Я осторожно, потому что с этим общением умов никак не могла освоиться, промыслила:
– Я случайно когда-то подняла Вилли из гроба в дневное время. У меня уже образовалась с ним связь, которой нет с Реквиемом.
Он мысленно шепнул мне:
– Ardeur дает тебе с ним связь, которой не было с Вилли.
– Как же я буду использовать некромантию, чтобы освободить его от ardeur'а, когда я рассчитываю на ardeur как на свою связь с ним? Бессмыслица.
– Некоторый порочный круг имеется, ma petite, но что ты теряешь? – Он наконец заговорил вслух. – Посмотри на него.
Я как можно сильнее прижалась к Жан-Клоду, потом обернулась и посмотрела на Реквиема. Он смотрел на нас, как умирающий от жажды в дюймах от прохладной глади озера, будто между ним и водой – стекло. Наконец-то до меня дошло кое-что.
– Он же не просто ardeur'а жаждет, ему кровь нужна. Он ранен, и ему нужна кровь.
Жан-Клод успокаивающими движениями провел руками по моей спине.
– Oui, но ardeur пересиливает другую жажду.
– Я думала, это невозможно.
– Я это видел у Белль. Видел, как она отдавала ardeur вампирам, которые пренебрегали ради этого жаждой крови, пренебрегали до тех пор, пока однажды ночью не оставались в гробах, не в силах из них выйти.
– Она это делала намеренно.
– Ей хотелось посмотреть, может ли ardeur сам по себе поддерживать других вампиров. Ей хотелось путешествовать с нами по Европе, но взятие крови оставляет следы и выдает нас. Ardeur следов не оставляет.
Я посмотрела на Реквиема:
– Физических следов.
– Oui, знаки есть, но ничего такого, что могли бы распознать власти. Ничего, что могло бы выдать ее план.
– Но у нее не вышло, – сказала я.
– Она умела делиться ardeur'ом с другими, и они питались им. Она умела поддерживать саму себя с его помощью достаточно долго, как могу я, но если ardeur – не истинно твой дар, которым ты владеешь, то надолго его не хватает.
– Странник… – начала я.
Он остановил меня поднесенной ко рту рукой и сказал у меня в голове:
– Тише, ma petite.
Я подумала:
– Ты сказал не говорить мысленно, потому что некоторые из других мастеров вампиров могут нас подслушать.
– Они все еще мертвы для мира, но в этой комнате нас могут услышать.
– Ты им не доверяешь?
– Я не хотел бы широко оповещать о том, что ты смогла заставить что-то делать члена совета.
В этом был смысл. И я подумала медленно и тщательно:
– Странник брал у меня кровь, когда я вызвала Вилли. Я его вызвала кровью.
– Тогда накорми нашего Реквиема.
Эта идея не показалась мне удачной.
– Когда-то он брал у меня кровь. Что если наша проблема отчасти связана с этим? Ашер считает, что любого вампира, бравшего мою кровь, влечет ко мне.
– Ты очень вкусна, ma petite.
– Дело не только в этом, тут еще что-то есть.
– Мы хотим, чтобы наши вампиры были к нам привязаны, ma petite, вот почему привязываем их клятвой на крови. Мы только не хотим доводить их до такого уровня рабства.
Я была у него в голове достаточно близко, чтобы ощутить, что он в это верит. Ему не нравилось видеть околдованного Реквиема.
– Тебе это внушает почти такую же жуть, как мне. Почему? Ведь это же укрепляет нашу власть и силу?
– Может быть, но я не приглашал в наши земли Реквиема или кого бы то ни было, чтобы поработить. Я предлагал кров, но не оковы.
– Огги сказал, что ты бываешь сентиментален себе во вред.
Он сказал вслух:
– Может быть. Но ты мне показала, что сентиментальность – это не всегда плохо.
Я посмотрела в это невероятно красивое лицо и ощутила, как растет во мне любовь почти как физическая сила. Она заполнила меня, раздуваясь вверх, пока не заболело в груди, не перехватило горло и не стало жечь глаза. Послушать, так глупо, но я любила его. Любила его целиком, но более всего то, что любовь ко мне сделала его лучше. От его слов, чему я научила его насчет сентиментальности, мне захотелось плакать. Ричард каждый раз напоминал мне, что я холодна и кровожадна. Если бы это было так, я не могла бы научить Жан-Клода тому, что он сейчас сказал. Нельзя научить тому, чего не знает сам учитель.
Он поцеловал меня, поцеловал нежно, одна его рука скрылась у меня в волосах. Отодвинувшись, он прошептал:
– Никогда не думал, что увижу у тебя такой взгляд, такой взгляд, когда ты смотришь на меня.
– Я люблю тебя, – сказала я, касаясь его руки у меня на лице.
– Я знаю, но есть разные виды любви, ma petite, одинаково реальные, но… – Он улыбнулся. – Я думал, такую ласковую нежность ты оставляешь для других.
– Каких других? – спросила я, не в силах оставить это без прояснения.
Он глянул на меня укоризненно, будто я знала ответ, и – да, наверное, знала. Ричард почти до отчаяния ревновал к Мике и Натэниелу, но впервые я сейчас поняла, что и Жан-Клод тоже ревнует. А ревность – это всегда больно. И мне стало жаль, что я дала ему повод сомневаться, как сильно я его люблю. Он никогда не стал бы держать меня за руку в родильном зале или пылесосить полы, но в пределах его образа жизни я могла просить его о чем угодно.
