– Это же Пег. Она может быть где угодно.
– Мо? Ты сама видела, как она уходила?
Мо поникла и стала теребить ящериц на своем дурацком животе.
– Нет. И все свои вещи она бросила.
Во мне поднялось знакомое желание как следует ей врезать, и тут же пропало. Если бы Пег была не у Мо, а где-то в другом месте, я бы так никогда и не узнала, что она исчезла.
– Лиз?
– У Пег большие неприятности.
Еще бы – когда тебя украли фэйри. Я попробовала подсчитать, насколько она постареет. Когда кто-то спит в фэйри-мире, девять минут считаются за год. Ей уже, возможно, за тридцать.
– Почему, Лиз? Что им надо?
– Она убила фэйри, – я взяла себя в руки и ткнула в труп в хлебной рамочке. – Вещественное доказательство № 1 сифонило. Один из снов Пег, вероятно, сбежал. И вбил его в хлеб.
– У них что, аллергия на зерновые, Холмс?
– Нет. Сифонщик застрял в арахисовом масле, начал биться и выпустил большую дозу пиксипыли.
– Пикси-чего?
Я показала на оранжевые крапинки в масле.
– Писки-вот-этого. Пискипыль.
– На вид как пыльца.
– Скорее, как перхоть.
– Фейская перхоть… – несмотря на все увиденное, голос Мо звучал глумливо.
– Волшебная фейская перхоть. Он нее хлеб начал ерзать, сложился и удушил или раздавил фею. Они довольно хрупкие.
– И дальше что? Что случилось с Пег?
– Ее забрали.
– Куда? В страну фей?
– В общем и целом.
Мо запустила дрожащую пятерню в волосы.
– Если она вернется, она станет такой, как ты?
Я сделала вид, что не понимаю, о чем она толкует.
– Отлично. И что мы будем делать?
– Ничего.
Я вытащила труп фэйри из масла, и он тут же съежился до сухой скорлупки. Хлеб я утопила в чашке с кофе, подождала, пока он совсем развалится, и вылила жижу в раковину.
– Ступай домой, Мо.
– Ты пойдешь за ней.
– Нет.
– Ты любишь этого ребенка.
– Мо, ее больше нет.
– Ты пойдешь, Лиз, и я пойду с тобой. А не то…
Я смяла коробку и отправила ее в утилизатор.
– «А не то» – это была угроза. Попробуй представить себе последствия. Хотя чем тебе представлять-то…
– Тебе придется изложить мне их понятным языком.
– Да ну тебя. Я могу всю твою жизнь по пальцам просчитать. Я знаю о тебе все.
Я отстегнула боковую кобуру, вынула личное оружие, открыла сейф и обменяла его на пакетик ампул и таблеток.
– Ты пожалеешь, если пойдешь, Морин Гонзич.
Морин Гонзич оскалилась.
– Первое. Ты будешь делать все, что я скажу. И не ной, если вляпаешься в то, что навсегда изменит твою жизнь.
– Это у вас так летучки проходят, констебль?
– Дальше. Вынимай контактные линзы и надевай очки. И возьми вот это.
При виде таблеток глазки у нее так и засверкали.
– Что это?
– Антигистамины. Совершенно легальные, прости, что разочаровала.
Мо с мрачной рожей заглотнула снадобье. У всего есть свои плюсы и минусы – я тоже в курсе ее подростковых секретов.
– И что теперь?
– Входя в фейский город впервые, ты должна принести дань. Собственной плотью. Придется вытащить один из ногтей на ногах.
Я надеялась, что тут она сдаст на попятный, но Мо и глазом не моргнула.
– Анестетик есть? Или надо, чтобы все было зверски?
Все остальное мы сделали молча. Я произвела операцию, наложила на кровоточащий палец повязку. Потом взяла флакон со старой, можно сказать, выдержанной пиксипылью, смешала с физраствором, набрала в пипетку и закапала по капле нам в каждое ухо.
– Ноготь держи в кулаке, – предупредила я.
Ну, вот оно и началось. В ушах уже звенело, да так громко, что аж больно. Я показала Мо за окно – чтобы она увидела, как замедляется мир. Люди замирали посреди шага, машины плавно сбрасывали скорость и вставали. Густое, крошащееся месиво из пиксипыли, сброшенных цветочных лепестков, осколков опалесцирующей яичной скорлупы заволакивало поле зрения, окутывая все и вся. Под его наносами люди обращались в безликие столбы, а машины и скамейки – в небольшие пологие холмы.
Одни только деревья стояли свободные от этой каши, с тихим свистом сдувая с себя пыль и фейский мусор, – и сияли, окрашивая дневной свет прозрачной зеленью.
Здесь, на уровне земли, фэйри встречаются редко, и они немногочисленны. Только молотильщики цветов копошатся в яме города, собирая опавшие лепестки к себе в корзины длинными многопалыми граблями.
Что-то прожужжало мимо, слизав по пути ноготь с ладони Мо.
– Добро пожаловать в Касквим, – перевела я.
Отряхивая фейскую труху с плеч и волос, Мо снова укусила губу, и на сей раз так сильно, что пошла кровь.
– Я думала, мы куда-то специально отправимся.
Я повела ее в распахнутое пространство парка.
– Города сосуществуют в одном и том же пространстве, просто в фейском время течет быстрее. Касквим меняется слишком быстро, чтобы мы могли увидеть… особенно если мы не хотим.
