Пустой. Это с каких же пор Белль спит одна? От этой мысли она снова запнулась – всего миг нерешительности, но Жан-Клод им воспользовался и подошел ко мне сзади, бархат и кожаная гладь его тела обернули меня, и они с Огги смотрели друг на друга.
Белль во мне заревела, но в некотором смысле свой момент она упустила. Жан-Клод – sourdre de sang, а я – его слуга-человек. Когда мы соприкасаемся, она не может обратить меня против него. Но она оставила нам прощальный подарок – ядовитый шепот у меня в мозгу.
– Ты – sourdre de sang. Ты можешь меня прогнать, но не сможешь исправить, что начал Огюстин. Когда я уйду из ее разума, ardeur останется. Он охватит вас всех троих, и вы такое будете втроем вытворять, чего уже веками не делали.
Она была у меня в голове, и потому я не смогла скрыть, что впервые слышу о более чем дружеских отношениях Огги и Жан-Клода. За много тысяч миль она засмеялась в освещенной свечами спальне, заговорила моими губами, альтовым этим мурлыканьем, пытавшимся выйти из моего рта.
– О, Жан-Клод! Ты не сказал ей, что вы с Огюстином были любовниками?
Жан-Клод застыл возле меня неподвижно, будто дыхание затаил. Я поняла: он ждет от меня реакции на ее слова. Он ждал, что я разозлюсь, и еще усугублю грядущую катастрофу. Но я всех нас удивила.
Я не была шокирована. Уж не знаю, почему, но не была. То, что он достался мне не девственником, я знала. Даже знала, что у него были и другие любовники, кроме Ашера. Конечно, знать это абстрактно было совсем не то, что видеть такое свидетельство на коленях перед собой, держащее тебя в объятиях.
Я посмотрела на Огги, ожидая, что это меня расстроит, но то ли его сила что-то сотворила со мной, то ли я разделила эмоции Жан-Клода или даже самой Белль. Как бы там ни было, а я смотрела на стоящего передо мной мужчину, видела контур его лица от виска до подбородка – штрих тонкой умелой кисти. Огонь в темно-серых глазах угас: страх и чужая воля пригасили кое-какие из его вампирских умений. Но пусть в этих глазах ничего не было, кроме него самого – я не могла отвести от них взгляда. Даже не в кружеве черных ресниц было дело, не в бездонном цвете, показавшем мне, что серый может быть не хуже синего, – во взгляде этих глаз. Он смотрел на меня глазами утопающего. Такая боль, такое ощущение потери было в этом взгляде, что у меня горло перехватило. Моей реакцией на это было сочувствие, Белль оно было незнакомо. Она радовалась, невозможно радовалась, что после стольких лет разлуки он при виде ее глаз все еще испытывает такую боль. Она и хотела, чтобы ему было больно, чтобы он страдал, чтобы чувствовал себя изгнанником, исторгнутым из рая рукой мстительного бога – ну, в данном случае – богини.
Сила Огюстина значила, что я смотрела на его страдание как только что влюбившаяся, в том первом ослеплении, когда готова сказать или сделать почти все, чтобы твой возлюбленный был счастлив. Я хотела все исправить, поцеловать, чтобы все беды ушли.
– Нет, – сказала Белль. – Нет, они тебе лгали. У тебя должно быть ощущение, что тебя предали. Разбили тебе сердце.
– Ну уж прости, что разочаровала, – буркнула я, но она знала, что мне на ее прощение плевать.
– Ты так спокойна, Анита. Смотри моими глазами, и твое прекрасное спокойствие долго не проживет.
Я знала, что стою на коленях, зажатая между Жан-Клодом и Огги, но еще я была в ловушке памяти Белль, и мы сидели на троне в темном зале, освещенном факелами. Огюстин был привязан к металлической раме, контуры его голого тела видны были всем. Он пришел умолять Белль принять его обратно. Она отказалась, но предложила ему еще раз испробовать ardeur. Это не были мысли – я так глубоко находилась у нее в голове, что делила ее воспоминания. Она намеревалась его унизить. Он ее заставил полюбить себя, и такого она простить не могла.
Перед троном появились Жан-Клод и Ашер, одетые в длинные плащи, открывающие только лицо. И у Ашера лицо было прекрасно, каким было когда-то. Значит, эти воспоминания относились ко времени до того, как Ашер и Жан-Клод покинули Белль, чтобы спасти Джулианну – женщину, которую они оба любили, – от ревности Белль. Жан-Клод и Ашер были еще ее совершенной парой. Идеально подобранными красавцами, выполняющими все, что она просит.
Я знала, что под плащами они нагие. И знала, чего хочет от них Белль.
Я вздрогнула, услышав голос Огюстина, но воспоминания Белль не исчезли. Огюстин сказал:
– Жан-Клод, ты ее мастер. Не дай Белль показать это Аните.
Его голос будто вернул меня обратно, потому что это говорил не тот, кто был там привязан. И Жан-Клод, к которому обращался он, был не тот слуга, что стоял перед троном. Все это было давным-давно, и больше не было реально.
– Но случилось это, Анита, именно так, как я тебе сейчас покажу.
– Ma petite, – спросил Жан-Клод, – ты меня слышишь?
Я заморгала, увидела наклонившиеся ко мне лица, но сила Белль взревела у меня в голове:
– Нет, Анита, ты увидишь все в реальности!
И я снова оказалась в том же зале с факелами. Я ощущала на себе руки, но видела и то, что показывала мне Белль.
