Я говорю: один рубль! Ну, и пошло. Рубль, два, три… Десять, двадцать… Триста, триста тридцать, четыреста… Тысяча сто, тысяча двести… Мгновенно добрались до двадцати тысяч. Это по тем-то временам. Я смотрю – остались трое. Причем двое еще торгуются, а третий вроде как хочет, но сомневается. А ритм, повторяю, бешеный. Двадцать тысяч, двадцать две… двадцать три…
Один руку опустил. Двадцать четыре! Раз!.. Двадцать четыре! Два!.. И тут, черт меня дернул, я на того, кто, по моему мнению, еще сомневался, глянул и как рявкнул на весь зал: «Ну!!! Он вскочил от неожиданности и как заорет: «Тридцать пять!» Я тут же: «Тридцать пять – раз! Тридцать пять – два! Тридцать пять тысяч – три! Продано!»
И забыл тут же, потому что впереди еще ого-го сколько. Продолжалось все это дело часа полтора-два. Продалось все с большим превышением. Причем я завелся и под конец так ахнул молоточком, что пробил трибуну. Ну, и тут же продал ее, вместе с молоточком, к ужасу директора зала. Все, конец.
Я мокрый как мышь иду по проходу. Все жмут руки, обнимаю, благодарят.
Вдруг кто-то по плечу сзади тук-тук. Я поворачиваюсь и упираюсь ровно в живот. Задрал башку и обомлел. Стоит передо мной огромный чеченец, метра два ростом, я ему как раз до пупка. Лицо багровое, шапка, глаза бешеные. В руке двустволка. Тот самый, который холодильник купил.
«Ты, говорит, зачем на меня накричал?! На меня мама так никогда не кричала!»
Я понял: конец. Мямлю, что, вроде, вы поймите – это аукцион, я этого не хотел, оно как-то само вышло… А он меня не слышит.
Наклонился прямо к лицу и говорит: «Я этот холодильник купил не потому, что он мне нужен, на фиг он мне не нужен! Я его купил, потому что испугался!»
И ушел. Никогда не забуду.
Адамыч
Жару лучше всего переносить в ущелье, рядом с речкой, сидя позади башенки бронетранспортера на заботливо подложенной под тебя подстилке от сидушек.
Коробочка шла ходко, временами сбавляя газ там, где дорога переходила в грунтовку. А так шла, как тут принято, восемьдесят в час, чтобы в случае чего вынесло из-под подрыва.
Рядом на броне сидело еще человек шесть бойцов. Внутри только экипаж и еще кто-то.
Тут вообще стараются ездить верхом. При мощном подрыве внутри «кильки в томате». Наверху, правда, хотя немного безопаснее, но тоже не сахар. Один мой знакомый из военной прокуратуры при подрыве слетел с брони башкой о камень и потом полгода находился в госпитале между смертью и жизнью цветка. Но потом как-то выкрутился и даже вернулся в строй.
Иногда дорога петляла прямо у самой воды, иногда забиралась выше. Ущелье вставало справа и слева, то совершенно поросшее зеленкой, то каменистое и лысое.
Они тут все вообще хорошо ко мне относились, немного снисходительно, но уважительно. Поэтому мы пару раз встали сполоснуться: у родника Чанты, потом у водопада Нихалой и потом еще у одного водопада возле Шатоя.
Прошли Шатой. Последний раз по моей просьбе встали сфоткаться у здоровенной то ли ингушской, то ли чеченской башни какого-то богом забытого века. Потом еще раз у Ушкалойских башен.
Потом я получил по башке, потому что надо было ехать.
Погода была замечательная.
Сверху ущелье выглядит совершенно иначе, чем тут, когда вот так катишься между гор и такое ощущение, что они вежливо, но настороженно расступаются перед тобой, открывая что-то таинственное и сокровенное.
Стас сидел рядом со мной и был необычно немногословен.
Где-то тут недели три назад тыловая колонна 245-го полка попала в засаду у деревни Ярыш-Марды. Бой был страшный. И каждый раз, проезжая тут, все невольно замолкали.
Я знал эту историю, ее, собственно, все знали, и хотя я тут ни разу не был, но как-то поддался общему настроению и кончил балагурить.
Стас был единственный человек, который, в отличие от всего белого света, называл меня не Аркадич, а Дружище.
– Подъем, Дружище, труба зовет!
– Вот что, Дружище, надо бы смотаться в Нижние Атаги на пару дней!
– Как смотришь, Дружище, вон там блокпост. Заскочим на часик, а то там уж недели две никого не было?
Знакомство наше было в некотором роде неожиданное и странное.
На второй или третий день начала первой кампании я явился в ФСБ узнать, может, надо съездить или чего отвезти. Логично был послан чуть дальше Чеченской Республики со словами: «Во-первых, как-нибудь без вас обойдутся! А во-вторых, если там с вами что-нибудь случится, нам головы поотрывают!»
В Минобороны фразу повторили дословно, прибавив несколько уточняющих координат.
И я поехал в Лефортово, в штаб Внутренних войск.
У здоровенных витых ворот встал, подошел к дежурному и попросил доложить кому-нибудь из начальства, что, мол, хотел бы поговорить.
Я ждал минут сорок, наверное, потому что там решали, к кому меня направить.
Наконец ворота открылись, мне указали, куда подъехать, где поставит машину и куда дальше.
Меня встретил подполковник и отвел к командующему, чего я совершенно не ожидал.
