– Я пересяду, а?
– Где ты живешь, тебя спрашивают!
– В Бескудникове.
– Где?!
– В Бескудникове… Я больше не буду…
– Точнее!
– Бескудниковский бульвар, дом семь, корпус один…
– Как?!
Маруська чуть не выпал в окно. Она жила в соседнем доме. Просто-таки прямо напротив наших окон. У нее был корпус один, а у нас – два. Такое бывает только раз в жизни.
– Слушай меня, – Маруська ухватил ее за плечи и придвинул к себе. – Слушай, Зинка, от тебя все зависит. Кроме тебя, больше некому! Ты одна можешь нас всех спасти от смерти, поняла?..
– Я милицию позову…
– Милиция тут не поможет. Только ты. Проси что хочешь, только выручи, ради бога.
– Что вам надо? Что вы ко мне пристали? Что вам надо?
– Слушай, хочешь мальчика?
– Кого?!
– Мальчика. Ну, мальчика, что ты на меня вылупилась! Совершенно еще не целованного мальчика! Хочешь?
– Как это?
– А так…
И он рассказал ей про Альперовича.
Сначала она не поверила. Сначала она решил, что нарвалась на психопата и он ее тут же и изнасилует вместе с водителем автобуса, а потом пришибет их обоих на конечной остановке, чтобы не оставлять свидетелей. Но когда до нее дошло, она чуть не упала с сиденья от хохота. Она прямо-таки визжала, она била себя по ляжкам и так высоко задирала ноги, что водитель остановил автобус. Ехать все время с вывернутой назад головой он больше не мог, а в зеркальце не все было видно.
И Маруська ее уговорил. Если б ее не было, он уговорил бы водителя автобуса.
Они договорились, что завтра утром он даст Альперовичу номер ее квартиры и покажет, где ее подъезд. Только чтоб не рано. Она со смены, завтра выходной, и пусть ей дадут поспать. Короче, пусть приходит часов в десять, скажет, кто он, остальное – она сама…
Они вместе вышли из автобуса, как старые друзья, и вместе пошли по дорожке к дому. Они шли рядышком, она держала его за руку, они улыбались друг другу и со стороны выглядели как счастливые супруги, не расстающиеся никогда. И сейчас они вместе шагали с работы домой, в свое уютное гнездышко, чтобы обнять своих детей и родителей.
Они расстались у ее подъезда, еще раз уговорившись насчет Альперовича. Он записал ее телефон, дождался, когда за ней закроется дверь подъезда, и ринулся к нам, обгоняя собственную тень.
Когда он ворвался в квартиру с выпученными глазами и криком «А-а-а-а!!!», мы решили, что он рехнулся. На всякий случай я распахнул дверь туалета, мало ли что, может, у него живот схватило. Но он сиганул на кухню, налил себе полный стакан, выпил залпом, показал нам большой палец и стал бить чечетку. Потом выпил второй стакан и пошел скакать по квартире то на одной ноге, то на другой. При этом он бодал стенки, хохотал и орал, как морж перед случкой.
Я заперся в туалете, а Генашка стал по стеночке двигаться к телефону, чтобы вызвать «скорую». По дороге он выманил меня из туалета, схватил два больших полотенц, и мы вдвоем ринулись связывать Маруську, чтобы он не разбил себе башку до приезда «неотложки».
– Идиоты! – орал он, отбиваясь. – Вы что, очумели?! Я вас спас! Я спас вас от Альперовича!!
При слове «Альперович» мы замерли.
Он сел на диван и рассказал про Зинку. Мы не поверили ни единому слову. Мы заставили его рассказать все с начала и до конца еще раз, потом еще. Наконец мы поняли, что он говорит правду, и в воздухе заколебалась малюсенькая тень надежды на избавление.
Мы ринулись на кухню, смели со стола все продукты и стали составлять план. Было очевидно, что действовать нужно исключительно осторожно, иначе все пойдет прахом. Наконец, план был готов.
Мы дали Маруське выпить холодной воды, чтобы он успокоился. Я повязал ему на голову мокрое полотенце, другим стал обмахивать, а Генашка начал массировать ему спину и плечи. Вероятно, так готовили гладиаторов перед последней решительной схваткой с голодными львами.
Потом мы дали ему телефон, он набрал номер, на том конце сняли трубку, и мы услышали знакомый до одури гнусавый голос.
– Алло? – сказал Альперович. – Вам кого?
– Алик, это мы. Ты что, спал?
– Спал. А кто это «мы»? Вы куда звоните?
– Мы – это мы! Ты что, не узнаешь, что ли! Это Марик. Вон Ленчик и Генка рядом! Ну, узнал?
– Узнал. А какой это Марик?
– Идиот! Я вот сейчас трубку брошу, и будешь всю жизнь один сопли свои в окне пускать! Ты просил нас познакомить тебя с кем-нибудь или нет?
– Марик, это ты?
– Я, я!
– А ребята где?
– Рядом.
– Дай трубку Гене.
Маруська подвинул телефон Генашке. Тот нюхнул нашатырь и взял трубку.
– Алло!
– Гена, это ты?
– Я.
– А Марик что сказал?
– Он сказал, что если ты в самом деле хочешь, чтобы мы тебя с кем-нибудь познакомили, то завтра…
– Вы меня разыгрываете?
– Никто тебя не разыгрывает, с чего ты взял?
– Дай трубку Ленчику.
Мне сунули под язык валидол, и я вступил в игру.
– Да?
– Ленчик, это ты?
– Я.
