— Нас немного осталось, князь Ярослав Мстиславич, — сказал Храбр Турворович, тяжело роняя слова. Они давались ему нелегко. — Но все, которые есть — мы твои.
Воевода развязал ремешки на ножнах, снял их с воинского пояса и положил на пол перед князем — острием меча в сторону. Сам он при этом опустился на одно колено, склонив голову. Не промедлив ни мгновения, Бажен в точности повторил его действия и замер рядом с отцом.
Желан же, видя все это, вскочил на ноги, растерянный и взволнованный. По его мечущемуся взгляду Горазд понял, что тот не ведает, что делать да что говорить. Также опустить на колени? Поклясться в верности? Мальчишка посмотрел на склонившегося воеводу, которого не мог называть своим, ведь тот служил его отцу, а Желан не до конца осознавал, что отец умер, как и старший брат, и князь нынче он. После он взглянул на настоящего, взаправдашнего князя. Его зятя, мужа его сестры.
Ярослав встал с лавки, оттолкнувшись широкими ладонями от стола, и поднял с пола ножны воеводы.
— Встань, Храбр Турворович, — сказал он тихо, протягивая ему ножны, — не передо мной тебе склоняться, — и он едва заметно повел головой в сторону, где замер Желан.
Повисшую тишину нарушил короткий, задушенный всхлип. Княгиня Звенислава порывисто прижала ладони ко рту, пытаясь подавить рвущиеся изнутри рыдания.
— А хазары заплатят за то, что они сотворили, — добавил Ярослав и посмотрел Желану в глаза. — Родич.
Мальчишка поступил совсем не по-княжески. Но едва ли кто-то смог бы его укорить, когда он стремительно шагнул вперед и щекой впечатался Ярославу Мстиславичу в грудь, обняв его здоровой рукой изо всех сил. Сломанную он берег. Не ожидавший этого князь самую малость опешил, но вскоре одной рукой сжал Желану плечо, а другой пару раз провел по спутанным волосам у него на затылке. Он склонился и что-то шепнул мальчишке на ухо, и тот согласно закивал и первым отстранился, отступив назад. Он провел рукавом грязной рубахи по щеке, словно что-то стирал, и Горазд поспешно отвел взгляд. Кто будет винить мальчишку за слезы?..
— Добро, — произнес князь, окинув всех взглядом. — Давно уже истопили для вас баню и приготовили горницы. Передохните, а по утру снова поговорим.
Горазд заметил, как княгиня Звенислава подошла к сестре и ласково обняла ее за плечи.
— Рогнеда, голубка, идем со мной, — услышал он.
За все время княжна не произнесла ни слова. Да и сидела, смотря в одну точку перед собой, как неживая. Лишь крепче сжимала сцепленные в замок ладони. Помедлив, она все же поднялась и пошла следом за княгиней, по-прежнему ни на кого не глядя.
— Гнеда почти не говорит, как мы сбежали. Испужалась тогда сильно, — Желан посмотрел сестре в спину и вдруг осекся, бросил на князя виноватый взгляд. Решил, верно, что негоже при нем про тягости вероломной княжны рассказывать.
— Отогреется малость и оправится, — ровным голосом отозвался Ярослав.
Он князь, и не должно ему на сопливую девку обиду какую копить. Когда горницу покинули все, и даже дядька Крут ушел, не задержавшись, чтобы переговорить с князем с глазу на глаз, Горазд последним повернулся к двери. Не нужен он больше сегодня.
— Плесни мне, — но Ярослав Мстиславич подвинул на край стола опустевший кубок, и отрок поспешил наполнить его хмельным питейным медом. Князь осушил его одним глотком, и Горазд вновь взял в руки кувшин.
Неловко потоптавшись подле стола, он вернулся на место, где стоял: полубоком к двери, чтобы видеть всякого, кто захочет войти в горницу. Князь его вроде как не отпускал от себя, и потому он остался. Смотрел на Ярослава Мстиславича со спины и отчего-то тревожился. Может, потому что впервые видел того сгорбившимся? Словно лежала у него на плечах великая ноша, так и тянувшая вниз, к земле?.. Сгорбившимся да со склоненной, опущенной головой? Так, что даже рубаха натянулась на спине некрасивыми морщинами. Дурное что-то творилось в тереме.
Горазду сделалось не по себе. Ему бы уйти тихо да незаметно, коли по уму. Хоть и не велел князь… может, и вовсе уже забыл про него; забыл, что стоит за его спиной не в меру любопытный отрок да взгляда в сторону отвести не может?.. Но Горазд словно прирос к полу и не мог сдвинуться ни на шаг.
Он не знал, сколько времени прошло, когда послышались поблизости быстрые, легкие шаги, и вскоре в горницу вошла княгиня. Она встретилась с отроком удивленным взглядом, вскинув бровь, и замерла прямо в дверях, смотря на мужа. Ей то же было не по себе, понял Горазд.
Но Звенислава Вышатовна решительно вздернула подбородок, отчего качнулись жемчужные рясны у нее на кике, и подошла к князю, остановившись подле стола. Она положила ладонь ему на плечо, а потом опустилась на корточки и потянула за рубаху, заставляя князя посмотреть себе в глаза.
— Ярослав, — дрогнувшим голосом позвала она.
Устыдившись, Горазд в два шага покинул горницу, оставляя князя с княгиней наедине. Он и так увидел больше, чем следовало.