Минут через пять я вошел в кабинет. Командующий был один, с кем-то говорил по телефону и, не отрывая трубки от уха, коротко велел принести чаю.
Принесли чашки, печенье, поставили на стол, и мы остались вдвоем.
Я сидел и пил чай. Он говорил по телефону, потом по селектору, потом опять по телефону. Пару раз входил адъютант с бумагами, он их подписывал, что-то коротко говорил, извинялся передо мной и опять снимал трубку.
Наконец он освободился.
– Слушаю вас, Леонид Аркадьевич! – устало сказал он, и было понятно, что мой приход ну совершенно не к месту и абсолютно не вовремя!
– Собственно, я к вам спросить, что нужно? – мне тоже было неловко, потому что я не знал, зачем меня привели в этот кабинет, хотя вопрос, в сущности, гроша ломаного не стоит. – Я хотел спросить, ну, все-таки война, может, нужно съездить, отвезти чего-нибудь. Если надо, я могу выступить или просто с ребятами пообщаться. Могу фильм. Вы скажите, что надо, я съезжу…
– Куда съезжу?
– Ну, как куда, туда, в Чечню.
Помолчали.
– Леонид Аркадьевич! – спросил он тихо. – Вам что нужно?
– Ничего, а что? – Я несколько обалдел от вопроса.
– Вы мне прямо скажите, вы зачем пришли? Я могу вам помочь?
– Нет, вы не поняли, мне ничего не надо! Я спросить, возможно, я съезжу туда, скину ребятам напряжение. Мало ли. Вы скажите, я съезжу.
– И?
– Что «и»?
– И что вы хотите?
– Э… ничего, а что?
– Вы меня извините, но я хочу знать, чего вы от нас хотите? Я помогу по возможности, но мне нужно знать, куда вас направить, в какое управление?
– Вы меня не поняли! Мне ничего не надо. Я как раз думал, что могу быть полезен. Там ведь ваши… Ну, я и решил…
Наступила тишина. Он сидел и смотрел на меня. А я смотрел на него.
Вошел адъютант.
Он махнул рукой. Адъютант исчез за дверью.
– Так! – сказал он. – Я так понял, что вы приехали ко мне. Но я не понял зачем? Куда вы собрались ехать? Зачем? Говорите прямо, вам что нужно? Если у вас что-то случилось, то извините, тут не милиция и не прокуратура, здесь Внутренние войска! Мы чем можем вам помочь? Говорите прямо! Вы приехали, ну и говорите, что надо?
– Ничего мне не надо…
– Если вам ничего не надо, то зачем вы тут?
– Так я же сказал… Хотите, я туда съезжу… Выступлю, поговорю… Если надо…
Он нахмурился, полуобернулся к селектору, нажал клавишу и сказал:
– Стас, зайди ко мне!
– Слушаюсь! – ответил кто-то.
И опять повисла тишина.
Он молчал. Я молчал тоже.
Несколько раз звонил телефон, он не брал трубку. Сидел и смотрел на меня.
Открылась дверь.
Вошел генерал-майор. Кивнул командующему и сел напротив меня.
– Знакомьтесь! – сказал командующий. – Мой зам по воспитательной работе. Решите с ним свой вопрос, меня прошу простить, занят!
И он открыл папку с документами.
– Я вас слушаю! – сказал генерал. – Вы по какому вопросу?
Я повторил, не очень понимая, чего от меня хотят.
Диалог повторился практически слово в слово.
Генерал посмотрел на командующего.
Потом оба посмотрели на меня.
– Леонид Аркадьевич! – сказал командующий после паузы. – Вы не могли бы подождать в приемной?
Я вышел.
Минут через пять вышел генерал.
– Вот что, Дружище, пойдемте-ка со мной!
Мы пошли длинным коридором, как я понимал, к выходу. Я, честно сказать, не особо-то и расстроился. Ну, на самом деле, какого черта я сюда приперся, меня никто и не звал. С другой стороны, даже, может, и хорошо, что так получилось. Что мне, в самом деле, больше всех надо? Куда? Зачем? Вот лезу вечно не в свое дело!
Короче, я уже совсем стал отходить от своей шальной идеи и уже решал, с кем бы мне сегодня встретиться, чтобы нормально посидеть, рассказать, где был и куда чуть не занесла меня нелегкая. Потом я решил плюнуть и поехать домой, купить по дороге бутылочку белого хлебного солдатского вина и сварить пельмешек, как мы неожиданно вошли в другой кабинет.
Принесли чай, и мы с генералом просидели, наверное, минут сорок, пока он не убедился, что перед ним не чокнутый на всю голову проходимец, а нормальный городской сумасшедший, который толком и сам не понимает, о чем просит. Но, вероятно, искренен в своем желании помочь.
И через неделю я с ним улетел туда.
Потом было еще много чего.
И вот теперь мы опять ехали с ним на «коробочке» по ущелью, передвигаясь от одного поста до другого, от одной заставы до другой.
Останавливались по плану, он проводил оперативки, потом я выступал около часа, потом мы фотографировались с бойцами, потом я собирал записочки с номерами телефонов, и мы ехали дальше.
Связи не было никакой, и записочки эти я как-то стал собирать с самого начала, потом приезжал в Москву и неделями обзванивал родственников, сообщая, что я, мол, только что оттуда, и что ваш сын передает вам привет, и что у него все в порядке. Записочек набиралось много, один раз я притащил 757 штук. Я, конечно, не помню каждой, но очень хорошо по