пахли куда приятнее.
Коридор вел от входной двери в глубь трактира. На стенах я заметил крючки; в общем зале жарко пылали два очага, и от верхней одежды, развешанной на этих крючках, шел пар. Дальше по коридору, по правую руку, была закрытая дверь, а еще дальше коридор поворачивал, а вперед поднималась лестница.
Пока меня еще никто не заметил, оставалось несколько секунд, чтобы предаться панике. Я зашел в человечье жилище, где собралась толпа людей. Большинство из них крупнее меня, а я лишился своих сил и умений. Что если они вздумают меня убить?
Но все эти люди были заняты едой, питьем и друг другом. Гремели раскаты смеха. Менестрель запел что-то забавное, и многие подхватили песню. Похоже, никто не собирался наброситься на меня с ножом.
Пока я стоял и смотрел, ко мне подбежал какой-то тощий человечек в фартуке.
– Чего желает молодой господин? – спросил он.
– Я слыхал, тут один человек хочет продать коня. Того большого и беспокойного коня, что стоит у вас на конюшне.
– Эй, Галло! – крикнул трактирщик через плечо. Из-за стойки встал здоровяк в бурой меховой накидке. – Покупатель на твоего коня, – пояснил трактирщик и нырнул обратно в зал.
– Да неужели? Положили глаз на этого чертова… то есть, на моего черного красавца?
– Он выглядит сильным.
– Так и есть, молодой господин. Может стенку копытом пробить… то есть, я хочу сказать, ему под силу тяжелые грузы. Нужно только найти к нему подход. С кнутом работать умеете?
– Сколько вы за него хотите?
– Тридцать серебряных, – ответил он.
– Ох… – Я не знал, сколько волшебных монет дал мне Золотой, и посчитать не мог: он велел не доставать деньги на людях. Как же быть?
– Выше нос, молодой господин! Может, мы еще столкуемся. Мне сегодня подфартило в карты, и я, так и быть, скину вам цену. Предлагаю двадцать. Что скажете?
Я закусил губу и уставился себе под ноги, пытаясь понять, остановится на этом торговля или он готов сбавить еще. На самом деле мне было все равно, сколько он запросит, – лишь бы в мешочке оказалось не меньше. Но, судя по всему, от меня и ожидалось, что я выкажу нерешительность.
– Ладно, пятнадцать – но это мое последнее слово.
– Эй, Галло! Десять минут назад ты говорил, что готов избавиться от этого чудовища за десятку! – крикнул кто-то из зала.
Галло рявкнул на него через плечо и снова повернулся ко мне:
– Так и быть, отдаю за десять. От сердца отрываю!
– Десять, – кивнул я. – Одну минуту.
Я пробежал по коридору, завернул за угол, достал свой мешочек и отсчитал десять серебряных монет, а потом вернулся и вручил деньги Галло.
Тот попробовал монеты на зуб, внимательно осмотрел их и улыбнулся.
– Вам же еще, небось, и сбруя понадобится, – заметил он. – Накинете еще пару монет – добавлю седло и уздечку.
Захочет ли этот конь седло и уздечку? Я бы на его месте не захотел. Но все-таки лучше взять их – просто на всякий случай. Если что, потом можно выбросить.
– Да у него такая дрянная сбруя, что за нее полмонеты – красная цена, – крикнул из зала тот же доброжелатель.
Я выудил один серебряный кругляш из кармана и протянул его Галло.
– Этого хватит?
– Да. – Галло ссыпал серебро себе в карман. – Он ваш – со всеми потрохами. И помоги вам Бог. Эй, парни, вы все свидетели!
Люди за ближайшими столиками рассмеялись, закивали и помахали нам кружками пива.
– Спасибо.
Теперь у меня есть лошадь. У меня есть лошадь… Я выскочил из трактира и помчался на конюшню. У меня есть лошадь!
И что теперь делать?
– Ну, что? – спросил Робин, как только я вошел. – Ты и правда купил его?
– Да. Вместе со сбруей.
– Со сбруей! Ха! Да она и ломаного гроша не стоит! Подпруга почти износилась, от седла остались одни лохмотья, да и узда истрепалась так, что уже вряд ли починишь.
