ого: "Ты что же это, царская морда, волости направо-налево раздаешь!"), вечно перебирающий в руках черные четки. Парижане подтрунивали над Монморанси: "Боже, храни адмирала с его зубочисткой, и господина Монморанси с его четками".
Так вот, перед началось операции необходимо было договориться с губернатором, однако Монморанси в своей простоте перехитрил всех. Понимая, что тучи сгущаются, что что-то грядет, но не понимая что именно, он послал все к черту и уехал в глушь, в Саратов подальше от Парижа, в свое имение.
Тогда Гизы — а именно им поручила Екатерина играть главную скрипку — скачут к прево Парижа — Ле Шарону, который получил должность недавно, и постоянно советуется по тому или иному поводу с Клодом Марселем, своим предшественником. Взятый для придания официального статуса герцог Анжуйский говорит о том, что сегодня ночью запрет горожанам вооружаться снимается. В это время Гиз разговаривает с Марселем, который является ярым сторонником Лотарингской партии.
Марселю достаточно пары уточняющих вопросов, чтобы понять, что готовится избиение верхушки протестантской партии. Он безусловно говорит о том, что поддержит католический заговор и вооружит народ. Как только Гизы и Анжуйский уходят — собираются старшины кварталов, и даже главари бандитских шаек из знаменитого парижского Двора Чудес. Главный лейтмотив встречи — предполагается избиение гугенотов, можно поучаствовать и нагреть руки. Париж тайно вооружается, ибо "вата совсем обуела" протестантов в городе ненавидят, считая их более удачливыми в делах, и агентами Кремля Англии.
В это время Екатерина, Анжуйский, Неверский, Бираг, Гонди и Таванн проводят уже третье по счету совещание. Анжуйский колеблется — а вдруг гугеноты дадут отпор? А вдруг Карл передумает? А вдруг Гизы воспользуются возможностью — ведь выпиливание Шатильонов поднимает их наверх неимоверно — и просто свергнут династию?
Вечером, на званом ужине в Лувре один из протестантов г-н де Пардиан кричит в лицо королеве: "Если адмиралу суждено потерять руку, поднимется множество других рук, дабы учинить такое побоище, что в реках королевства потечет кровь! Если нам не даруют справедливости, мы желаем свершить ее сами!"
Все заговорщики на нервах. Кроме королевы-матери. Она... улыбается.
В 8 вечера очередной Совет с Карлом. Ему еще раз повторяют версию о том, что гугеноты готовятся захватить власть, что действовать надо решительно, прево и старшины предупреждены, если не начать сегодня ночью — можем не успеть. Королю не дают открыть рта — говорит Екатерина, подключается Бираг, вступает в разговор Неверский, потом Таванн, Анжуйский,Гонди. Карл ошеломлен напором — он один, все остальные — убеждают его в заговоре. Опереться на взвешенное принятие решения невозможно. Он еще раз подтверждает согласие, и убегает с Совета, крича: "Убейте их всех!"
Ну а оставшиеся садятся и начинают составлять проскрипционные списки. Анжу настаивает, чтобы в них внесли Наваррского и Конде, но Екатерина резко против — в случае проблем с Гизами Бурбоны будут очень хорошим козырем и противовесом. Вслух она озвучивает, конечно же, совершенно другое — "Конде и Наваррского обратим в католичество, и через них завоюем весь юг".
Прево Парижа получает приказания запереть все городские ворота и отвести лодки на Сене на другой берег.Старшины столицы понимают это на свой лад — значит будет поголовное выпиливание еретиков, мелочиться не стоит.
Наступает полночь. До начала резни остается всего три часа.
7
В это же время прево Парижа открыто объявляет старшинам, что "Его Величество дозволяет им взяться за оружие, что его намерение отныне – уничтожить адмирала и его партию, что надлежит позаботиться, дабы не ускользнул ни один из этих нечестивцев, дабы их не укрывали в домах; что король также хочет и отдает приказ, чтобы прочие города королевства последовали примеру столицы".
Около 3 часов ночи Гиз с примерно 30 людьми стучится в дом Колиньи, дверь открывает шевалье де Лабонн, которого сразу пронзают кинжалом.
Очевидец (капитан отряда швейцарских наемников фон Финкельбах): "Французы ворвались в дверь, которую защищали восемь гвардейцев, стали с ними биться и отогнали их, затем вновь заперли дверь. В схватке одного из них убили. Швейцарцы налетели на двери и вышибли их алебардами. Герцог де Гиз кричал тем, кто бился внизу в доме, чтобы бросали оружие или их всех продырявят.
Когда поднялись к адмиралу, Мориц Грюненфельдер, родом из Глариса, первым проник в спальню адмирала, схватил его и хотел взять в плен. В этот момент Мартин Кох из Фрибура, фурьер герцога Анжуйского, сказал ему: «Этого нам не приказывали». Когда адмирал взмолился, чтобы пощадили его старость, он пронзил его пикой, которой размахивал. Капитан Йошуе Штудер из Санкт-Галлена утверждал, что Мориц застиг его стоящим в ночном халате и повел к свету, говоря ему: «Это ты, пройдоха?» И когда он очень громко это сказал, он поразил своей алебардой адмирала, который просил пощадить его старость. Вскоре подоспел и другой ему на помощь. Люди Гиза спросили, мертв ли адмирал, и потребовали, чтобы его выкинули на улицу. Когда герцог его основательно отделал, он всадил ему шпагу в рот."
