Рыдания стали тише, потом прекратились. Я ощутила, как уходит напряжение из его рук, из его тела. Он выдохнул – долгим, тяжелым вздохом, и я почувствовала, как он входит в тепло, в прикосновения. Все заботы, все тревоги уходили в тесноте тел, во взаимной ласке.
Потом он глубоко, полной грудью, вдохнул и распрямился, стоя на коленях. Как человек, выныривающий из глубокой воды, но только этой водой были руки и тела. Он поднялся на колени, начал вставать. Мы раздвинулись, давая ему место.
Ричард улыбнулся мне, всем нам.
– Спасибо, всем вам спасибо. Мне это было нужно. Я не знал даже сам, насколько…
Он двинулся прочь из стоящего на коленях круга. Жан-Клод и Клей отодвинулись, давая ему пройти.
Он остановился в ногах кровати, вздохнул так, что тело его вздрогнуло.
Жан-Клод встал и помог встать мне. Я не возразила против помощи – меня все еще трясло. Не только Ричарду сегодня нужна была поддержка.
Все встали, по одному, по двое. Мы ждали, чтобы Ричард что-нибудь сказал, или чтобы кто-нибудь придумал, что сказать.
Он обернулся и улыбнулся нам. Его прежней, бойскаутской улыбкой, как я ее называла. И держался так свободно, как я давно уже не видела.
– Я сегодня заночую в комнате Джейсона.
– Тебе не обязательно уходить, – сказала я.
Улыбка чуть стала уже, пропуская наружу легкую грусть.
– Не могу я здесь спать, с ними со всеми.
– Не думаю, что останутся все, – сказала я.
Он пожал плечами:
– Я не хочу тобой делиться, Анита. Особенно сегодня. Но я видел твое лицо, когда Мика и Натэниел тебя обнимали. Со мной у тебя оно никогда не бывало такое мирное.
Я открыла рот, сказать что-нибудь утешительное, но он поднял руку, останавливая меня.
– Не надо, Анита, не отрицай. Я не злюсь, я просто… – Он мотнул головой. – Не знаю, что делать, но знаю, что сегодня тебя делить не могу. Скоро будет рассвет, и ты не захочешь, чтобы с нами был Жан-Клод. А он – единственный, с кем я готов был бы делить тебя в эту ночь. – Он снова пожал плечами. – Но тебе захочется чего-то потеплее. – Он попытался улыбнуться жизнерадостно, и это почти получилось. – Так что мне лучше сейчас уйти. А то я скажу, или сделаю что-нибудь такое, что тебя расстроит – в этом я не сомневаюсь. – На миг у губ появилась сардоническая складка. – Я благодарен за утешение, оно мне было нужно, но где-то в глубине души мне по-прежнему хочется, чтобы все ушли.
С этими словами он резко повернулся и вышел.
– Клей, – велела я, – пойди с ним.
Клей спорить не стал, и когда он догнал Ричарда, Ричард тоже не возразил. Я сочла это хорошим признаком. Во всяком случае, надеялась, что он хороший.
Глава девятнадцатая
Жан-Клод прижал меня к себе:
– Прости, ma petite, мне очень жаль.
Ашер поцеловал меня в щеку:
– А мне не жаль, что он ушел.
– Веди себя прилично, – сказала я.
Он прижался ко мне, обняв Жан-Клода за плечи:
– Мы все вели себя идеально, а твой Ульфрик все равно ушел, вздыбив шерсть.
Натэниел встал передо мной, отвел у меня прядь волос с лица.
– Знаешь, Анита, мне тоже не жаль, что его здесь не будет. Я хотел бы сегодня ночью держать тебя в руках, а Ричард бы меня в кровать не пустил.
Оба они были правы. Так с чего ж это я решила, будто должна защитить честь Ричарда?
– Хватит, – сказал Жан-Клод. – Ma petite устала, оставим ее сегодня с Микой и Натэниелом.
Он поцеловал мое поднятое вверх лицо, ласково, и сам ничего на лице не выразил. Иногда он просил не отсылать его прочь, но сегодня даже не попытался. Выпустил меня и направился к двери рядом с Ашером.
– Как-то неловко выставлять тебя из твоей собственной кровати, – сказал Мика.
Жан-Клод обернулся:
– Ma petite неприятно, когда я умираю на рассвете. Уважим сегодня ее чувствительность. Ей хватило потрясений на одну ночь.
Ашер обнял Жан-Клода одной рукой:
– Мы будем у меня.
Сто раз я видела, как они обнимаются, десятки раз отсылала их ночевать в комнату Ашера. Но сегодня впервые подумала, чем же они там будут заниматься. Сексом? Будут делать друг с другом то, что мы с Жан-Клодом делали с Огги? А мне до этого дело есть? Я даже не знала.
Мика посмотрел на меня:
– Дамиан утром не умирает, если он с тобой. Может быть, стоит выяснить, не так ли и с Жан-Клодом?
– Не напирай, Мика.
Мне почти отчаянно хотелось сегодня чего-нибудь нормального. Только в моем голосе прозвучало не отчаяние, а злость.
– Он может спать с другой стороны от меня, так что если утром он умрет, ты его касаться не будешь.
Я покачала головой:
– Почему это для тебя так важно? И именно сегодня?
– Я думаю, необходимо выяснить, не приобрел ли Жан-Клод какие-то из тех возможностей, что приобрел Дамиан. Но важнее, что Белль Морт труднее стало тебя контролировать, когда он к тебе прикоснулся. Я бы постарался сегодня держать его рядом – просто на всякий случай.
