Впрочем, прикид девицы мне показался чересчур скромным для ночной бабочки: белая блузка, джинсы, кроссовки, да и макияж вполне умеренный. И вообще сейчас она выглядела не так вульгарно, как в квартире Петра Ивановича, а ее уставший вид вызвал у меня даже приступ сочувствия к ней.
— Какой клиент? Что ты гонишь? — Я несколько умерил агрессивный тон.
— А-а! — вдруг прозрела она. — Ты из квартиры Петрунчика! Ты извини, что так получилось, но очень уж деньги мне тогда были нужны. Я тебе готова вернуть должок, но у меня сейчас с собой нет.
— А чем ты вообще занимаешься? — из чистого любопытства поинтересовался я.
— А ты не догадываешься? Ну да, я уже с ночи пришла и переоделась. Зашла вот только в бар перекусить. А теперь мне идти на лекции. Я, вообще-то, студентка. Но на жизнь как-то надо зарабатывать.
Эта небольшая грустная исповедь произвела на меня определенное впечатление, но все-таки я не считал, что она стоит двести баксов:
— Я тебе сочувствую, милая, но деньги мне нужны не меньше, чем тебе.
— Да я ж говорю: у меня с собой нет. Пошли — я здесь совсем рядом живу, — она махнула рукой куда-то в сторону Звездного бульвара, — и получишь свои денежки без проблем.
Я было уж совсем дернулся, чтобы идти по указанному ей направлению, да вовремя вспомнил, что у меня деловое свидание.
Я взглянул на часы. Матерь Божья — я опаздывал уже на десять минут! Блатари такое не любят. Очень не любят.
— Паспорт у тебя есть? — быстро спросил я.
Девица удивленно посмотрела на меня, но с готовностью вынула из сумочки свою ксиву.
Я выхватил документ из ее рук:
— Живешь по месту прописки?
— Да. — Девушка недоуменно захлопала длинными ресницами.
Нет, она определенно очень мила — как же я еще тогда, в своей съемной квартире, это не рассмотрел? Видно, из-за шокового состояния, в котором в то время находился.
— Я зайду к тебе вечером, тогда и сочтемся.
Я сунул ее паспорт в карман пиджака и быстрым шагом направился в бар.
Мимо, чуть не зацепив меня, от тротуара стартовал мотоциклист в шлеме, но я не обратил на инцидент особого внимания — слишком торопился на встречу с информатором.
«В таверне были шум и суета…», вспомнились мне слова знаменитой песни, когда я вошел в бар. Я никак не мог понять, отчего тут стоял такой хай, пока не взглянул в направлении дальнего левого угла — там, где должен был находиться Жунт, если он, конечно, уже ни ушел, расценив мое опоздание как неуважение к его персоне.
Жунт не ушел. Он сидел, как и обещал, один за столиком, в красной майке с тремя семерками. И на ней, из-за ее цвета, совсем не были видны следы крови, которая довольно насыщенным ручейком стекала по лицу, шее и телу из пробитого черепа.
— Что здесь произошло? — спросил я у немного знакомого мне бармена: обычно он наливал нам с Толяном пиво, когда мы заходили в «Белый медведь».
— Замочил беднягу из пистолета какой-то пацан. Наверно, тот самый маньяк, о котором в газетах пишут.
Посетители между тем шумели и охали, но никто почему-то не решался подойти к телу — наоборот, народ стал быстро покидать бар.
Народ всегда прав, подумал я, и мне следует взять с него пример.
— Ирина, такими вещами не шутят, — тихо произнес доктор, не отрывая глаз от пистолета, который девушка этак небрежно, без видимой цели покручивала в руках. Его стало знобить и от холода, поскольку он был все еще раздет, но больше от страха и даже, скорее, от ужаса.
— Ты что, Вован, и вправду подумал, что я решила тебя прямо на месте кончить? Гляди, как трясешься-то весь. Не бойся, док, — мне тебя мочить нет никакого интереса. Да и нужен ты мне еще. — Она положила «вальтер» в сумку. — Одевайся, Вован.
Владимир Евгеньевич стал медленно натягивать одежду на мокрое тело, то и дело настороженно посматривая на Ирину, которая в свою очередь тоже одевалась.
— Раньше я как работала? — деловито поясняла она, доставая из все той же сумки расческу и зеркальце. — Шлепнешь кого-нибудь в кафе, и сразу на мотоцикл. Но на нем долго ехать нельзя — засекут и перехватят. Где-нибудь в районе Черкизовского рынка я оставляла свой мини-вэн «Мерседес» — там, у торговых рядов, много всякого транспорта, и никто на тебя особого внимания не обращает. На байке я подъезжала к «мерсу» и загружала в него через заднюю дверь свой «Судзуки». Для удобства погрузки я даже в одном автосервисе заказала, чтобы к мини-вэну приделали небольшую платформочку на шарнирах. Знаешь, как на эвакуаторах? Ну, поменьше только. С «мерсом», однако, пришлось расстаться, — грустно вздохнула девушка. — Потому и нужна мне твоя «Волга». Я бы в этом деле и без тебя обошлась, но в багажник твоей тачки мне мой «Судзуки» одной не погрузить. Байк этот хоть и компактный, весит всего двести кэгэ, но мне и столько не потянуть. А вот вдвоем — в самый раз, — и Ирина весело подмигнула Владимиру Евгеньевичу, озноб у которого уже прошел, но вид доктор имел совершенно убитый.
