Джо сгреб меня в охапку и прижал к себе. Он держал меня так, пока я не заколотила кулаками по его накладной груди в толстом бюстгальтере.
— Зачем? Зачем? — кричала я. — Как он мог?
— Лиззи, что толку теперь убиваться? — резонно заметила Брэнди.
— Да не может он на ней жениться! Этого нельзя допустить! Он любит меня, меня!!!
— Плюнь на него, — сказал Джо. — Теперь уже ничего не поделаешь.
— Я хочу умереть. Я покончу с собой, — решительно заявила я. — Моя жизнь больше не имеет смысла.
Брэнди внимательно посмотрела на меня. Наверное, она уже тогда знала, как мне будет стыдно за эти слова, когда я приду в себя и вспомню эту ужасную и нелепую сцену, которую сама устроила в палате больной подруги накануне операции.
— Давай-ка выйдем на воздух, — предложил мне Джо.
Он заботливо накинул свой пиджак на мои подрагивающие плечи и вывел из палаты. В коридоре нам навстречу попался Скотт Уолкер, который как раз совершал обход пациентов.
— Лиззи? — обратился он ко мне, но Джо легонько подтолкнул меня, и мы пролетели мимо, словно подозреваемые, выпущенные на свободу из зала суда.
— Все в порядке, — бросил Джо на ходу, — мы просто идем в сад подышать воздухом.
Мы вышли из здания и присели на скамеечку. Перед нами был сад из кактусов. Его создавали те же люди, которые занимались дизайном великолепных садов музея Поля Гетти. Кактусовый сад — строгий, с видом на Тихий океан — был задуман как самое живописное место в клинике, которое должно поднимать настроение пациентов. Но для того чтобы поднять настроение мне, не хватило бы мощи даже всех четырех двигателей семьсот сорок седьмого «боинга».
Джо просидел со мной полчаса, не сказав ни слова. Что тут можно было сказать? Я думаю, ему было даже досадно, что он вынужден сидеть тут со мной, в то время как Брэнди осталась в палате одна; а ведь завтра утром она будет первым пациентом, которого отправят на операцию. В конце концов он пошел к ней. Я осталась в саду. Но долго сидеть одной мне не пришлось.
— Прекрасный вид, не правда ли? — раздался рядом голос доктора Скотта.
— Да? — Я наконец впервые за все это время подняла голову и посмотрела перед собой мокрыми от слез глазами.
— Смотрите, смотрите, там, на горизонте! Мне кажется, там русалочка!
— Что? — Я шмыгнула носом и прищурилась, вглядываясь вдаль. Разумеется, он пошутил.
— Вы потеряли много жидкости. Хотите, я поставлю вам капельницу, которая восстановит водный баланс в организме?
— Все нормально, — сказала я. — Разве у вас сейчас не обход?
— У меня серьезная пациентка в палате шестьдесят семь. Она находится в состоянии крайнего возбуждения, что очень вредно, и не успокоится, пока я не принесу утешительные новости о ее подруге. Кто умер? — спросил Скотт. — Не Эльспет ли?
— Человек, которого я люблю, женится.
— На вас, надеюсь?
— Я говорю не об Эрике.
— А… Вот как…
— Он женится на другой, бросил меня ради нее. Всего лишь безмозглая красотка с пышным бюстом, модель, которая готова стянуть лифчик по первому требованию, которая с ним только потому, что он — перспективный художник. Она водит его за нос, а он собрался на ней жениться. А я… я не знаю, что будет со мной. Я больше никогда не буду счастлива.
— Облом, — констатировал Скотт.
Он протянул мне салфетку.
— Возьмите. Высморкайтесь.
Я послушно высморкалась и отдала ему салфетку.
— Спасибо. Так это тот самый парень, от которого вы сбежали в Лос-Анджелес?
Я кивнула. Странно, что он помнит.
— Сколько это уже длится?
— Четыре месяца и три дня, — я без труда назвала точный срок.
— Не так уж и долго, — сказал доктор Скотт и посмотрел куда-то в сторону. — Знаете, разбитое сердце чем-то похоже на сломанную кость. Внешне кажется, что все уже в порядке, но пройдет еще очень много времени, прежде чем перелом действительно срастется и на больном месте появится нарост.
— Что вы пытаетесь мне объяснить? — спросила я.
— Я и сам толком не знаю, — пожал он плечами. — Просто показалось, что вам нужны поддержка и понимание. Видимо, у меня плохо получается говорить о тонких материях. Давайте лучше просто потанцуем.
— Нет музыки, — сухо сказала я.
— Я спою, только улыбнитесь. Хорошо?
— Скотт, я сейчас как-то…
— И… раз-два-три… раз-два-три… — Он потянул меня за руку и попытался закружить в вальсе вокруг кактусов. Вы так прекрасно танцевали в прошлый раз.
— Извините, — вздохнула я. Я совершенно не могла попасть в ритм. — Сегодня не получается. Не до танцев мне.
Я снова села на скамеечку. Скотт опустился рядом со мной.
— Я все неправильно делаю. Извините, Лиззи.
— Ничего, вы старались меня развеселить.
— Послушайте, я хочу, чтобы вы поняли: ваши друзья, там, в палате, переживают за вас. Им совсем не безразлично то, что с вами сейчас происходит. Вы вдали от дома, и, конечно, когда вы получаете новости, подобные той, что получили сегодня, то чувствуете себя покинутой и несчастной. Когда моя невеста заявила, что выходит замуж, я уехал в Биг-Сюр и два дня собирался с мужеством, чтобы броситься в море со скалы. Знаете, почему я этого не сделал?