– Не хотел бы прерывать этот праздник любви, – сказал Лондон таким тоном, что ясно было: он как раз хотел бы прервать, и, быть может, грубо, – но не попытаться ли тебе освободить Реквиема? Или ты не собираешься этого делать, и все – пустые разговоры?
– Лондон! – произнесла Элинор, сумев вложить в одно слово достаточно серьезное предостережение.
– У меня есть основания для такого цинизма, Элинор. Слишком много раз у слишком многих мастеров я напарывался на разочарование.
– Как все мы, – отозвался Нечестивец.
Я посмотрела на них на всех хмуро, и даже тесное прикосновение Жан-Клода перестало избавлять меня от чувства неловкости.
– Спасибо, ребята, а то у меня совсем не было чувства тревоги перед выступлением.
– Мы не хотим тебе затруднять дело, – сказал Истина, – но, как и все вампиры, кроме тех, кто все время существовал под одним и тем же мастером, мы испытали жесткую и жестокую эксплуатацию со стороны тех, кому полагалось о нас заботиться.
– Смысл феодальной системы в том, чтобы те, кто наверху, заботились о нуждах тех, кто внизу. Но я редко видел, чтобы было именно так, – добавил Нечестивец.
– Ага, – согласилась я. – Это как Рейганомика, экономика просачивающегося вниз богатства. Такая система хороша, когда у власти действительно достойные люди.
Братья кивнули, будто я что-то мудрое сказала. Может, действительно сказала.
Я поцеловала голую грудь Жан-Клода, погладила чуть более скользкую кожу на крестообразном ожоге. Отодвинувшись от него, я направилась к кровати, по дороге молясь: «Пусть он станет свободным, но пусть я не причиню ему вреда».
Глава двадцать седьмая
Я велела Реквиему лечь на кровать, и он лег без колебаний. Элинор была права – он был как человек, пораженный взглядом вампира. Я опустилась рядом с ним на колени, подоткнув под них халат, туго завязанный на талии. Глядя на Реквиема, я подумала: есть ли что-нибудь, что я попрошу его сделать, и он откажется? Есть ли какой-то вообще предел? Я видела людей, подчиненных вампирами, которые в мгновение ока становились врагами своих друзей и пытались убить тех, кого любили. Мог бы Реквием убить для меня? Без причины, только по моей просьбе? Хотелось бы знать, но и не хотелось бы тоже.
Я посмотрела на Жан-Клода:
– Это все вертится вокруг секса, или он сделал бы все, что я попросила бы, как человек, загипнотизированный вампиром?
– Не знаю, ma petite.
– Если ты никогда не собираешься этого делать намеренно, то какая разница? – спросил Лондон, интонацией выражая все свое недоверие. На самом деле его можно было понять.
– Ни с кем из своих я не собираюсь делать этого намеренно, но иногда я оказываюсь одна в гнезде вампиров, которых собираюсь убивать. Они на такие вещи реагируют раздражительно. Я просто подумала, не могла бы я вызывать ardeur в качестве оружия? Можно его сделать преимуществом, а не бедой?
Лондон нахмурился и сказал:
– Анита, я тебе не верю.
– Лондон, – обратилась к нему Элинор. – Никогда больше не говори с ней таким тоном.
– Я видел, что может сделать ardeur. Ты не видела, Элинор. – Его лицо так перекосилось от злости, что смотреть стало больно. – Я видел такое выражение у себя на лице, как сейчас у Реквиема. И помню это ощущение.
Его руки стиснули стойку кровати так, что кожа побледнела – слегка. Если бы он уже был сыт, изменение цвета было бы заметнее. Дерево скрипнуло, протестуя, и он убрал руки.
– Где-то в глубине души мне хочется снова испытать это ощущение. Это как все время быть под наркотиком. Радостный подъем, счастье. Пусть не настоящее счастье, но на пике ощущения разницы не чувствуешь. – Он крепко обхватил себя за плечи. – Без этого в мире темнее, холоднее. Но с этим ты – раб. Раб того, кто заставляет тебя делать такое…
Он так резко замотал головой, что даже от взгляда на него голова кружилась.
– Может быть, Лондону следует уйти до того, как мы начнем, – сказала я.
– Нет, – ответил он. – Нет. Если я не могу вынести зрелища, как ты питаешь на ком-то ardeur, то мне нужно искать другого мастера и другой город. Если это мне невыносимо, то мне нужно уехать туда, где ни у кого ardeur'а нет.
– Жан-Клод – твой мастер, Лондон, – напомнила Элинор. – Уехать ты можешь только с его разрешения.
– Мы это уже обсуждали, – сказал Жан-Клод.
– Когда? – спросила я.
– Он – наркоман, ma petite, у него пристрастие к ardeur'у. Я его спас от Белль Морт, которая снова пристрастила бы его, но мы с ним обсудили, не может ли даже твой ardeur или мой оказаться ему опасен. Если это так… – то же грациозное пожатие плеч, – то я найду ему место подальше от подобных соблазнов, но на это потребуется время – найти место, где примут такого потенциально сильного вампира. Тем более этой конкретной линии крови и мужчину. Будь он женщиной, был бы целый список заявок.