Красавчик зажмурил один глаз и почесал подбородок. Перед ним встала иная картина…
Вокруг стола на маленьких стульчиках сидели лилипуты.
Красавчик покачал головой: нет!
Толстый нахмурил брови. Длинный и Коротышка подняли стол как можно выше. Теперь Длинный держал его на уровне подбородка, а Коротышка – на вытянутых над головой руках.
Толстый вновь посмотрел на Красавчика: ну, теперь так?
Красавчик вставил в глаз монокль и представил себе…
Вокруг стола сидели гости, но не стульях, а на стремянках.
Видение исчезло.
Красавчик скривил губы: нет, нет и нет!
И показал, как надо.
Стол повис на нужной высоте.
Держать было тяжело, стол дрожал, звенела посуда.
Толстый подошел к Коротышке, ухватил столешницу руками и показал Коротышке глазами: дескать, перейди на ту сторону, к Длинному.
Тот исполнил команду мгновенно и прямолинейно: перешел на сторону Длинного, не отпуская краешка скатерти, за которую держался. Вся сервировка тут же повернулась на 180 градусов.
Красавчик тем временем, закончив готовить стол к приему, приволок здоровенную вазу с цветами, водрузил ее в центр и едва успел подхватить стол со стороны Толстого.
Все застыли, каждый держа свой край.
Пробили часы.
Суслики нырнули в норки.
Столб огня и дыма поднялся над вулканом.
Тайфун сорвал с домов крыши и с корнем вырвал деревья.
Огромная волна цунами обрушилась на берег.
С грохотом рухнули несколько портретов, зеркало и створки массивной двери.
Вошли гости и расселись вокруг стола:
Дама с бюстом восьмого размера, декольтированная «на 24 персоны», в очках с невообразимо толстыми стеклами – рядом с Красавчиком…
Мальчик-гниденыш в коротких штанишках, которого Дама привела за ухо, – возле Толстого…
Полковник, судя по пробковому шлему колониальных войск, весь в орденах, хромой, со вставным глазом и протезом правой руки – возле Коротышки…
Худой чопорный Господин, крайне болезненного вида, который явился на обед почему-то с аптечкой и тут же открыл ее, моментально расставив вокруг себя какие-то баночки, скляночки, пузырьки, облатки, шприцы, пипетки, пробирки и прочее, включая стерилизатор на спиртовке, которую тут же и поджег. А также медицинскую утку, которую на всякий случай засунул себе под стул, – сел он не на кресло, а на унитаз, рядом с Длинным, возле Мальчика…
Все застыли в ожидании.
Пробили часы.
Стадо слонов в испуге рванулось с места.
Упал самолет.
Сошел с рельсов поезд.
Обвалилась часть стены.
И в этот проем в зал вошел Герцог.
Небольшого роста, еще меньше, чем коротышка, кривоногий, худой и удивительно противный.
На поводке он волок собачку, вероятно, смесь бульдога со скунсом, очень похожую на хозяина – такую же кривоногую и противную. В другой руке Герцог держал тонкую изящную трость, на которую опирался. При этом трость каждый раз изгибалась дугой, и Герцог почти заваливался на бок.
Все встали.
Герцог совершил ногой какое-то сложное винтообразное движение и замер в полупоклоне, широко расставив руки. С одной стороны в воздухе болталась тросточка, с другой – собачонка на поводке.
Все поклонились.
При этом…
Полковник снял шлем левой рукой, щелкнул каблуками сапог и резко опустил подбородок на грудь. В супницу со звоном булькнул стеклянный глаз, и с головы упал парик. Полковник был лыс, как коленка, и на самой макушке у него была металлическая блестящая заплатка с гайкой посередине…
Мальчик тюкнулся головой в фаршированную рыбу…
Дама навалилась бюстом на салат оливье…
Болезненный Господин попытался ногой повторить движение Герцога и тут же надел себе на ботинок утку, от которой так и не смог избавиться до конца обеда, как ни старался.
Коротышка выхватил из руки Герцога тросточку, подсунул ее под край стола.
Вновь пробили часы.
Начался падеж скота… лесные пожары… землетрясение… засуха…
Все выпрямились.
При этом…
В салатнице перед Дамой образовались две круглые впадины, ее декольте красиво оформилось зеленым горошком под майонезом…
Во рту Мальчика торчал рыбий хвост…
Хилый Господин дернул ногой, пытаясь сбросить утку, смахнул со стола стерилизатор, обдал себя кипятком, взвыл, сел на шприц, вскочил и замер с выпученными глазами…
Полковник резко, по-военному, поднял голову. Гайка с лысины сорвалась, отлетела назад и вдребезги разнесла зеркало…
Герцог оперся рукой на теперь уже не существующую тросточку и завалился на бок.
Раздался общий «ах!»…
Полковник сделал четкий поворот, правой рукой в черной перчатке опрокинул все, что стояло возле него на столе, заехал в лоб Коротышке и, печатая шаг, отправился на помощь Герцогу.
Идти ему было крайне неудобно. При каждом шаге он съезжал по ножному протезу вниз – набок, верхний край протеза вылезал у него из-под руки в районе подмышки, и он, опираясь на него левой рукой, вытягивал себя вверх, занимая исходное положение.
