Услышав это, убийца хохотнул.
— Не узнаете, — успел сказать он, прежде чем эннийка оттащила его от раненого господина. Через мгновение нападавший уже бился в судорогах, а его рот истекал белой пеной.
— Бросьте его, — неожиданно спокойно сказала Виттория. — Я знаю яд, что он принял. Его не спасти. Зато теперь понятно, кто за этим стоит.
Одним резким движением Лахель распорола ткань на дублете Демоса. Ранение в живот оптимизма не внушало. Виттория смахнула остатки столовой утвари прямо на пол и скомандовала положить герцога прямо на столешницу.
— Лекаря! — заорал пришедший в себя ректор, зажимая порез на руке. — Зулиса сюда! Быстро!
Эннийка разрезала пропитавшуюся кровью нижнюю рубашку господина и внимательно осмотрела рану. Живот пересекал косой порез длиною в половину ладони, являя публике часть внутреннего мира представителя цвета бельтерианской аристократии.
— Плохо, — заключила Лахель.
— Не настолько. Разрешите, — Виттория схватила нож и лихо разрезала длинные узкие рукава своего платья, чтобы оголить руки.
— Лучше дождаться лекаря.
— Прошу вас, Лахель, — настаивала гацонка. — Я знакома с искусством врачевания.
— Пропусти ее, — прошептал Демос. — Хуже не будет. Боги, как же хочется пить.
— Нельзя.
— Знаю.
Телохранительница нехотя отступила, пропуская Витторию вперед. Гацонка приложила ухо к груди канцлера — дыхание было поверхностным.
— Одышка, учащенное сердцебиение. Скоро его светлости станет очень холодно. Несите грелки — нельзя давать ему мерзнуть.
Виттория плеснула на руки вина и бережно, стараясь не давить на края раны, заглянула в нее и принюхалась.
— Внутренности, кажется, не задело. Кишки целы, что уже очень хорошо. Могло быть куда хуже. Его светлость нельзя никуда переносить и, уж тем более, везти в столицу.
— Я понимаю, — кивнула Лахель. — Лекарь будет работать здесь.
— Именно так, — согласилась гацонка. — Нужна чистая тряпица, и не одна. Пожалуйста, распорядитесь принести ткань.
Лахель кинула одному из охранников, и тот молча вышел.
Взглянув на рану, врач лишь покачал головой:
— Скверно. От ран, полученных в живот, не спасти. Молитесь за жизнь его светлости.
— Глупости! — Виттория нервно отбросила волосы назад. — Органы не повреждены. Шанс есть.
— Это не имеет значения! Воздух и грязь уже попали в рану. Скоро она загноится, и больной умрет в муках. Я могу порекомендовать лишь дурманящие средства, чтобы уменьшить его страдания. Больше я ничем не смогу ему помочь.
— Открой глаза, болван! — выругалась гацонка. — Чему тебя учили в проклятом университете? Кроликов резать?
— При всем почтении, но что женщина может знать о… — врач успел договорить и захлебнулся фразой, когда Виттория схватила окровавленную вилку и направила орудие недавнего убийства на него. Лахель удивленно уставилась на разъяренную невесту господина.
— Не тебе решать, что я знаю, а что — нет, — прошипела гацонка.
— Но я действительно не думаю, что его несчастной светлости можно помочь…
— Это ваше последнее слово, мастер Зулис? — спросил ректор, косясь на побелевшее лицо канцлера.
— Увы.
— Тогда проваливай отсюда, бесполезный кусок дерьма! Оставь свой саквояж здесь и выметайся, — приказала она. — Все выметайтесь! Все!
Фабрис осторожно шагнул к Виттории, полагая, что женщина помутилась рассудком от пережитого.
— Прошу вас, милостивая госпожа…
— Пошли вон! — пронзительно крикнула гацонка и выбросила вперед руку с зажатой в пальцах вилкой жестом опытного фехтовальщика. Ректор охнул и отшатнулся от выпада. — Я сама займусь лордом Демосом.
— Но вы…
— Я изучаю врачевание с восьми лет — как и каждая женщина из рода Аро, — на миг ярость на лице знатной красавицы сменилась привычным выражением надменности. — Вы уже отказались от больного, и, если он скончается, это будет не на вашей совести. Теперь убирайтесь, иначе, клянусь кровью Гилленая, трупов в этом зале прибавится.
— Как пожелаете, как пожелаете… — Фабрис потянул за собой опешившего лекаря. — Пойдемте, мастер Зулис, пойдемте. Оставим их наедине с горем. Дамам порой бывает очень трудно мириться с потерей близких людей…
Охрана, получив приказ от Лахель, вышла следом за учеными мужами.
— Никого не впускать, пока я не скажу, — напоследок приказала эннийка.
Тем временем Виттория распотрошила сумку лекаря.
— Цайказия, — она принюхалась к флакону из темного стекла. — Подойдет.
Эннийка понимающе кивнула.
— Дурман.
— Именно. Нужно положить пять кристалликов под язык его светлости, — распорядилась гацонка. — И, пожалуйста, поторопите кухню с грелками. Также мне понадобится хотя бы одно ведро воды, больше полотенец и прокипяченные бинты. А лучше — пусть принесут сюда небольшую горелку. Я видела ее на кухне — на ней как раз варили тот соус из сыра и вина.
Демос попытался улыбнуться. Вышло скверно.