— В штаны наложили?
Скотт сделал вид, что не услышал.
— Я вгляделся в окружающий мир. Потрясающая картина! Я вдруг понял, что, если брошусь вниз, пройдет, может быть, полгода, и большинство людей забудут обо мне. А если я еще и правильно подгадаю, чтобы, прыгнув, упасть в море, то от меня вообще ничего не останется. Не будет даже тела, которое можно оплакивать. Море сомкнет надо мной свои волны и все останется как есть. Ничто не изменится в этом мире. А вот если не бросаться вниз, можно уехать домой и увести с собой воспоминание об этих волнах и скалах.
Я понял тогда: даже если я покончу с собой, Лора все равно выйдет замуж за другого и будет счастлива с ним.
— Я не покончу с собой, — прервала я его неуклюжие излияния.
— Вот как? Я рад, — сказал Скотт. — Брэнди будет счастлива.
— Не могли бы вы передать ей, что мне очень стыдно и я прошу прощения за сцену, которую устроила у нее в палате? — попросила я.
— Разумеется.
Скотт кивнул и тут же неловко поднялся, внезапно осознав, что я прошу его уйти.
Он стоял передо мной, решая, видимо, как бы завершить наш разговор, и я подумала: как жаль, что мы не встретились с ним при других обстоятельствах! Он был все так же красив, как тогда, в Санта-Барбаре, когда мы танцевали, выпив шампанского. В своем белом халате он был немного похож на Кэри Гранта, особенно когда потирал ямочку на подбородке — признак того, что нервничает. Сейчас он как раз это и делал.
— Лиззи, все, что я хотел вам сказать, это то, что в жизни бывают моменты, когда кажется, что счастье уже невозможно. Но это не так. Вы еще будете счастливы. Однажды вы заметите чью-то улыбку и вдруг поймете, что, хотя это улыбка уже совершенно другого человека, а не того, кого вы когда-то любили, она нужна вам ничуть не меньше.
— Спасибо, Скотт, я запомню ваши слова.
— Ну что ж… Тогда я, пожалуй… пойду?
— Хорошо. А мне надо к Эльспет. Я сегодня снова привезла ее в клинику и обещала встретить.
— А что случилось?
Передо мной снова был врач.
— Сама толком не знаю. Она не хочет обсуждать это. Просто просила забрать ее попозже и отвезти домой. Но я пойду подожду, посижу с ней, может быть, — решила я. — Моя мама часто ведет себя так же: никогда не говорит мне или Колину, что ее расстроило, только намекает, намекает, а потом так радуется, когда мы сами поймем, что случилось.
— Понятно. Что ж, еще раз передайте ей привет. И скажите, я рад буду встретиться с ней, если нужно. Даже если потребуется просто поговорить.
— Вы можете переквалифицироваться в психоаналитики. Спасибо, — добавила я. — Я чувствую себя гадиной за то, что расплакалась при Брэнди.
— Ничего. Ей полезно подумать о ком-то другом и не зацикливаться на завтрашней операции.
— Все будет хорошо, как вы думаете?
— Ей будет делать операцию лучший хирург клиники.
— Что ж, всего доброго, — сказала я бодрым голосом. — Надеюсь, вы придете на нашу свадьбу в воскресенье.
— В это воскресенье? — изумился Скотт.
Но я уже шла к амбулатории.
— Здравствуйте, не подскажете, где я могу найти Эльспет Нордофф? — спросила я девушку-администратора.
— Кого-кого?
— Нордофф.
Я уже привыкла к тому, что в Америке меня частенько не понимают. Это из-за британского акцента. Как-то раз, когда я только-только приехала, я зашла в «Макдоналдс», чтобы купить бутылку воды. Какое там! Пришлось ткнуть пальцем в картинку, чтобы продавщица меня поняла. При этом у нее было такое возмущенное лицо, словно она хотела сказать: «Понаедут тут всякие, а по-английски говорить не умеют». Это я-то!
Итак, девушка-администратор, нахмурившись, второй раз пробегала глазами список больных.
— Нордофф, — повторила я еще раз на всякий случай. — Она должна была прийти еще утром, я сама привезла ее к вам. По предварительной записи. Она должна была провести здесь весь день. Я — ее невестка. Будущая, — уточнила я.
Девушка уже вносила имя Эльспет в компьютер.
— Простите, у нас нет больной с такой фамилией.
— Вы уверены?
— Абсолютно.
Странно, подумала я. Но, с другой стороны, даже хорошо, что у меня есть время посидеть в машине и поплакать. Да и Эльспет, я думаю, все равно будет приятно потом, когда она узнает, что я волновалась за нее и искала.
Я забралась в «мерседес», закрыла все окна, которые, к счастью, были тонированными, и дала волю слезам. Так, мокрая от слез и от жары в запертой машине, я просидела до трех часов, пока Эльспет не показалась в дверях амбулаторного отделения. Я видела, как она вытащила мобильный телефон и стала набирать номер. Через несколько секунд зазвонил мой мобильник, валявшийся на пассажирском сиденье.
— Я освободилась, — сказала Эльспет.
— Я уже жду вас в машине, — ответила я.