— Заставить ее говорить! Уговаривать, умолять, угрожать, пытать, наконец!
Я стала ходить по комнате, меряя шагами пространство, но его — пространства, было так мало! Я то и дело упиралась носом то в стенку, то в окно. Наверное, следовало все же выбрать апартаменты в доме побольше.
— Да, пытать! — не выдержав, заорала я. — Иголки под ногти! Утюги к пяткам! Что там еще в репертуаре садистов?
— Это не выход, — меланхолично отозвался Бизон и почесался, словно орангутанг — сначала левый бок, потом правый. — Это не выход, — снова повторил он.
Я понимала эту его отрешенность. Он был большой, сильный, в его жилах текла кровь с массой адреналина, гемоглобина и этого, как его… тестостерона, а он вынужден был лежать на диване, бездействовать и пялиться в потолок.
Я его понимала.
На его месте у меня бы тоже зудели бока.
— Ты знаешь, самое правильное, — сказал он вдруг и опять почесался, — это… это… — Он перестал чесаться и резко сел.
Я поняла, что он хочет сказать. Я поняла это и крикнула:
— Нет!!! Ты не сделаешь этого.
— По-моему, это единственный выход. Нужно сделать это, пока не поздно. Пока я могу еще отовраться тем, что все это время был без сознания.
— Нет! На тебя навесят побег. На тебя навесят еще и Юлиану Ульянову! Сначала ты ее по башке тюкнул, а потом украл из больницы и спрятал в собственном доме! С моей, между прочим, помощью! Обоих посадят! Чем ты думаешь, когда говоришь это?
— Мозгом. Кажется, мозгом. Он находится в голове, которой я сильно ударился. Что-то мне говорит, что этот Барсук должен, наконец, обратиться к здравому смыслу. Он должен… поверить мне и сделать то, что полагается сделать старому, опытному профессионалу.
— Поверить мне! — передразнила я его.
Бизя пожал плечами, яростно почесался, и снова лег, вперив взгляд в потолок.
— Идиот, — сказала я, потому что мне нечего было больше сказать.
— Элка, а как ты обозвала того рыжего парня, которого перепутала с Михальянцем?
— Что-о?!!
— Только не отпирайся. Каюсь, я тоже попался на ту же удочку и набил ему морду. Но я-то набил на четыре тысячи, а ты обозвала на семь! Мне интересно — как?!! Скажи!
— Нет.
— Скажи!
— Нет!
— Элка!
— Нет, не скажу. Хоть иголки под ногти загоняй, хоть угли к пяткам прикладывай! Очень неприличное слово. Этот парень с меня еще мало взял.
— Ты должна мне сказать. Не могу же я жить с женщиной, не зная, до какой степени она испорчена.
— Не можешь?
— Нет, не могу. И поэтому завтра утром пойду к Барсуку.
— А если скажу, не пойдешь?
Ответить Бизон не успел, у него замяукал мобильный. Бизон почесался и лениво взглянул на дисплей.
— Кто это тебе там названивает? — спросила я, сделала пару шагов и снова уперлась носом в окно. За идеально прозрачным стеклом, вдалеке, виднелось море — синее, могучее и свободное. Море и пальмы — все так, как я и мечтала, покупая билет в этот город; все так, как я и мечтала, решив, что если и выйду когда-нибудь замуж, то только в том климатическом поясе, где мне не придется в разгар торжества натягивать на себя теплую кофту.
— Бэлка! — сообщил Бизя. — Ты когда-нибудь сообщишь ей свой новый номер мобильного? Она достала меня душевными излияниями! Я молчу, а она исповедуется, думая, что разговаривает с тобой. Сил нет больше слушать про ее поиски большой и чистой любви. Сил нет больше слушать про ее старого потасканного прокурора.
Я совсем забыла про Бэлку. Про ее проблемы, одиночество, потерянность и чувство никчемности существования. Чувствуя себя подлой предательницей, я схватила мяукающую трубу.
— Привет, Бэлка!!
— Элка, — прошелестела труба голосом, лишь отдаленно напоминающим Бэлкин, — Элка, меня обо…
— Что?! Тебя… что?!
— Обо-кра-ли… — Она всхлипнула, высморкалась и что-то там шумно глотнула. Я представила себе душераздирающую картину: на полу, посреди разгромленной гостиной сидит Шарова и, умываясь слезами, хлещет из горла виски. И хорошо, если только вискарь, а не уксусную эссенцию…
— Бэлка! Я еду! — заорала я. — Не двигайся, ничего не пей и… — Она первой нажала отбой и это напугало меня еще больше.
Я заметалась по комнате, хватая сумку, ключи от «Харлея», шлем.
— Что? — приподнялся с дивана Бизон. — Что там еще?
— Бэлку обчистили. Я к ней, а то наглотается опять какой-нибудь дряни.
— А-а-а-а, — протянул равнодушно он и почесал ногу.
— Не чешись! Ты подцепил от Янки чесотку?
— Это нервное. Слушай, ну ее эту Бэлку, давай… — Он встал и попытался меня поймать, но я выкрутилась из его больших, жадных рук и помчалась к двери. Нет, все-таки, это была очень большая комната — мне и десяти скачков не хватило, чтобы схватиться за золоченую ручку.
— Нет, ну как ты обозвала Михальянца?!! — крикнул Бизя мне вслед.
Хуже нет, когда большие сильные парни, у которых в крови масса адреналина, гемоглобина и этого… как его, — тестостерона! — вынуждены сидеть взаперти и бездействовать.