— Я не знал, что вы настолько сведущи во врачевании, — кашлянув, сказал он. Лицо канцлера стремительно приобретало цвет его белоснежной сорочки. — Почему вы молчали все это время?
— Тише, — Виттория приложила палец ко рту раненого. — Берегите силы. Я сделаю все, что в моих силах, но даже если мне удастся спасти вас сейчас, позже могут проявиться осложнения.
— Я знаю. Вы и представить себе не можете, насколько мне не хочется умирать. Особенно теперь, когда я узнал вас получше.
Колючие глаза гацонки на мгновение потеплели, а щеки — вспыхнули, но она быстро справилась со смущением.
— Молчите! Дурман лишит вас сознания, но, когда вы очнетесь, если очнетесь… Вам будет очень, очень больно.
Ослабевшими пальцами канцлер схватил гацонку за руку:
— Кто это был? Виттория, вы сказали…
— Таким ядом общества убийц в Гацоне снабжают исполнителей, чтобы те не проговорились, если попадутся. Переняли эту хитрость у эннийцев.
— Так это…
Виттория печально улыбнулась.
— Так говорят факты. Большего, боюсь, нам уже все равно не узнать.
— Если я… Мать знает, что делать. Доверьтесь леди Эльтинии.
— Этой змее? Шутите? — фыркнула гацонка, вкладывая крупинки дурманящего снадобья в рот Деватону. — Нет, милейший лорд Демос. Мой единственный шанс на спасение — вы. Если вас не станет, я проживу очень недолго.
Канцлер понимающе улыбнулся и замолчал, рассасывая кристаллы цайказии. Через несколько минут он провалился в тяжелое забытье.
В дверь постучали — принесли воду и тряпки. Двое крепких парней подтащили к столу, где начиналась операция, и, стараясь не глядеть на зияющую рану, молча удалились. Кровотечение прекратилось. Виттория сняла верхнее платье и осталась в более удобном нижнем, которое также спешно лишила рукавов. Волосы она замотала вуалью на манер тюрбана, дабы они не закрывали обзор.
— Приступим, — вздохнув, проговорила гацонка и принялась возиться с водой.
Лахель отмела прочь панику. Вместо этого она дивилась сама себе — казалось, эта высокомерная стерва прекрасно знала, что делала. Впервые за недолгое знакомство с Витторией из Дома Аро эннийка была вынуждена признать, что ошиблась в суждении о человеке. Сейчас это вселяло толику надежды на благоприятный исход.
— Я хочу помочь, — сказала телохранительница, подойдя к столу. — Не могу сидеть сложа руки, пока он умирает.
Гацонка подняла глаза на Лахель и печально улыбнулась:
— Вы ведь его любите, верно?
Эннийка не ответила, лишь отвела глаза. Но Виттория все поняла и без слов.
— В первую очередь, тщательно промойте руки, — проинструктировала она. — До локтей. Затем я попрошу вас подготовить ткань для перевязки.
Телохранительница коротко кивнула и принялась снимать лишнее облачение.
— Как вы собираетесь это делать? — спросила она, покосившись на инструменты, которые Виттория раскладывала на белоснежной тряпке.
— Как всегда. Сначала требуется старательно промыть рану и убедиться, что органы внутри не повреждены, потом уложить их обратно в правильном порядке, затем зашить… И кое-что еще.
— Может, мне позвать кого-нибудь на помощь?
— Нет! — гацонка дернулась как ошпаренная, немало удивив помощницу. — Ни в коем случае. Кроме того, я хочу кое о чем вас попросить.
Лахель крепко схватила Витторию за запястье и посмотрела ей прямо в глаза:
— Если мой господин выживет, я сделаю для вас что угодно, — медленно проговорила она по-гацонски. — И буду хранить вам не меньшую верность, чем ему.
Женщина, не дрогнув, выдержала взгляд.
— Хорошо. Если он выживет… Черт! Особенно если он выживет, молчите о том, что мы сегодня сделаем.
— Даю слово. Но вы объясните, зачем?
— Увидите, — печально улыбнулась Виттория. — И, клянусь, вам самой лишний раз не захочется об этом вспоминать.
Рантай-Толл.
Пульсирующая боль разрывала затылок, отдаваясь эхом в ушах. Артанна медленно открыла один глаз и попыталась оторвать голову от склизкого каменного пола. К горлу тут же подкатила тошнота, но наемница, стараясь игнорировать рвотные позывы, уперлась руками в пол и встала на четвереньки. Получилось с третьего раза.
Уже что-то.
Осторожно она разлепила второй глаз, заплывший после крепкого тумака от одного из гвардейцев Заливара. Вся левая половина лица горела. Артанна попыталась прикоснуться к пылавшей огнем щеке, но едва успела оторвать руку, как снова рухнула и больно приложилась лбом к каменному полу.
— Твою мать.
Наемница перевернулась на спину и бережно потрогала пальцами больную часть лица — прилетело ей даже сильнее, чем она ожидала. Физиономия, умудрявшаяся сохранять привлекательность на протяжении половины века, рисковала наконец-то украситься первым заметным шрамом.
— Драные железные перчатки, — хрипло выдохнула Артанна. — Драные гвардейцы. Драный Данш.
Судя по ране, шрам должен был протянуться через скулу к середине щеки. Скрыть такой изъян она не сможет, но, справедливости ради, все могло сложиться гораздо хуже.