Домой он шел медленнее, чем хотел бы. Давала о себе знать с трудом заживающая рана. Его подобрал тогда и выходил у себя в избе одинокий дед, живший бобылем на окраине маленького городища. Старческими пальцами залатал, как смог, дырку у отрока в боку. Но вышло криво, и вскоре темная лихоманка поползла по телу Горазда, сжигая его изнутри дотла. Слава Перуну, хранителю воинов, что дед смекнул позвать местную травницу! Та-то и вытащила отрока, уже бродящего вдоль Кромки. Промыла да утешила рану чистыми повязками, отпоила его самого целебным отваром. А как ушла лихоманка, да смог Горазд ясно мыслить, тотчас отправился в княжий терем, хоть и говорила ему травница обождать маленько, сил набраться. Какой там. Нынче же он думал, что следовало послушать мудрую женщину и полежать хотя бы пару дней. Может, тогда бы не пришлось самому с раной возиться да воительницу Чеславу обременять.
Несмотря на поздний час, в маленькой избе его встречала не спавшая мать. Как он вернулся, она дожидалась его прихода домой каждый вечер, а раньше так не делала. Сестры уже спали на полатях, а он сам едва успел скинуть в сенях теплый тулуп да глотнуть из ковша водицы, когда мать спросила:
— Приключилось что, сыночек? Лица на тебе нет.
— Ты уж слыхала, наверно, — сказал Горазд, присаживаясь подле матери на лавку. — Хазары южное княжество разорили.
— Слыхала, слыхала, — покивала мать. — Нынче у ручья все разговоры о том и были. Это ведь оттуда княгиню молодую привезли? — она пытливо заглянула ему в лицо, коснулась локтя ладонью, загрубевшей от тяжелой работы. — Что же теперь, сыночек?
Горазд по-детски взъерошил себе волосы на затылке.
— Мстить пойдем им.
Мать рядом с ним тяжело вздохнула и сгорбилась под тяжестью его слов. Уведет князь из терема дружину свою, уведет ее единственного сына — надежу и опору. И не ведает никто, сколько их вернется из того похода. Кто выживет, а кто так и останется лежать в чужой земле. И родным некого будет оплакать.
— Ну, что ты, — неловко сказал ей Горазд, услышав тихий, сдавленный всхлип. — Будет тебе, будет. Князь еще не решил ничего! Может, до весны и не пойдем никуда, зима ведь скоро! Может, обождем.
Мать согласно, послушно закивала, утирая навернувшиеся на глаза слезы кончиком старого, выцветшего убруса*.
— А коли пойдем, — Горазд поймал руками ее ладони и слегка сжал, — уж я в этот раз не оплошаю, — зашептал быстро и горячо, уговаривая то ли себя, то ли мать. — Привезу богатую добычу! Справим Ладке приданое, а то растет девка как грибы после дождя. Еще зима, и пора зазнобе такой мужа искать.
Слушая сына, мать улыбнулась против воли, хоть и в глазах до сих пор стояли слезы.
— Не думай об этом, сынок, — она ласково погладила Горазда по худой щеке. — Главное, чтобы ты живым вернулся.
Слегка успокоившись, она искоса поглядела на него с привычной, домовитой озабоченностью.
— Тебя бы самого оженить вперед Ладушки-то. Привел бы мне в избу помощницу!
И токмо всплеснула руками, заметив, как на бледной щеке сына появилось пятнышко румянца. Он отвел в сторону взгляд и сердито покачал головой, и мать уняла свое любопытство, не став больше ничего спрашивать. И так вон дитятко смутилось неведомо отчего.
— Неспокойно мне, матушка, — Горазд вздохнул, рассматривая свои ладони. — В тереме словно что-то неладно. А что — не ведаю. Но руку отдам на отсечение, что не чудится мне!
— Ох, ну мало ли у князя забот! Всякое могло произойти, — рассудительно отозвалась мать.
Коли начистоту говорить, пару раз у колодца она слыхала шепотки женщин. Мол, и впрямь дурные дела творятся вокруг княжьего терема. Злые.
— Господин не доверяет мне больше, — понуро сказал Горазд. — Я его подвел. Раньше бы рассказал… но не нынче.
— Сынок, — мать позвала его и осеклась, не ведая, как утешить. — Он князь. Ему виднее.
В ответ Горазд лишь дернул плечом. Разумом-то он все понимал, а вот сердцем — нет.
Они долго еще просидели той ночью рядышком, мать и сын. Ни о чем не говорили и думали каждый о своем. А как рассвело, как почти и всякий день, Горазд отправился в княжий терем.
Тем же утром в терем пришел и боярин Гостивит в сопровождении нескольких старейших мужей.
* Убрус — старинный традиционный восточнославянский и польский головной убор девушек и замужних женщин, относящийся к типу полотенчатых головных уборов. Как правило белого цвета, из тонкого полотна домашнего тканья, иногда украшенного вышивкой.
___________________________________________________________
Ну что же, вот и снова сошлись дорожки князя Ярослава и его родни из далекого степного терема. Встретился он и с Рогнедой. Мне интересно, ожидал ли кто-нибудь из читателей такую встречу и такой поворот?))
Княжий отрок VI. Часть 2
Тем же утром в терем пришел и боярин Гостивит в сопровождении нескольких старейших мужей. **** Горазд как раз занял свое место на деревянном частоколе вдругорядь терема: нынче он здесь стоял в дозоре. Едва-едва рассеялись хмурые рассветные сумерки, и по небу поползли темные, густые облака. Настолько плотными они были, что ни один солнечный луч не мог пробиться сквозь них к холодной земле. Сильный промозглый ветер выдувал из тела вс