– Коснись ее голой кожи, – сказал Огги.
Ашер и Жан-Клод плавно двинулись к привязанному. Это был почти танец – развевающиеся плащи, грациозные движения.
Ладони скользнули по моим голым плечам, и тут же воспоминание стало затягиваться темнотой. Как будто выключали постепенно свет, скрывая все происходящее.
– Нет! – крикнула Белль и дернула меня обратно в тот же темный зал, на сотни лет назад.
Плащи слетели, тела блеснули, бледные и идеальные. Прозвучал голос Огюстина:
– Ты обещала мне ardeur.
– Я держу свое слово, Огюстин.
Жан-Клод вспыхнул темной звездой, только руку положив на голую спину другого вампира.
– Теперь я понял, – сказал Огюстин.
Он неловко повернул лицо, глядя вдоль собственного тела на Жан-Клода. А Жан-Клод встал перед ним на колени, чтобы ему удобнее было смотреть. Взяв Огюстина ладонью за подбородок, он тихо сказал, так что Белль могла и не слышать:
– Я тебе даю только попробовать. Если тебе омерзительны мои прикосновения, я могу остановиться.
Он приложился щекой ко рту Огюстина, будто целуя его в шею и давая Огюстину возможность выдохнуть ответ:
– Ты так хорошо научился владеть ardeur'ом, и так быстро.
– Oui.
– Если это – только попробовать, и если другого она мне не даст, то я хочу это.
Жан-Клод отодвинулся, чтобы заглянуть в лицо собеседнику, и взял это лицо в ладони. До меня дошло, что лицо Жан-Клода я вижу глазами Огюстина. И Огюстин увидел неуверенность в глазах собеседника.
– Ты рискнул бы ее гневом, чтобы спасти меня?
– Я не люблю заставлять силой.
Ашер встал на колени рядом с Жан-Клодом, и такого выражения на его лице я никогда не видела. Надменность, жестокость, что-то хищное – и еще что-то. Опасное и неприятное.
В воспоминание врезался голос Ашера:
– Жан-Клод, пусть Анита этого не увидит.
До этой секунды я не знала, что Ашер здесь, и ждет, пока мы выиграем или проиграем эту битву. И он видел то, что заставляет меня видеть Белль. Как она это делает?
– Все вы – кровь от крови моей, Анита. С тем, что принадлежит мне, я многое могу сделать.
Руки на моем теле, рвется одежда так, что меня дергает. Ощущение прохладного воздуха на спине. Грудь и живот Жан-Клода прижимаются к моей спине, кружево белой сорочки – только рама для наших тел. Но как только он прикоснулся ко мне, воспоминание затянулось черным, и Белль снова оказалась на краю своей большой кровати в неровном свете свечей. Гнев наполнил ее глаза медовым пламенем. Она, оказывается, не знала, что Жан-Клод дал Огги выбор – тогда, столько лет назад.
Голые руки Жан-Клода обвили мое почти обнаженное сверху тело. Он охватил меня руками, прижал меня к себе так близко, как только могли позволить пистолет и нож на спине.
Руки Огюстина все еще держали мои, как будто он не мог или не хотел отпустить меня. Но прогнало Белль прикосновение Жан-Клода – оно оборвало воспоминание.
– Твое тело может остановить меня, но я оставлю вам два прощальных подарка, Жан-Клод и Огюстин. Первый – это ardeur, который охватит вас всех троих, и если я как следует постараюсь, разольется по залу на всех, кто остался. Я ощущаю Ашера и… – она закрыла глаза, облизнула губы, – ммм, да здесь еще и Реквием. Они попытаются это сдержать, может быть, смогут… а может быть, и нет. – Тут она посмотрела на нас так, будто видела – по-настоящему видела. Столько было воли в этих глазах! – Второе – это вопрос вам и дар для Аниты. Ты еще не понял, Жан-Клод, что один из ее талантов – это перехватывать и усваивать те способности, что обращают против нее? И вот мою способность оживлять память я передаю сейчас ей – только на один раз. Я хочу, чтобы она пустила ее в ход, и не буду сопротивляться магическому умению Аниты взять эту способность. Я оставлю ей умение вызывать такую силу и еще оставлю вопрос: ты веришь, что у Огюстина и Жан-Клода был секс вот только в этот раз, и никогда больше?
Треск рвущейся материи – и Жан-Клод прижался ко мне сильнее, большей площадью.
– Я закрываю для тебя эту дверь, Белль, ибо эта женщина моя, а не твоя.
– Я ухожу, ухожу. Надеюсь, мои подарки вам понравятся.
Но я слишком была еще тесно связана с ее разумом и знала: выбора у нее не было. Она делала вид, что уходит по собственной воле, но это Жан-Клод ее прогнал. И последнее, что ощутила я от нее – сожаление. Она оставляла мне всех этих мужчин, а ей они были недоступны.
Я будто всплыла из-под воды, ловя ртом воздух. На мне остались только трусики и лифчик, костюм с меня сорвали. И вместе с юбкой исчез пистолет с кобурой. На Жан-Клоде из одежды тоже мало что осталось.
– В действиях вашей линии вампиров бывает что-нибудь, не связанное с раздеванием?
Он засмеялся, тем своим прекрасным, ощутимым смехом. И не только я на него среагировала – Огги вздрогнул; я почувствовала это по его рукам, держащим мои. Вот он остался в своем дорогом костюме, даже галстук не сбился. Изумительно он себя вел.