В этот момент к Гизу прискакал гонец от короля: Карл, ужаснувшись замыслу, пишет, что надо срочно все отменить. Но Генрих, вытирая окровавленную шпагу, говорит посланцу: "Передай, что уже слишком поздно". Отрезанную голову адмирала водрузили на пику и повезли с собой, перед этим отрезав мертвому Колиньи половые органы, и бросив детям — играться.
4 часа утра, Лувр. Наваррский входит в апартаменты Карла IX, а тот с кинжалом в руках подскакивает к нему и кричит: "Месса, смерть или Бастилия!". Одновременно с этим падает пораженная кинжалами и шпагами свита Наваррца и Конде. Генрих соглашается на мессу, Конде упорствует, Карл уже заносит кинжал над принцем крови, но его за руку неожиданно крепко хватает Екатерина — Конде ей еще нужен в политической игре.
Наваррец и Конде заточены в своих апартаментах. Конде получает три дня на размышление.
В спальню к Маргарите неожиданно врывается весь израненный человек, который с криком бросается на нее, обнимает, стаскивает с кровати, и поворачивается вместе с ней так, что она сверху, а он снизу. Через минуту в комнату врываются капитан королевской гвардии де Нансей с семью гвардейцами. Он уже заносит шпагу, но тут видит Маргариту, лежащую на каком-то мужчине, смеется и уходит вместе с солдатами. Нансей подумал, что Маргарита забавляется с любовником, и именно эта случайность спасла Габриэля де Леви, барона де Лерана.
В Лувре в эту ночь убито около 30-40 человек, но это ничто по сравнению с тем, что творится на улицах Парижа.
В 4 часа утра начинает звонить колокол церкви Сен-Жермен-л'Оксеруа. Это сигнал для старшин кварталов и населения Парижа, что операция начинается. Я не буду останавливаться ну убитых протестантах, принадлежащих к верхушке. Ларошфуко, Телиньи, Брион и так далее. Меня всегда интересовало, до какой степени озверения могут дойти люди, и есть ли в таких ситуациях кто-то, кто может остаться человеком.
Вот убивают женщину-гугенотку, отбирают у нее годовалого малыша, который не понимая еще, что произошло, играет с рыжей бородой убийцы своей матери. Но проходит минута, и этот человек сворачивает малышке головы и бросает на мостовую.
Вот герцог Анжуйский с 800 солдат и 1000 конников (по плану должен поддерживать порядок на улицах, не дав разгуляться горожанам), плюет на все приказы и начинает грабить ювелирные лавочки и ростовщиков около Собора Парижской Богоматери, причем убивают всех, не разбирая, католик хозяин, или гугенот. Чуть позже тот же Анжуйский насилует беременную мадам де Телиньи, причем рядом с убитым и истерзанным мужем.
Из описания очевидца: "Маленькую девочку окунули совершенно нагую в кровь зарезанных отца и матери с жуткими угрозами, что если она когда‑нибудь станет гугеноткой, с ней поступят так же". Филипп Кавриано, медик на службе у Екатерины Медичи: "Были обобраны дома гугенотов числом около четырех сотен, не считая наемных комнат и гостиниц. Пятнадцать сотен лиц было убито в один день и столько же в два последующих дня. Только и можно было встретить, что людей, которые бежали, и других, которые преследовали их, вопя: «Бей их, бей!» Были такие мужчины и женщины, которые, когда от них, приставив нож к горлу, требовали отречься ради спасения жизни, упорствовали, теряя, таким образом, душу вместе с жизнью. Ни пол, ни возраст не вызывали сострадания. То действительно была бойня. Улицы оказались завалены трупами, нагими и истерзанными, трупы плыли и по реке. Убийцы оставляли открытым левый рукав рубашки."
Франусаза Байе сломала обе ноги, выпрыгнув из окна. Сосед укрывает ее в погребе. Убийцы находят ее, выволакивают на свет, отрезают кисти рук, чтобы снять золотые браслеты, затем бросают перед дверью торговца жареным мясом, который приканчивает ее, пронзив своим вертелом. Сена полна истерзанных, голых тел, которые католики все бросают и бросают.
Тут же Бюсси д'Амбуаз, тот самый конечно, всаживает в бок маркизу де Ренеллю кинжал, быстро выигрывая таким образом тяжбу о наследстве.
А в это время у стены кладбища Невинноубиенных идет бойкая торговля награбленным. "Браслетики! Кому Браслетки! Красивые, золотые!", "Хрусталь! Фарфор!", "Почти новый камзол, всего четыре дырки от шпаги! Покупаем!"
"Я видел своими глазами, – пишет посланник герцога Мантуанского, – как солдаты королевской гвардии ведут коней, нагруженных деньгами и драгоценностями".
Но даже в этой ситуации были люди, которые оставались людьми.
Парижский палач, мэтр Кабош. К нему притаскивают еле живых изувеченных раздетых протестантов, с просьбой совершить королевское правосудие и