– Ленчик, они надо мной шутят, да? Скажи, да?
– Нет, не шутят. Никто над тобой не шутит. Ты просил – мы сделали. Хочешь – на, не хочешь – сиди один, но больше не ной! Ты понял меня?
– Нет, серьезно?
Маруська стал биться головой об стенку, Генашка завыл и начал грызть подоконник. Я почувствовал, как у меня на ушах появляется иней.
– Слушай, ты! Хочешь, чтобы мы организовали тебе первую брачную ночь, бери ручку и записывай. Не хочешь – пошел к…
– Ту-ту-ту…
– Что он сказал? – спросил Маруська шепотом.
– Ничего не сказал. Он трубку повесил.
– Как повесил?
– Очень просто. Повесил, и все…
– Потому что ты перегнул палку. Что ты на него орал-то? Ты все испортил, Леха! – Генашка чуть не плакал.
– Я испортил?
– Ты, а кто же?
Ответить я не успел. В дверь позвонили.
Мы открыли.
На пороге стоял Алик в черном костюме, черном галстуке и черных перчатках. В руках он держал две красные гвоздики.
Мы застыли.
Когда он успел одеться и где взял цветы, было полной загадкой.
От момента, как он положил трубку, до его появления прошло секунд двадцать, ну, полминуты, ну, минута, не больше!
– Чего тебе? – осторожно спросил Марик.
– Вы же сказали, чтоб я пришел.
– Куда пришел?
– Ну, знакомиться… Вы же сами сказали…
– Идиот! Тебе сказали завтра!
– Ну.
– Что ну?
– Я пришел.
– Так еще сегодня. Понимаешь, еще сегодня! Вот смотри, двадцать один час сорок три минуты! Это сегодня! А тебе надо завтра. Завтра, понимаешь? Завтра!
– А во сколько завтра?
– В девять. Нет, в десять.
– Сюда?
– Нет. Вот смотри…
Маруська подтащил его к кухонному окну, ткнул пальцем в корпус напротив, показал подъезд и сунул ему в руки бумажку с номером квартиры и телефоном Зинки.
Алик взял бумажку, достал из кармана записную книжку и аккуратно переписал все на отдельную страничку. Потом спрятал книжку в один карман, из другого вынул другую книжку и все переписал еще раз.
Нас стало трясти. Если бы он достал третью книжку, мы бы убили его тут, и нас бы оправдали!
Он не достал третью книжку. Он взял Маруськин листок и стал все учить наизусть. Он стоял и шевелил губами, а мы вдвоем держали Генашку, у которого начались судороги.
Наконец терпение наше лопнуло.
– Все, пошел отсюда! – заорали мы хором. – Пошел отсюда, тебе говорят!
– А когда приходить?
– Тебе же сказали, завтра!
– Значит, завтра?
– Завтра, завтра.
– А во сколько?
– В десять!!
– Утра?
– А-а-а-а-а-а!!!
– Ну, ладно, я пойду, да?
– Да!
– Ну, я пошел…
И он пошел к двери. У нас даже не было сил дать ему пинка под зад. Мы стояли и ждали, когда за ним захлопнется дверь. И мы дождались. Он вернулся.
– Что, Алик, что опять?
– А можно, я у вас подожду?
– Почему?
– А вдруг я опоздаю…
Мы не сказали ничего. Мы вообще ничего даже не сделали. Мы молча кивнули и пошли спать.
А он сел в своем черном костюме возле входной двери в прихожей прямо на пол и стал ждать.
Лучше бы, конечно, мы его удавили.
Это была кошмарная ночь.
Мы легли около десяти. Еще полчаса мы ворочались с боку на бок, пытаясь угомонить сердцебиение.
В десять сорок мы заснули.
В одиннадцать он уже тряс меня за плечо.
– А? Что? Что такое? Тебе чего?
– Ленчик, извини, я забыл, завтра в девять или в девять тридцать?
– В десять, Алик, в десять…
– Извини.
В полпервого ночи он разбудил Маруську.
– Марик, прости, а я могу пойти к ней пораньше?
– Ты в жопу сейчас пойдешь пораньше! Дай спать!
– Ладно, извини, я думал, можно к девяти…
– Уйди!
В три тридцать он заполз в шкаф к Генке.
– Генаша, это я…
– Кто это?
– Это я, Алик.
– Сколько времени?
– Полчетвертого…
– Ну и чего тебе надо?
– Я не опоздаю?
В пять мы поняли, что спать он нам не даст. Заспанные и злые, с опухшими красными глазами мы сидели в трусах на кухне, пили чай и смотрели на часы. Мы ждали, когда будет десять.
Алик стоял в прихожей у входной двери и каждые пятнадцать минут говорил, как механический попугай, у которого что-то заело в мозгу.
– Ну, я пошел?..
Время остановилось вообще. Оно никуда не шло, ни вперед, ни назад. Раз десять мы заводили часы. Тридцать раз мы набирали «100», все равно было пять, хоть тресни. Потом стало десять минут шестого. Потом – одиннадцать минут… Потом – двенадцать…
К девяти мы выглядели так, как будто всю ночь разгружали вагоны с Альперовичами.
Ровно в девять пятьдесят пять мы вытолкали его из квартиры.
В девять пятьдесят шесть он выбежал из дома.
В девять пятьдесят семь он вошел в подъезд напротив.
В девять пятьдесят девять он вдавил кнопку звонка у двери указанной ему квартиры.
Зинка спала как убитая. Естественно, она забыла о вчерашнем тут же, как пришла домой. Она вообще все это приняла за шутку.