Я потянулась к Куки, он схватил мою руку почти рефлекторно, я дернула его на себя, и он не стал упираться. Мог бы, но не стал, и лег на меня сверху, а львица рвалась наружу, вытягивалась, тянулась, неимоверно большая, пыталась выпустить когти сквозь мои пальцы. Выйти она не могла, но эти метафизические когти рвали мне кожу изнутри. Вопя от боли, я подняла руки, притянуть льва к себе, и под ногтями была кровь. Господи, помоги мне!
Издалека донесся голос Куки:
– Что мне делать?
– Поцелуй ее, – сказал кто-то.
Он меня поцеловал, и когда его губы коснулись моих, я отпустила львицу. Отпустила ее врезаться в него. С Натэниелом я пыталась зверя слегка удержать, но моя способность контроля на сегодня кончилась.
Больно было, когда она из меня вышла – будто мне в горло сунули лопату и выкапывают внутренности, вытягивают рваной горящей чередой. Я заорала ему в рот, он закричал в ответ, не отнимая губ от моих, хотя сам извивался от боли. Его руки впились вокруг меня в кровать, держали, держали, а рвущая, вспарывающая полоса силы терзала его тело. Не было этого мига скольжения костей, изменения формы. Только что он был человеком, и в следующую кожа его взорвалась, залив комнату дождем густых капель. Тело у меня под руками было шерстистым и сухим, щека, которой я касалась, покрылась бахромой густой золотистой гривы. Глаза мне залила липкая жижа, пришлось их протирать. И еще какие-то сгустки, более вязкие, чем прозрачная жидкость. Сила в буквально смысле порвала его – у меня мелькнула мысль, уцелели ли татуировки, а потом я увидела его лицо.
Глаза стали золотистыми, лицо – бледно-золотым, и грива мохнатым ореолом. Странная, изящная смесь человечьего и кошачьего была в этом лице. Плечи стали шире, чем у леопарда, все куда более мускулистое. Вдруг обнажившееся тело оказалось прижато между моих ног, но не выражало счастья, что оказалось там. Мелькнул позади хвост, а потом тело рухнуло, обмякнув, частью на меня, частью рядом.
Там, где вес пришелся на меня, мне стало больно, я пискнула, и он откатился в сторону, завалился на промокшие простыни. Похож был на первобытного бога, ставшего жертвой охотников. А я осталась лежать на месте, покрытая чем-то, чего мне видеть не хотелось. Слишком оно было густое, слишком… ну, слишком, и все. Не хотелось мне ни на это смотреть, ни об этом думать. Меня усыпали кусочки его тела, и я знала, что ему больно, чертовски больно.
– Прости, – сказала я сорванным шепотом.
Он поднял на меня золотистые глаза:
– Блин, больно-то как!
Мика подошел к краю кровати, взял меня за руку и осмотрел пальцы.
– У тебя кровь из-под ногтей. Если бы он не успел принять твоего зверя… – Мика пожал плечами: – …могло бы быть поздно.
Это меня испугало. Мышцы живота напряглись невольно, и даже от этого возникла боль – я их перенапрягла раньше, сама того не заметив.
– Спасибо тебе, Куки, ты даже не знаешь, как я тебе благодарна.
Человеко-лев посмотрел на меня:
– Как ты меня назвала, Куки?
– Извини. Понимаешь, волосы, синие, как у Куки-Монстра, и татуировки…
– Хэвен. Меня зовут Хэвен. Хотя… – кажется, он улыбнулся, но по львиному лицу трудно было судить. – Хотя Куки-Монстр подойдет отлично.
– Я же сказала только Куки, без Монстра.
– Ты еще меня в лучшем виде не видела, – сказал он и тут уж точно улыбнулся.
Я не поняла, и Мика мне пояснил:
– Он имеет в виду, что у него большой.
– А, – сказала я и улыбнулась Мике. – Не стоило бы ему хвастаться, пока он конкурентов не видел.
Лев повернул голову посмотреть на Мику – не ему в лицо. Мика сказал:
– Меня ты тоже не в лучшем виде видишь.
Даже на львином лице можно было различить надменность, когда он посмотрел на меня, не на Мику.
– Можешь мне поверить, я не спасую. Огги подбирает по размеру, не только по таланту.
Не знаю, что мне тут полагалось бы сказать. «Правда?», или «Бог ты мой!», или просто «Ну-ну»? В обычной ситуации эта уверенность, что ему предстоит меня трахнуть, вывела бы меня из себя. Но – во-первых – у меня не было сейчас сил злиться, и – во-вторых – он меня спас. Нас спас, Мику, Натэниела и меня. Я могла бы попросить у нашего местного прайда львов для сопровождения, но сегодня, прямо сейчас, никого не было, кроме Хэвена, чтобы меня спасти. Я была у него в долгу. К тому же я его разодрала на части и причинила ему не слабую боль. Тут извинениями типа «простите, нечаянно» не отделаешься.
– Когда сможешь идти, – сказал Натэниел, – я тебя отведу туда, где кормимся.
У него мех мокро блестел, пострадав при превращении Хэвена больше, чем при собственном. Он спрыгнул с кровати и подошел на мягких лапах к Мике, который все еще держал меня за руку.
Мика поднес мою руку к лицу, и у него на щеке остался мокрый поблескивающий мазок. Мне опять придется мыться.
– Я могу идти. – Хэвен сполз с кровати – и рухнул на колени. – А, блин!
Натэниел помог ему встать.
– Ты тоже принял ее зверя? – спросил Хэвен.