Я заморгала, глядя на него, потом вздохнула:
– Ох. Как всегда, практичен.
– Идеально практичен, – отозвался Ашер и отпустил руку Жан-Клода. – Пойду в свою одинокую постель.
– Ашер! – сказала я. – Пожалуйста. Хватит с меня на сегодня обид.
Он улыбнулся, подошел ко мне, обнял и почти братски поцеловал в лоб.
– Никому из вас я сегодня не доставлю огорчения. Но я бы не против был на себе проверить эту вашу теорию о дневных вампирах. Если получится у Жан-Клода, может получиться и у меня.
– У Дамиана получается только в одной комнате с Натэниелом. Боюсь, без Ричарда у Жан-Клода тоже не получится.
Ашер шагнул назад, пожал плечами этим поразительным галльским жестом и направился к двери. Нам он помахал легко и небрежно, но слишком много столетий воспоминаний накопились у меня о языке его жестов. Ну, не у меня, у Жан-Клода, но я их видела. Ашер был задет, и его можно понять – его одного выставили из комнаты. Но окликнуть я его не окликнула. Мне и один-то труп в кровати не нужен, а два – так и подавно.
Я обернулась к указанному трупу. Он был одет в свой элегантный халат, и виднелся треугольник груди, бледный-бледный, обрамленный чернотой лацканов. А волосы – пена кудрей, мягче моих.
На меня волной накатила опустошенность. Не только оттого, что я беременна, тут все сразу было. Слишком много произошло в эту ночь.
Мика обнял меня сзади, Натэниел смотрел мне лицо, приподняв мне подбородок и глядя в глаза. Очень нежно улыбнувшись мне, он сказал:
– Ты вымоталась.
Я кивнула; его пальцы остались у меня на подбородке.
Он поцеловал меня в губы, все еще ласково, без настойчивости. Взяв за руку, он повел меня к кровати. Мика убрал руки с моих плеч, но взял за другую руку, и Натэниел вел нас обоих.
Кровать сегодня была декорирована красным. Алым, от балдахина на четырех стойках до груды подушек. Простыни под покрывалом тоже будут гармоничного или резко контрастного цвета. Когда-то Жан-Клод использовал в убранстве только черный и белый цвета. Я пожаловалась, что мне это не нравится. И до сих пор помню ту первую ночь, когда кровать была декорирована красным. Я тогда перестала жаловаться на монохромность, испугавшись, что он еще чего-нибудь придумает.
Натэниелу пришлось отпустить мою руку, чтобы отвернуть покрывало с горы подушек. Простыни оказались черные – как мазок темноты на красном фоне. Еще подушки поменьше громоздились на двух креслах возле фальшивого камина. Благодаря современным технологиям там действительно могло гореть пламя, но всегда, когда я бывала у Жан-Клода, я там видела только старинный веер за стеклом.
Натэниел и Мика стали сновать туда-сюда как муравьи, пока кресла не оказались завалены подушками, и на кровати их тоже еще много осталось.
Жан-Клод подошел и встал по ту сторону кровати от меня, и мы глядели друг на друга поверх разлива красного и черного шелка. Разлива – это точное слово, кровать была куда больше двуспальной. Я ее называла «кровать оргийного размера», но на самом деле мы с Жан-Клодом такого здесь не устраивали, и не хотелось бы намекать, что без меня нечто подобное происходит. Просто я никогда такой большой кровати не видела. Нет, не совсем верно – у Белль была кровать такого размера. Черт, зря я об этом подумала. Сразу какой-то холодок пробежал по коже.
– В чем дело, ma petite? – спросил он.
Я покачала головой. Сообщать о своих наблюдениях насчет сходства кроватей мне не хотелось – будто от этого факт стал бы еще более реальным.
Мика и Натэниел вернулись к кровати, Мика остановился и посмотрел на нас обоих. Натэниел стал расстегивать рубашку.
– Может, подождать стоит, – сказал Мика, все еще глядя на нас по очереди.
Натэниел продолжал расстегиваться.
– Разберутся, – сказал он.
Потом снял рубашку и подошел к большому гардеробу – темное дорогое дерево в тон кровати. Гардероб был пуст, если не считать нашей запасной одежды – Натэниела, Мики и моей. У Жан-Клода есть особая комната размером с небольшой склад, набитая одеждой. Время от времени он вешает оттуда в гардероб какой-нибудь наряд, но большей частью здесь бывает чисто и пусто – такую привычку Жан-Клод приобрел, когда ему приходилось регулярно принимать незнакомых. В комнате, где устраиваются свидания на одну ночь, ценных вещей не держат. Сейчас Жан-Клод не устраивал свиданий на одну ночь ради кормежки или траха, но старые привычки держатся долго. А вампиры, как я когда-то выяснила, если заведут себе привычку, от нее уже не отказываются. Поговорка есть на эту тему, насчет старой собаки и новых штук.
Натэниел вернулся к кровати, раздетый буквально догола, и мне стало на секунду неудобно. Я его столько раз видела голым, что не сосчитать, и в присутствии Мики и Жан-Клода тоже столько раз, что не сосчитать. Чего ж это я вдруг покраснела?
Натэниел забрался в кровать, накинув на себя простыню ровно настолько, чтобы я на него не прикрикнула. Дай ему волю, Натэниел, думаю, всегда ходил бы голым. Сейчас он лег на красные и черные подушки, волосы остались заплетены в косу, так что красный и черный ш