– Пристал, как банный лист, – Мо прищурилась на расплывающийся, туманный профиль крыш городского центра.
– Вроде того.
Вверху луковицы из оранжевого пиксивоска покрывали крыши сплошным слоем в несколько этажей. Каждая из них – комната, в шесть-семь футов высотой, и через ее прозрачные стены видно спящих фэйри и всякое их имущество. Время от времени луковицы трескаются у хвостика, открывая многочисленные слои воска, и из них появляются фэйри. Их жужжащие крылья делают несмолкаемый ритмичный гул в воздухе еще гуще.
Один из летунов пикирует на нас, и мне приходится схватить Мо и не дать ей уклониться от неминуемого столкновения. Фэйри виляет в сторону, минуя ее на какой-нибудь дюйм.
– Никаких резких движений, – сурово внушаю я. – Они все равно быстрее и всегда облетят, если ты не будешь дергаться.
– Они тут такие большие, – ошеломленно вырывается у нее.
– Они просто старше.
В отличие от трупа в хлебе, носящиеся кругом фэйри уже вполне подросткового размера. Большинство – краснокожие, с косматыми черными волосами, но некоторые склоняются к европейскому типажу, к азиатскому или к африканскому. У них длинные угловатые конечности и крылышки как у колибри. От вибрации крыльев кожа у меня мелко зудит и чешется.
Тонкий песок осыпается с их тел оранжевыми облачками. Пиксипыль пахнет сахаром и по́том, и закручивается дымчатыми спиралями вдоль траекторий их полета.
– Видишь? – объяснила я. – Они питаются цветами и выделяют это.
– Ага, а еще живут вон в тех бородавках и берут туристов на слабо. Моя поняла.
– Они еще и кроме этого много что делают. Собирают урожай цветов, поют песни, воюют с другими городами. Основная деятельность происходит там, выше.
– Где воздух чистый? – она все равно шмыгает носом, несмотря на все противоаллергические таблетки.
– Чище, чем здесь.
– И еще они высасывают сны. Кстати, забыла спросить: зачем?
– Так они добывают себе вещи.
Я показала на луковицу, заполненную всяким барахлом, будто склад. Мы забрались на крышу, поближе, и прижались носами к воску. Внутри виднелись богато украшенные кресла, собачья упряжка, какие-то комиксного вида картины, настольная лампа в форме гриба, велосипед, несколько ведер, настенные чучельные головы.
– Они мало что могут поднять, даже когда совсем взрослые, – пояснила я. – Но сны-то ничего не весят. Для них мы – просто такой огромный блошиный рынок.
– Фэйри… Они в сказках всегда такие добрые.
– Надо читать сказки подревнее, – проворчала я.
– У них теперь пиарщики лучше? – страх у нее на физиономии уже уступал место любопытству и радостному возбуждению. – Так, стало быть, мы здесь, и Пег тоже здесь. С чего начнем, Лиз?
Начнем… Мы. Кажется, я в кои-то веки рада явиться сюда не одна. Я поболтала ногой в левой туфле, воображая, что чувствую ногти – четыре отсутствующих ногтя, четыре пропуска в пиксигнезда: в Ландантаун, Гайпари, Туранну и Касквим.
Думай, Лиз, думай. Пег. Ее привели сюда за убийство сифонщика. И куда, спрашивается, дели?
– Нам нужен торговец слухами, – заявила я.
– Кто?
Одна из размытых фигур отделилась от летучих толп вверху. Крылья поднимали ветер, от которого волосы парили над головой.
– Стены помнят все, что здесь происходило на протяжении всех поколений. Слушай!
Я показала на слой воска, тяжело окутывающий бок здания, и глаза Мо расширились: она услышала исходящий от них тихий шепот – мешанину слов, которые для касквимского – как для нас сейлиш и столо[76]. Так мне, во всяком случае, говорили.
– Это база данных, архив. Им известно все, что здесь происходит, а торговцы слухами говорят на этом языке.
– Ты заставляешь Кизил ждать.
Фэйри остановилась, совсем чуть-чуть на нас не налетев, и скрестила руки на тощей груди. На ней был элегантный саронг, сшитый из кухонных полотенец и рок-футболок, которые сюда кто-то наснил.
– Мы хотим найти девочку, Пег. Человеческую девочку. Мы знаем, что она здесь, но не знаем – где.
Мо выпалила это все одним махом, не успела я и рта раскрыть, чтобы правильно сформулировать просьбу.
– Ты сможешь заплатить?
Я подняла повыше сифон для снов, но создание презрительно отворотило нос.
– Типичные речи пришельца, не выгорит эдак вам дельце. Так сказали стены.
– Можешь не напрягаться с рифмами, – перебила я. – Чего ты хочешь?
Взгляд феи прыгнул на живот Мо и зверюшек на платье.
– Имя твоего нерожденного.
– Никаких имен, – отрезала я. – К тому же она не бере…
– Кизил разговаривает не с тобой!
– Я не знаю ничего, годного на обмен, – пожала плечами Мо.
Кизил ткнула пальцем в меня.
– Расскажи мне о ней.
– О…
– Никаких имен! – слабо повторила я.
Фэйри соскочила мне на плечо – легкая, как птичка, несмотря на размер – и запустила пальцы мне в волосы.
– Расскажи мне о своей маетной подруге, – проворковала она.
– Ма… – чего? – нахмурилась Мо, с сомнением глядя на меня.