– Да.
– И тебе не так сильно досталось?
– Нет.
Натэниел не стал пускаться в объяснения, что это было не так бурно, и никто другой тоже не стал. Я не знала, оставим ли мы Хэвена при себе, но если да, то Натэниелу надо будет установить с ним некую иерархию. И то, что Натэниел мог принять столько боли и не вырубиться, было в его пользу.
Хэвен прислонился к кровати. Натэниел продолжал держать его руку, золотые львиные глаза обратились ко мне.
– Не принимай это слишком лично или еще как-нибудь, но черт побери, пусть побочные последствия будут получше.
– Будут, – пообещал Натэниел.
– Зависит от того, о каких ты последствиях, – сказала я.
– Секс, – ответил он, выпрямляясь медленно, явно преодолевая боль. – Ты из линии Белль Морт, с вами других не бывает.
Насчет последнего я спорить не могла, а вот насчет первого – вполне.
– Не стоит предполагать, что ты получишь секс, Хэвен.
Он посмотрел на меня:
– После всего этого я недостаточно себя проявил для секса? Девушка, что должен сделать мужчина, чтобы отвечать твоим стандартам?
– Когда выяснишь, дай мне знать. – Это сказал Ричард. Он остановился возле кровати и посмотрел на меня. – Ты могла бы быть моей лупой по-настоящему, но не захотела. Выбрала его – их – вместо меня.
– Если бы я стала настоящей лупой, ты не хотел бы меня. Это я у тебя в голове увидела.
Он покачал головой:
– Ты могла бы быть моей лупой в лупанарии, со стаей.
– Но я бы потеряла ребенка.
Он не смотрел мне в глаза.
– Тебе невыносима мысль, что это может быть не твой ребенок?
– Да.
– Я и так твоя лупа, – сказала я. – И еще я Больверк. Ничего для тебя и меня не изменилось бы, стань я настоящей волчицей. Ты бы только усердней стал бы искать среди людей Истинную Подругу.
Он посмотрел на меня:
– Ты мне даже иллюзию оставить не хочешь?
Я попыталась сесть, и Мике пришлось мне помочь. Все тело окостенело, болела каждая жилка.
– Какую иллюзию, Ричард?
– Что мы могли бы быть вместе, парой, хотя бы с волками.
– А как бы шла моя жизнь вне полнолуний?
– А разве плохо было бы быть только со мной, без других?
Я посмотрела ему в лицо… может, я устала, физически, умственно, эмоционально… после всего, что было ночью, все утро, он думал только о себе, своих проблемах, своих страданиях.
– Ричард, все на свете вертится вокруг твоих переживаний? Это все, о чем ты можешь думать?
– Ответь, Анита, ответь. Так ли было бы плохо быть со мной вместе, парой? Ты да я, и никого больше? Так ли плохо?
Я еще раз попыталась уйти от ответа.
– Ричард, зачем тебе знать ответ?
Я оперлась на Мику, он меня поддерживал.
– Mon ami, – сказал Жан-Клод, – оставь тему.
Он снова покачал головой.
– Нет, давайте до конца. Я думал раньше, что если бы он, – Ричард указал на Жан-Клода, – не помешал бы, мы были бы парой и были бы счастливы. Но я вижу тебя с ним, – он показал на Мику, – и с ним, – на Натэниела, – и мне нужно знать. Нужно. Скажи мне правду. Я не разорву триумвират. Я не убегу. Но скажи правду, чтобы я знал, на каком я свете. Чтобы знал, насколько усердно мне искать Истинную Подругу. Скажи правду, и я, быть может, смогу жить дальше. Сейчас я знаю, что не могу стоять и смотреть, как ты выберешь еще одного любовника. Вот этого – не смогу.
Ричард присел на смятый, грязный край кровати. Лицо у него было похоронное.
– Если бы ты стала волчицей по-настоящему, и тебе пришлось бы жить со мной, оставить Мику и Натэниела, было бы это плохо?
У меня заболело горло – но не от того, что мои звери натворили. Его просто перехватило спазмом, глаза жгло. Почему это от Ричарда мне всегда хочется плакать?
– Не вынуждай меня, – шепнула я.
– Скажи, Анита. Скажи.
Мне пришлось сделать два глотательных движения, и слезы полились у меня по лицу, когда я сказала:
– Да, это было бы плохо.
– Почему? Почему было бы плохо, чтобы мы жили вдвоем, растили нашего ребенка? Если он мой, я хочу присутствовать в его жизни.
Вот оно. Он вспомнил ребенка – и сразу слезы сменились злостью, которая у меня и так достаточно близко.
– Ты не видишь меня, Ричард. Видишь какой-то идеал меня, а это не я. И никогда вообще я не была.
– То есть как – не вижу тебя? Вот ты, здесь сидишь.
– И что ты видишь, Ричард, скажи мне?
– Я вижу тебя.
– Я сижу голая на кровати, меня держит голый мужчина, и еще двое голых мужчин в этой комнате – мои любовники. Ты только что сказал, что не можешь смотреть, как я возьму очередного любовника, а сам знаешь, что мне нужно искать нового pomme de sang, чтобы питать ardeur.
– Я думал, ты не собираешься искать его всерьез, только делаешь вид.
Вот этого перед всеми говорить не надо было.
– Мне кажется, Ричард, что у меня сейчас уже нет выбора.
– В следующий раз, как придет волчица, просто не противься ей, и ты сможешь быть моей лупой. Мы будем вместе, потому что ты ни с кем больше быть не сможешь.