елк был рамой для его лица. Оно стало мужать последнее время: костная структура, которая лишь угадывалась полгода назад, стала рельефнее, мужественнее. От миловидности, какая бывает у юношей, он сдвинулся к мужской красоте, до которой они чаще всего дорастают. И еще за те полгода, что мы вместе, он вырос по меньшей мере на дюйм, в двадцать лет рос, как другие в семнадцать или раньше. Генетика – штука чудесная, но непонятная.
Он улыбнулся мне, очень мужской, полностью мужской улыбкой. Польщенной улыбкой – он знал, что я смотрю на него, и ему очень, очень нравится, как на меня это зрелище действует. Он уже полгода спал в моей постели, около месяца уже спал в ней голый, а я все смотрю на него, как в первый раз.
Я отвернулась, покраснев.
– Ложись, Анита, – сказал он. – Ты сама знаешь, что хочешь.
Злость вспыхнула мгновенно. Когда я подняла на него глаза, то уже не краснела.
– Натэниел, я не люблю, когда лучше меня знают, что я хочу и чего не хочу.
Он вздохнул и сел на кровати, мускулистыми руками охватив колени.
– Не позволяй этой истории с ребенком отбросить тебя обратно, Анита. Ты уже намного расширила свою зону комфорта, не стоит терять свои достижения.
– Что именно ты имеешь в виду? – спросила я, упираясь руками в бока и радуясь, что злюсь. Злость куда лучше, чем грусть, испуг или смущение.
Лавандовые глаза стали серьезны – не испуганы или встревожены, но серьезны, как у взрослого.
– Ты действительно хочешь, чтобы мы это сделали?
– Что сделали?
Он вздохнул и сказал:
– Почему тебе неуютно, что я голый?
Я открыла рот, закрыла, и наконец тихо ответила:
– Не знаю.
Это была правда. Глупо, но правда.
Мика подошел ко мне, осторожно ко мне прикоснулся. Я обвила его руками, он прижал меня теснее, и я ткнулась лицом ему в шею, ощущая его теплый запах, и от одного этого что-то отпустило меня, что-то жесткое и холодное. Я вдыхала его аромат, и под запахом чистой кожи и лосьона после бритья был вот этот запах, от которого морщится нос, почти острый запах леопарда. Родной запах.
Он сказал прямо мне в шею:
– Анита, пойдем спать.
Я кивнула, прижимаясь к нему.
И ощутила кожей, как его губы раздвинулись в улыбке. Это ощущение очень было мне знакомо – значит, я часто заставляла его улыбаться, прижимаясь ко мне губами. Наверное, так.
Он отодвинулся и стал расстегивать воротник. Ему надо было еще снять галстук. Я стояла и смотрела, как обнажается загорелый торс, но вместо радости от такого зрелища я ощутила, как снова возвращается неловкость.
Я коснулась его руки, остановила его, когда он расстегивал манжеты.
– Погоди минутку.
Он обратил ко мне озадаченный взгляд.
– Снова нервничаешь, – заметил Натэниел. – В чем дело?
Я покачала головой, посмотрела на ту сторону кровати. Жан-Клод все еще стоял там, но теперь опирался на деревянную стойку, обвив ее руками. Лицо его было спокойно, но я уже сегодня проникла к нему в голову дальше обычного, в некоторую особую область.
– Черт, – сказала я.
– Что такое? – спросили одновременно Мика и Натэниел.
– Я знаю, в чем дело.
Они оба посмотрели на меня, но я смотрела на Жан-Клода.
– В тебе.
– Я уже видел твоих мужчин обнаженными, – сказал он тем же любезным закрытым голосом.
– Мы все лежали в постели голые и потные, Анита, – напомнил Натэниел.
– Да, но у вас никогда не было с ним секса. У меня был.
– Жан-Клод кормился от меня, Анита, – сказал Мика. – Он у меня больше брал крови, чем у тебя.
Я посмотрела на него:
– Ты хочешь сказать, что дать ему кровь – это то же самое, что иметь с ним секс?
Он пожал плечами, и лицо его приняло то замкнутое выражение, которое бывало, когда он не знал, какого выражения лица я от него хочу.
– У меня бывал секс, от которого было далеко не так хорошо, как когда Жан-Клод кормится.
– Значит, это был неправильный секс, – сказала я.
Он улыбнулся:
– Я был молод. Потом я научился.
– Это да, – согласилась я и улыбнулась в ответ.
Он поцеловал меня, потом отодвинулся и посмотрел изучающим взглядом, отодвинулся в сторону – положить запонку на ночной столик, и занялся другим рукавом, стоя спиной ко мне. Подняв глаза, я обнаружила, что не только я на него смотрю.
Смотрел и Жан-Клод с тем же непроницаемым красивым лицом. Смотрел на нас всех. Да, мы бывали вместе в постели, голые и потные. Черт, иногда в этой куче тел бывали и Ашер, и Джейсон – зависит от того, кто кого последним кормил. Так чего же это я уставилась на Жан-Клода, который смотрит, как Мика снимает рубашку?
Вдруг меня осенила умная мысль. У меня их вообще-то немного – по поводу моей эмоциональной жизни, во всяком случае.
– Знаю, в чем дело, – сказала я снова.
Все посмотрели на меня. Я коснулась голой спины Мики, но смотрела при этом на Жан-Клода:
– Это из-за того, что мы сегодня сделали с Огюстином.