– Ну и ладно. Думаю, сбруя мне и не понадобится.
– А что ты собираешься с ним делать?
– Отведу его домой.
А пойдет ли он? Согласится ли пройти через врата и спуститься под землю? И что скажет мать, если я приведу домой коня? Места в доме для него, конечно, хватит, но если он не понравится матери… что ж, вот и повод наконец отселиться.
Но если конь упрется и не захочет идти через врата? Что мне тогда с ним делать?
Хэнк принес мне седло (на которое и правда смотреть было больно), тонюсенький потник и потрепанную узду с потускневшими пряжками и тяжелым, острым мундштуком. Будь я лошадью, ни за что не дал бы на себя надеть хоть что-то из этого, особенно мундштук. Он наверняка будет резать язык.
Я подошел к стойлу Забияки и открыл дверь. Конь посмотрел на меня.
– Ты хорошо сегодня ел?
Он подошел к кормушке и съел зерно, которое я туда насыпал еще раньше, а потом надолго припал к ведру с водой.
И, кстати, чем я буду его кормить?
– Хочешь, помогу взнуздать его? – спросил Робин.
Я посмотрел на жалкие ошметки сбруи, которые так и держал все это время в руках.
– Вряд ли ему это понравится.
– А как ты тогда на нем поедешь?
– Поеду? – Об этом я еще не успел подумать. – Но я не умею ездить верхом.
– Ну, может, оно и к лучшему. Этот дикарь чего доброго тебя бы просто сбросил. Но если ты не собираешься на нем ездить, зачем он тебе вообще?
– Не знаю. – Я двинулся к выходу из стойла, и Забияка пошел за мной. – Спасибо тебе за все, Робин.
– Ага. Приходи еще, если понадобится работа. Тебя наймут без вопросов, Сова. Ты быстро учишься и знаешь подход.
– Спасибо.
Мы прошли мимо Хэнка – тот молча скрестил руки на груди и привалился к дверце стойла, в котором стояла Бесс, – и оказались снаружи: на холоде, во тьме, озаренной неверным светом факелов. Я повел своего коня в лес. Когда мы подошли к месту, где ждал Золотой, конь всхрапнул и встал на дыбы.
– Все хорошо, конь. Это мой учитель. Он тебя не обидит.
– Ты уверен? – поинтересовался Золотой, все еще не расставшийся с обличьем волка. – Зачем ты привел это животное, Сова?
– Я всегда этого хотел, учитель. Ты ведь и сам знаешь. Это мой конь.
– Это мой мальчик, – сказал конь.
– О, нет! – простонал Золотой.
– Послушай, конь, – сказал я, – сейчас я превращусь кое в кого, потому что нам надо добраться домой до рассвета. Вот только…
– Что ты задумал, Сова? Хочешь улететь и бросить его здесь? – спросил Золотой.
– Далеко отсюда до дома? – спросил конь.
– Лиги полторы.
– Залезай мне на спину, – сказал конь.
Я еще раз осмотрел седло, потник и узду: будет ли от них хоть какой-то прок? Нет, вряд ли. Я залез на дерево, повесил сбрую на ветку и осторожно спустился коню на спину. Он стоял спокойно. Спина оказалась широкая.
В том обличье, в котором я все еще оставался, это было странно: оказаться так высоко от земли и при этом на чем-то подвижном.
– Обними меня за шею, мальчик, – сказал конь. – А ты, волк, беги вперед. Показывай дорогу.
И конь понес меня сквозь тьму. Так мы и ехали до самых ворот: я цеплялся за это огромное, твердое, теплое существо, прижавшись щекой к его шее. Жесткая грива хлестала меня по лицу и плечам, сидеть на такой широкой спине было неудобно, да и ход у коня был тряский, так что к концу путешествия я изрядно устал и намучился, но вместе с тем был совершенно счастлив: конь разрешил мне ехать на нем верхом!
– Спасибо, – сказал я, слезая со спины коня, и тут же рухнул наземь: ноги стали как ватные и совсем меня не держали.
Конь пожевал мои волосы.
– Тебе надо учиться, – сказал он.
– Ты хочешь сказать, что можно будет попробовать еще раз?