И снова голос его стал безжизненным, но сама эта безжизненность заставила меня на него поднять глаза.
– Желчно звучит.
Он отвернулся, улыбнувшись едва заметно.
– Я хотел, чтобы прозвучало безразлично.
– Я много слышала вампирских голосов. В самом безразличии есть свои оттенки.
– Я дурак был, что сказал ей при народе, но она напирала, спрашивала, и я сказал наконец правду.
Тут он посмотрел на меня наконец, и мне пришлось сделать усилие, чтобы не отвести глаза – не из-за его вампирской силы, а потому что больно было смотреть на избитое лицо и понимать, что каким-то странным образом я в этом виновата.
– Ты и вправду сказал Менг Дье, что бросил ее, думая, что это из-за нее я тебе отказала?
– Не такими словами, но да.
Я вздохнула и покачала головой:
– Ох, Реквием! Я хочу сказать, я не думала, что она так резко это воспримет, – я показала на его раны, – но гордость не дала бы ей спустить это просто так.
– Гордость, – кивнул он, но остановился, не закончив движения из-за боли. – У нее гордости много, а у меня, кажется, совсем нет.
Он посмотрел на меня, и его глаза, его лицо наполняло такое чувство, что я просто не выдержала и отвела взгляд.
– Не надо, – шепнула я.
Он соскользнул на пол, встал на колени – невольно застонав. Он взял мою руку, и я не отняла ее, это показалось бы мелочным.
– Что мне сделать, чтобы оказаться в твоей постели, Анита? Скажи, и я сделаю.
Я посмотрела ему в лицо, увидела в нем боль, и это не была боль ушибов и порезов. Я перевела взгляд на Жан-Клода:
– Это ardeur?
– Боюсь, что да, – ответил он.
Я повернулась к коленопреклоненному вампиру, понятия не имея, что ему сказать.
– Я такой урод для тебя? – спросил он.
– Нет, – сказала я, проводя пальцами по контуру его неповрежденной щеки. – Ты очень красив, и ты это знаешь.
Он попытался покачать головой, резко остановился – снова будто от боли.
– Если бы я был достаточно красив, ты бы взяла в свою постель меня, а не обратилась бы к этим чужакам. – Он опустил голову, сжимая мою руку двумя своими. Потом поднял лицо, и видно стало, что он плачет. – Анита, прошу тебя, умоляю, не отбрасывай меня в сторону так небрежно. Я знаю, что тебе не так приятно было мое внимание, как мне – прикосновения к твоему телу. Но я стану лучше, клянусь, если ты только дашь мне еще один шанс доставить тебе удовольствие. Я слишком старался быть с тобой осторожным. Я не понимал. Я умею лучше, я буду лучше.
Он зарылся лицом мне в колени и зарыдал.
– Я думаю, мы получили ответ, ma petite.
Я гладила волосы Реквиема и не поняла, о чем говорит Жан-Клод. Слишком я была оглушена, чтобы думать.
– Ответ на что?
– На вопрос о твоем действии на вампиров, отведавших когда-то ardeur. Я думаю, что ты вызываешь тягу, как Белль. – Он показал на Реквиема, цепляющегося за меня, плачущего мне в колени. – Он достаточно силен, чтобы быть мастером города, ma petite. Не так силен, как Огюстин или я, но достаточно. Ему не силы не хватает, а честолюбия. Он не хочет властвовать.
– В этом нет ничего стыдного, – сказала Элинор.
– Non, – согласился Жан-Клод, – но я хочу, чтобы ma petite поняла: ее воздействие на Реквиема – это не мелочь.
Элинор сидела в кресле, подобрав ноги, потому что до земли они бы не достали.
– Я понятия не имела, что она так зачаровала его.
– Я его не зачаровывала.
Она глянула на меня, махнула рукой в сторону вампира у моих ног.
– Найди другое слово, если хочешь, Анита, но эффект тот же. Можем спорить о семантике, но Реквием одержим тобой самым противоестественным образом.
Я гладила его волосы, густые и прямые, но не теплые. Он был холоден на ощупь.
– Ему нужно питание, – сказала я. – Заживление потребует много крови и энергии.
– Не думаю, что это можно вылечить кровью, – ответила Элинор, и это прозвучало почти как обвинение.
– Чего ты хочешь от меня, Элинор? Что ты хочешь, чтобы я сделала?
– Возьми его себе в любовники.
– У меня четверо мужчин, у которых секс только со мной, и еще двое, которые иногда бывают в моей кровати. Черт, да еще и Джейсон где-то раз в месяц бывает в моей постели.
– Именно что, – согласилась Элинор. – На одного больше – не такая уж существенная разница.
– Будь это только секс, может быть. Но здесь больше, чем секс. Эмоциональные вопросы. Я даже не знаю, хватит ли меня на пятерых мужчин, плюс еще дополнительные. Можешь считать меня психом, но не думаю, что у Реквиема низкие потребности. – Я погладила его по волосам, он вздрогнул. – Нет, я определенно уверена, что запросы у него не малые. Не думаю, что у меня хватит эмоций на еще одного мужчину с высокими запросами, понимаешь? Это и есть правда. Уверена, что любовник он изумительный, но остальные его потребности мне не удовлетворить.
– Какие остальные?
– Беседа, эмоции, общение, любовь.