Жан-Клод сел на угол кровати, все еще держась одной рукой за стойку.
– О чем именно ты упоминаешь, ma petite? Мы сегодня с Огюстином сделали многое.
– Я знаю, все считают, будто мы все тискаемся друг с другом без разбора, но сегодня я впервые увидела, как целуются двое мужчин. Я никогда не видела, чтобы… – У меня пресекся голос. Неужто я еще такой младенец? Черт побери, я же уже большая! – … никогда не видела раньше анального секса, тем более между двумя мужчинами. Тем более между моим любовником и чужим мужчиной. – Как следует вдохнув, я выдохнула и подошла к краю кровати – чуть ближе к Жан-Клоду. – Ну, я понятно говорю?
– Тебя взволновало то, что ты увидела, – сказал он.
– Погоди-ка. – Я обернулась на голос Натэниела. Он приподнялся на локте на подушках, простыня сбилась на колени, едва прикрывая его, но по лицу было видно, что он этого не замечает. – Что ты чувствовала, когда Жан-Клод целовал Огги?
Я открыла рот, и закрыла, потому что не знала ответа. А что я чувствовала?
– Ну, я была не против. Это было… интересно.
Но это было не совсем верно. Я уставилась на кровать и сказала:
– Нет, я… это было интересно.
– Интересно – в хорошем смысле или в плохом? – спросил Натэниел.
Я ответила, не поднимая глаз:
– В хорошем.
Кто-то вздохнул – не знаю, кто. Я медленно подняла глаза, и никто не смотрел на меня с укором – будто я что-то ужасное сказала. Не знаю, почему я решила, будто кому-нибудь из присутствующих может не понравиться, что я с удовольствием смотрела, как Жан-Клод целуется с другим мужчиной, но так я подумала. И ждала, чтобы кто-нибудь сказал, что мне должно быть стыдно. Я видела, как мой любимый целуется с другим мужчиной, и не только не ужаснулась, но мне понравилось. Это плохо? Я ждала такого ощущения, но его не было. Наоборот, все казалось правильным, словно всю жизнь я ждала, чтобы это произошло. Казалось правильным, как бывают правильными вещи, находящие дорогу прямо к сердцу. И у меня не было нехорошего чувства, когда это происходило. А теперь это меня смущало. Что же меня смущало – чувство вины? Нет, была неловкость, некоторое… стеснение, что ли, но не вина. Так в чем же дело?
Мика тронул меня за руку:
– У тебя на лице столько мыслей… о чем ты думаешь?
– Что у меня нет ощущения стыда, а разве не должно быть?
– Стыда за что? – не понял он.
– Разве меня не должно возмущать, что Жан-Клод целовал при мне другого мужчину, чужого?
– И тебя это возмутило?
Я покачала головой:
– В тот момент – нет.
Он улыбнулся несколько неуверенно.
– А теперь это тебя смущает, но почему?
– А тебя не смутило бы на такое смотреть?
Он посмотрел на меня внимательно:
– Анита, мне случалось видеть, как ты занимаешься сексом с другими мужчинами.
Вдруг мне снова стало тринадцать лет – стыд, смущение, неловкость полная.
– Я думаю, ma petite, он спрашивает, что ты чувствовала, когда смотрела на нас с Огюстином.
Я бросила на него взгляд, радостный, что он мне помог, но недовольный – что ему пришлось мне помогать.
– Тебя это смутило? – спросил Мика.
Я покачала головой:
– Нет, это было очень интересно. Мы его сделали. Мы им завладели. Это было… – У меня дыхание прервалось дрожью. – Это был прилив адреналина, сила, секс – все вместе.
– Тогда все в порядке, – сказал Мика. – Не стыдись, что тебе не было стыдно.
Черт, я же именно это и делала.
– Теперь, когда ты сказал вслух, это звучит просто глупо.
Он обнял меня, и я прижалась к теплоте его тела.
– Это не глупо, Анита. Чувства не бывают глупыми, они только иногда заставляют нас чувствовать себя глупцами.
Я отодвинулась, посмотрела ему в лицо.
– Тебя все устраивает, что мы сегодня делали. Ты не думаешь, что это было зло или что-то в этом роде.
Он чуть пощекотал меня под подбородком.
– Это у тебя голос Ричарда в голове, а не мой.
Я кивнула. Он был прав, по крайней мере, частично.
Мика отошел повесить рубашку в гардероб. Натэниел вытянул ко мне руку.
– Сними свой халат, я хочу обнять тебя, голую и теплую.
Я хотела того же – и вряд ли могла бы придумать что-нибудь лучше, но все еще колебалась. Руку его я взяла, но халат не начала снимать и на кровать не полезла.
Мика подошел ко мне сзади, обнял и прижался. И его тело приподняло полу моего халата. Шелк был тонкий, а часть его тела – нет.
Я повернулась, тихо ахнув:
– Ты голый!
Он озадаченно наморщил лоб:
– Мы же всегда спим голые.
Я покачала головой:
– Но… – и тут я поняла, что мне не так. До сих пор я типа знала, что у Жан-Клода бывали любовники. В смысле, знала, что они с Ашером и Джулианной были истинным mйnage а trois. Но это были воспоминания и теория. До сего дня это все не было фактом.
Я попыталась вложить это в слова:
– Я знала – в теории – что ты любишь и мужчин, и женщин, – сказала я, глядя на Жан-Клода. Он был совершенно недвижен. Казалось, мигни – и он исчезнет.