Вечер на удивление был прохладным. Иногда на юге, даже после жаркого дня, бывают вот такие свежие, по-сибирски прохладные вечера. И то ли бьющий в лицо бодрящий ветер, то ли навязчивое упоминание о Михальянце, то ли все это вместе, зародило в моей голове некую мысль…
Собственно, это и мыслью-то еще не было, так — пунктир, многоточие и вопросы, но это «нечто» прочно засело в моих мозгах, копошилось там, и я точно знала — скоро даст свои всходы.
Бэлка встретила меня у ворот веселая и растрепанная. В руках она действительно держала бутылку виски, поминутно взбалтывала ее и из нее отхлебывала. На ней был легкомысленный сиреневый сарафанчик, лямки которого то и дело сваливались с ее плеч. Бэлка, хихикая, ловила их и водворяла на место.
— Ты милицию вызвала?! — Отодвинув Бэлку, я зашагала по гравийной дорожке в дом. Бэлка побежала за мной, ловя свои лямки и булькая виски.
— Какая милиция? Элка, я сама виновата! Элка…
В гостиной царил идеальный порядок, если не считать огромной грязной собаки, дрыхнувшей на диване.
— Ну и…? — Я развела руками.
— Элка, не надо милиции! Пойдем со мной, я все тебе расскажу! — Она потянула меня за руку вон из дома.
Через минуту мы сидели в баньке-пристройке, выложенной изнутри пахучими деревянными плашками. Судя по всему, Бэлка тут обитала давно, потому что в предбаннике, на маленьком столике, валялись обертки, остатки продуктов, и стояли грязные пепельницы. Деревянная лавка была застелена матрасом и мятым бельем. Сверху валялся сбившийся в кучу плед. Хваленая Бэлкина чистоплотность отчего-то на баньку не распространялась. Банька смахивало на лежбище старого, запущенного холостяка.
Я присела на край деревянной скамейки и невежливо спросила:
— И что?!!
— Элка, я в доме не живу больше.
— Почему?
— Оказывается, я очень боюсь собак. По твоему совету, я пригрела трех псов, накормила их… ну и…
— Что?
— Они поселились на моих диванах, а я тут! — Она сделал рукой полукруг, словно приглашая меня получше рассмотреть место ее обитания.
— Я видела только одну собаку.
— Они распределили между собой этажи. Ты видела ту, которая живет на первом. Нет, они мирные, милые псы, но… я их боюсь!
— Это они тебя обокрали? — Я взяла со стола сигарету, чиркнула зажигалкой и затянулась. Если честно, я была зла на Бэлку. Вот что значит — человек не знал в жизни настоящих проблем. Он их не знал — поэтому начал придумывать.
— Элка, ты, когда мордой в розы свалилась, то… всколыхнула во мне самые потаенные, самые сильные чувства.
— Это я уже слышала! — Я отобрала у нее бутылку, к которой она опять присосалась.
— Вот я и… — Язык у нее стал заплетаться, щеки порозовели, я посмотрела на нее и та мысль, которая была пунктиром, многоточием и вопросами, снова возникла, заворочалась и… дала свой первый росток.
— Если ты мне немедленно все не расскажешь, быстро и без длинных эпитетов, я заведу тебя в баню и окачу холодной водой! — сказала я Бэлке. — Кто тебя обокрал?
— Мальчик.
— Какой?
— Беспризорный.
— Где ты его взяла?
— Привела с улицы. Он ошивался возле базара, просил милостыню.
— Зачем ты его сюда притащила?
— Накормить, обогреть. Это был очень трогательный мальчик, лет семи, чумазый, оборванный и голодный. Я решила, что смогу сделать его счастливым — купить игрушки, дать денег, конфет.
— Что он украл?
— Все мои драгоценности! Все! Изумруды, рубины, брюлики! Много брюликов! Гад! Знал ведь, что брать!
— Ты хранишь их не в сейфе?
— Нет. На комоде, в шкатулке. Пока я ездила в магазин за продуктами и игрушками, он исчез вместе с этой шкатулкой.
— У тебя совсем ничего не осталось?
— Нет! Я даже с себя все сняла, потому что стала ездить в автобусах.
— В автобусах?
— А где еще познакомиться с бедным приличным парнем?
Я захохотала. Я хохотала до тех пор, пока слезы не намочили стекла очков и мне пришлось снять их.
— Ну, Элка! — жалобно протянула Бэлка.
— Повернись в профиль! — приказала я ей.
— Что?
— Повернись!
Бэлка подчинилась, я посмотрела на ее точеный прямой нос и осталась довольна.
— Теперь встань и пройдись!
— Элка!
— Делай, что говорю.
Бэлка встала и, шатаясь, прошлась, сшибив по дороге деревянную табуретку и какой-то стеллажик с банной косметикой.
— Отлично! — сказала я. — Ты мне подходишь.
— Элка, — заканючила Бэлка, — ну почему я рядом с тобой чувствую себя полной дурой?! Ты по моей походке пытаешься определить, где можно найти бриллианты?!
— Все бы ничего, — пробормотала я, — но мне придется все тебе рассказать. Ну, или почти все.
— Про бриллианты?!
— Да иди ты со своими бриллиантами! Позвони в ментовку, опиши того пацана, пусть ищут!
— Да иди ты своей ментовкой!! Если бы мне было нужно, я бы туда уже позвонила! Но я позвонила тебе!