Элинор пошевелилась в кресле, наклонила голову набок, длинные волосы рассыпались шелковой грезой.
– Ты его отвергла, потому что думаешь, будто не сможешь его любить?
Я секунду подумала, потом пожала плечами и кивнула.
– Да, вроде того.
Элинор посмотрела на Жан-Клода:
– Она его отвергла, считая, что не сможет его любить.
Жан-Клод по-своему грациозно пожал плечами.
– Она еще очень молода.
– Не говорите обо мне так, будто меня здесь нет! – потребовала я.
Рыдания Реквиема стали медленнее, он уже просто стоял на коленях, уткнувшись в меня головой. Я гладила его волосы, как успокаивают собаку или больного ребенка.
– Мы все понимаем, Анита, что ты – консорт Жан-Клода. Мы понимаем, что ты, он и Ашер – единство троих. Мы все понимаем, что твой триумвират с Ульфриком и Жан-Клодом надо поддерживать ради силы и безопасности. Поддержка эта включает секс, потому что Жан-Клод – из линии Белль. Я признаю, что считала с его стороны глупостью и слабостью позволить тебе твою близость с леопардами, но ошиблась. Из этой близости родился твой собственный триумвират, неимоверно укрепивший власть Жан-Клода. Твоя связь с Дамианом и Натэниелом – вещь чудесная. Твоя связь с Микой – загадка, но я понимаю теперь, что твоя сила очень похожа на силу Белль, а она тоже коллекционировала мужчин.
– Я не такая, как Белль Морт.
– Твоя сила такая же. – Она показала на Реквиема: – Вот доказательство.
– Я не хочу коллекционировать мужчин, – сказала я, глядя на мужчину у моих ног. – И уж точно не хочу, чтобы он был так… одержим. Такой уровень желания – это просто неправильно.
– Почему? – спросила Элинор.
– Потому что я думаю, у него не было выбора. Коллекционировать Реквиема я не хотела.
Он поднял голову, будто откликнулся, когда я назвала его по имени. Слезы высохли едва заметными красноватыми полосками на лице. От этой красноты синяки лучше смотреться не стали.
Я тронула уцелевшую сторону его лица, и он припал щекой к моей руке, как будто одно это прикосновение было каким-то чудом.
– Как мне это исправить? – спросила я.
– Ты имеешь в виду – освободить его? – уточнила Элинор.
– Да.
– Никак.
Я уставилась на нее:
– В смысле – никак?
– Лекарства нет, Анита. Только удалить его от тебя. Он будет страдать без твоих прикосновений, но ничего сделать не сможет.
– Как с алкоголиком, – сказала я.
– Вот именно, – кивнула она.
– Есть от этого лекарство, – сказал вдруг Жан-Клод.
Я глянула на него:
– Какое?
– Любовь, – ответил он. – Истинная любовь.
Мы обе на него вытаращились.
– Истинная любовь, – повторила Элинор.
Он кивнул.
– Мы любили Джулианну, и она освободила нас от пристрастия к Белль Морт. Реквием был в постели Белль Морт до того, как Лигейя его хотя бы коснулась, но как-то Белль послала Реквиема на долгое соблазнение в далекую дорогу. Поскольку надо было соблазнить обе половины знатной пары, с ним послали Лигейю.
– Я думала, что мастер Реквиема покинул Францию, чтобы спасти его от Белль?
– С его мастером произошел несчастный случай, и Белль представилась возможность взять себе всех вампиров ее линии, сделанных этим старым мастером.
– Ты так говоришь «несчастный случай», будто это вовсе не был «случай».
– Это был несчастный случай, – тихо сказал Реквием, не поднимая лица от моих коленей. – Карета, в которой мы ехали, перевернулась в бурю. Это было над обрывом, и как-то во время падения ему кусок дерева воткнулся в сердце. Весьма обычная смерть. – Голос звучал расслабленно, отстраненно. Мы пытались вытащить деревяшку, но он не ожил. Потом мы узнали, что карету делал Уэлсли.
– А кто такой Уэлсли? – спросила я.
Ответила Элинор:
– Он много лет делал кареты в Лондоне. Человек он был благочестивый, и ему претила мысль, что его кареты будут использоваться силами зла, так что он их освящал. Делал партию карет и приглашал местного священника. Свежеосвященные кареты при нашем приближении даже светились.
– А потом освящение выдыхается?
– Если в карете происходит достаточно «зла». – Она обозначила кавычки в воздухе пальцами.
– Как на заброшенном кладбище, или на котором слишком интенсивно применяли черную магию, – сказала я. – Надо снова освящать землю.
– Довольно точная аналогия, – согласилась она.
Я посмотрела на Реквиема:
– А когда твой мастер погиб, Белль смогла вызвать тебя к себе?
– Да, – сказал он, – и если бы Жан-Клод не принял меня к себе, она могла бы сделать это снова.
– Как ты сумел уйти от нее второй раз?
– Жан-Клод изложил главное. Нас с Лигейей послали в дальние края соблазнить некоторых дворян, над которыми Белль хотела иметь власть. Мы выполнили ее поручение, и дворяне сделали то, что хотела Белль, но мы с Лигейей полюбили друг друга. Когда мы вернулись ко двору, меня больше не тянуло к Белль.
– Любовь, – сказал Жан-Клод. – Единственное лекарство – любовь.
– Вы с Ашером не одержимы мною – вот таким вот образом.