Здоровой рукой Полковник помог Герцогу подняться и тут же съехал вниз по протезу.
Кое-как добрались до стола. Полковник, чтобы удержать равновесие, оперся рукой о край столешницы. Тросточка со звуком басовой струны вылетела, распрямилась, прошила весь зал и насквозь проткнула чучело кабана. Тот страшно завизжал и ускакал галопом.
Коротышка едва успел подхватить свой край.
Полковник помог Герцогу сесть в резное кресло с высокой спинкой, как раз между Длинным и Коротышкой.
Герцог исчез под столом. Торчала только спинка кресла и его седая макушка.
Полковник отодвинул кресло и начал качать ногой педаль. Сиденье поползло вверх, и Герцог медленно стал появляться перед гостями.
Полковник качал и качал педаль до упора. Щелкнул стопор.
Теперь Герцог сидел так, что над столом торчали его коленки.
Но он, как и все присутствующие, сохранял полную невозмутимость.
Полковник щелкнул каблуками, и у него выскочила вставная челюсть. Он подхватил ее на лету, вставил в рот и отправился на свое место.
Все сели.
На одной из картин ожил военный духовой оркестр.
Грянул походный марш.
Обед начался.
Из-за музыки разобрать, о чем говорили гости за столом, было совершенно невозможно. Но происходящее завораживало.
Поскольку кресло сползало вниз, Длинному приходилось его непрерывно подкачивать, так что Герцог в течение всего обеда то появлялся за столом, то исчезал под ним. Это происходило именно в те моменты, когда кто-то произносил тост в его честь или когда он подносил ко рту вилку… Кроме того, он время от времен швырял обглоданные кости собаке и каждый раз попадал в рот Коротышке. Тот их, естественно, выплевывал обратно, и Герцог с удивлением находил эти обглодки у себя на тарелке…
Собака ненавидела Коротышку лютой ненавистью, поскольку она справедливо считала, что он ворует ее кости, которые ей швырял хозяин. Она рычала, скулила, лаяла и хватала Коротышку за икры.
При этом по какой-то загадочной причине, когда кресло с Герцогом опускалось вниз, она появлялась над столом, как противовес в шахте лифта, и жрала все, до чего могла дотянуться…
Гости в эти минуты обращались к собаке так, как будто это был сам Герцог…
Коротышка безмерно страдал как от собаки, так и от Полковника, который каждый раз, поворачиваясь, бил его протезом по лицу, а защититься ему было нечем. Он уворачивался, отодвигался, сколько мог, и, наконец, сунул голову под столешницу…
Длинный мучился по трем причинам. Во-первых, один вид лекарств, которые все время принимал болезненный господин, вызывал у него тошноту, а во-вторых, вонючий пар, поднимающийся над стерилизатором, щипал глаза и заставлял надсадно чихать и кашлять, отчего на столе все подпрыгивало, и соусы текли ему на брюки. В-третьих, одной ногой он был вынужден качать педаль герцогского кресла, а другой – нажимать под столом кнопку пускового механизма, то вперед, то назад, чтобы обе ленты двигались от стола и к столу, подавая еду и напитки и увозя грязную посуду…
Красавчик багровел от смущения. Вид сверху на декольте Дамы был грандиозен и возбуждал его безмерно. Кроме того, сама Дама кокетничала с ним, принимая за Герцога, томно водя глазами и так тряся бюстом об стол, что за версту были слышны ухающие удары.
Она непрерывно подносила ему руку для поцелуя, наступала под столом на его ботинок своей туфлей 45-го размера и шептала, что готова стать герцогиней прямо здесь и при всех. Она дышала так громко и сладострастно, что сидящий напротив Полковник никак не мог раскурить трубку, из которой при каждом ее выдохе вылетали клубы дыма с искрами и табаком…
Толстый страдал невообразимо. Во-первых, у него расстегнулись булавки на брюках и спереди, и сзади и кололи его все время. Во-вторых, Мальчик-гниденыш не желал есть то, что ему подавали, и незаметно сбрасывал все это со стола прямо в расстегнутые штаны Толстого. Кроме всего, Мальчик первым за столом обнаружил, что Толстый не просто стоит у стола, а держит столешницу, и, поняв полную свою безнаказанность, издевался над ним как хотел. Он бросал в него крошки, щекотал, щипал и вообще вел себя мерзко. Толстый от всего этого начал икать, отчего все предметы на столе при каждом его «ик!» сдвигались со своих мест и меняли положение, так что тот из гостей, кто уже занес вилку над мясом, в результате тыкал ею в кусок сладкого пирога.
И, что особенно было неприятно, на них ополчились блюда на столе.
Половина фаршированной рыбы, с разинутой пастью, подъезжала на блюде к Длинному, тыкалась ему в штаны под животом, зубастая пасть ее смыкалась, и «Длинный тонко взвизгивал то ли от боли, то ли от удовольствия.
Голова свиньи, украшенная остатками зелени, нападала на Коротышку, каждый раз тюкаясь в него нос к носу. Хрюкала, заливала ему лицо жирной гречневой кашей и отскакивала назад, оставляя у него во рту то картофелину, то собственное ухо, то кусочек пятачка. В конце концов он стал совершенно похож на нее, и возникало ощущение, что это целуются братья-близнецы.