— И в кого же ты все-таки здесь стрелять собираешься? — Дерябин, собравшись с духом, попытался провести с маниакальной убийцей нечто вроде воспитательной работы. Как когда-то на парткоме. Для чего взял подчеркнуто укоризненный тон. — В деревенских баб с мужиками?
— Зачем же? Мне в кайф мочить только тех, кто слишком жизнью своей доволен. Вот мне жить неинтересно, а кому-то интересно. Почему так? Разве это справедливо? Вот всадишь пару маслин в его довольную харю, и мне тоже становится жить интересно.
— В здешних деревнях людей, о которых ты говоришь, нет, — назидательно пояснил Владимир Евгеньевич. — Тут живут крестьяне, работающие от зари до зари. И если получают удовольствие — то только ближе к ночи от стакана самогона.
— Это ты брось, док, и тут хватает местных аристократов. В любой деревне по десятку кирпичных особняков сыщется, где во дворах стоят джипы, «мерсы» да бумеры.
— И что с того? Разве у тебя не было своего «мерса»? Ты, однако, все равно оказалась несчастлива в жизни.
— Между прочим, все эти люди, у которых есть большие бабки, тоже в своей жизни хоть кого-нибудь, да убили, иначе бы у них таких денег и не было бы. Может, не самолично, но убили точно. Поверь мне, док, уж я знаю, о чем говорю. Покрутилась в этих высших сферах. — Она закончила причесываться и уложила предметы туалета в сумку. — Ну, ты готов, док? Тогда пошли.
Однако Дерябин оставался стоять на месте, и, хотя его аргументы никакого видимого успеха не имели, а дискуссия ушла куда-то вбок, он попытался продолжить душеспасительную беседу в надежде отговорить девушку от ее безумного замысла:
— Ну и как же ты собираешься этих несчастных людей убивать? Подъезжать к их домам и стрелять через забор?
Ирина, однако, отнеслась к его явно ироническому, заданному с воспитательной целью риторическому вопросу, как к естественному желанию подельника быть в курсе деталей задуманной операции:
— Нет, Вован, мы с тобой сделаем по-другому. — Она по-заговорщицки снизила голос: — Тут по трассе много всяких мелких заведений, где очень довольные жизнью людишки брюхо свое разными деликатесами набивают. Я подъезжаю к такому заведению на байке, замаскированная под пацана, вхожу в зал и вышибаю мозги кому-нибудь из этих типов. А ты меня ждешь где-то километрах в пяти на лесной грунтовке — здесь таких дорог много. Грузим байк в «Волгу», где я принимаю прежний женский образ, и возвращаемся на место, сюда же. Вот и все, Вован.
— И тебе это обязательно надо делать, Ирина? — печально спросил Владимир Евгеньевич, уже понимая, что все его потуги отговорить девушку от ее чудовищного плана — совершенно пустое дело.
— Обязательно, док, — очень серьезно сказала она. — Жизненно необходимо.
— Ну… а если я откажусь? — спросил Владимир Евгеньевич и сам не услышал своего голоса.
Но Ирина не пристрелила его на месте, чего он опасался на полном серьезе, и даже не рассердилась. Она удивилась.
— Почему, Вован? — Девушка подошла к нему и нежно поцеловала его в небритую щеку. Он не шелохнулся. — Ведь тебе-то не придется никого убивать. Ты же просто будешь сидеть в машине, только и всего. Даже знать ничего не будешь, если от этого дела тебе не совсем по себе. Я тебя понимаю, но и ты меня пойми: мне это просто надо, а ты должен мне лишь немного помочь. — Владимир Евгеньевич, однако, молчал, всем своим видом показывая, что ее увещевания его не убеждают. И она начала атаку с новой силой: — А ведь я помогла сегодня тебе! Я же видела, что ты меня хочешь. Очень хочешь. Я понимала, что ты просто с ума сходишь. А мне это надо было? Вот сколько тебе лет, Вован? — Шестидесятипятилетний Дерябин игнорировал вопрос, продолжая молчать и стоять, не шелохнувшись, на манер каменной бабы. — Мне вот только двадцать лет исполнилось. Ты, наверно, на полвека старше меня. Думаешь, мне в удовольствие с тобой было трахаться? Да я ко всему уже два года как с мужиками не сплю. Я — лесбо. А ради тебя пошла на все. И после этого ты мне хочешь отказать в таком пустяке? — Она укоризненно покачала головой. — А я-то размечталась: вернемся после этого дельца сюда, в наше гнездышко, и ты получишь все, что захочешь. Возьму, думаю, у Вована минетик, побалую мужика — он заслужил. А ты?.. Ладно, без тебя обойдусь. А ты из избенки сваливай, от греха подальше. — Ирина безнадежно махнула рукой, развернулась, закинула сумку на плечо и медленно направилась к тропе.
Владимир Евгеньевич испытал одномоментное чувство невероятного облегчения. Только что он чуть не влип в совершенно кошмарную историю, которую невозможно себе представить, вероятно, даже в наркотической ломке. И отделался воистину лишь легким испугом. Абсолютно ясно, что этой девке ничего не стоило пристрелить его, «не отходя от кассы».
Дерябин перевел дух: бывает же такое.
Доктор бросил прощальный взгляд в сторону девушки, все еще бредущей по узкой пляжной полосе, грустно и в то же время, как показалось ему, призывно покачивая бедрами, и у него вдруг пронзительно резко защемило на сердце.