Только вот кого считать семьей, Петя так для себя не решил. Ему было стыдно за вчерашние проклятия в адрес папы и мамы. Он злился на свои детские слезы обиды и зависти – да, банальной зависти к Сашке, у которого была семья.
– Сегодня Сережа должен приехать, – сообщила баба Дуся, и у Пети опять все внутри заболело. Евдокия Степановна встала не ради него, не ради внука, а ради зятя. Она оделась, умылась, хотя еще вчера лежала на кровати и выла. Петя думал, что баба Дуся выздоровела, чтобы он не страдал. А оказывается, он тут был совсем ни при чем.
– Где он вчера был? – буркнул обиженно Петя.
– Не мог, значит.
– Когда надо, он никогда не может.
– Не смей так про отца говорить, – одернула его баба Дуся. – Каким бы он ни был, он твой отец. Прояви уважение.
– Не буду, – заорал Петя как полоумный, – не буду, не хочу! Он мне никто! У него есть другие дети, а я ему только мешаюсь! Он меня ненавидит, потому что вынужден деньги мне давать! Ненавижу его!
Евдокия Степановна выронила вилку, которая с глухим стуком упала на пол.
– Ты что ж такое говоришь? Кто тебя надоумил? Откуда ты такие слова-то взял? – Баба Дуся присела на край стула.
– Сам додумался. Я уже взрослый. Чего тут непонятного? – Петя взял вчерашний пирожок Сашкиной мамы.
– Не говори так. Сережа тебя очень любит. – Баба Дуся будто сама не верила в то, что говорит.
– А если любит, то пусть докажет. Пусть сделает что-нибудь! Он ведь только говорит, а ничего не делает!
– Так что же он должен сделать? – Евдокия Степановна смотрела на Петю, будто видела его впервые.
– Он должен жить со мной! И с тобой! Мы тоже его семья! А человек должен жить со своей семьей! Это все знают, кроме него! – проорал Петя и выскочил из дома.
Когда он вернулся, баба Дуся сделала вид, что ничего не произошло. Когда приехал отец, Петя, быстро поздоровавшись, убежал к Сашке, с которым и гулял до позднего вечера. И опять Евдокия Степановна ничего ему не сказала, даже не спросила, где он все это время пропадал.
– Поешь там сам, я устала. Завтра переезжаем в город.
Петя с удовольствием съел холодный вчерашний борщ Сашкиной мамы и помыл за собой тарелку. В тот вечер он твердо решил сделать так, чтобы не зависеть от отца, не быть таким, как он, выбрать себе другую профессию, другое дело, ни в чем не походить на него. Ни в чем.
В этом он преуспел. С годами отец стал для него совсем посторонним человеком – Петя тщательно и сознательно вытравлял в себе любое, пусть даже мимолетное, сходство. Он не стал поступать на исторический факультет, как ему советовал папа, и проявил твердость духа, когда тот писал ему пространные письма, спрашивая: «Хорошо ли ты подумал насчет экономического, потянешь ли, окажется ли это по зубам, у тебя же нет математических способностей, да и с аналитическими плохо».
«Откуда ты знаешь? – хотел спросить у него Петя. – Откуда ты про меня хоть что-то знаешь? Про мои способности, про то, что мне по зубам? Ты про меня ничего не знаешь!»
От окончательного разрыва его удерживала Евдокия Степановна, которая продолжала любить зятя и требовала того же от Пети. Ради бабы Дуси Петя терпел.
Петя не ревновал отца к сводным сестрам, равнодушно относился к тете Марине. У него прошла острая обида за то, что отец спокойно жил, построил новую семью, крепко спал и его не терзали угрызения совести. Петя научился относиться к отцу с мягким юмором и даже в редкие моменты испытывал к нему жалость. Ведь, можно сказать, отец тоже не стал тем, кем хотел. И наверное, баба Роза тоже говорила ему, что он не потянет, не справится, не сдюжит.
– Будь осторожен в своих желаниях, – часто повторяла Пете баба Роза, – они могут исполниться.
Петя не понимал, что плохого в том, чтобы его желания исполнились. И как можно быть с ними острожным.
Возможно, отец тоже был слишком осторожен. И прожил жизнь, так ни разу и не помечтав о большем. Был ли он доволен? Петя знал, что в молодости отец был амбициозен, но с годами даже амбиции исчезли. Так что Сергей всю жизнь не лез, не рвался, пересиживал, терпел и имел то, что имеет.
Только одно коробило Петю до глубины души. Да, он был взрослый, он собирался построить свою семью. У него имелись работа, зарплата и все, что положено взрослому самостоятельному человеку. Он давно уже все понял. И про папу, и про бабушек. Но каждый из визитов к отцу, которые оставались регулярными, раз в месяц, несмотря на то что Петя давно не получал алиментов в конверте, давался ему тяжело. Особенно тяжело, когда в доме были сестры.
Они так и были привязаны друг к другу и так же с опаской и недоверием относились к Пете. Вера и Надя.
Отец очень гордился тем, что именно он дал имена дочерям. Вера и Надежда. На семейных застольях, выпив, Сергей приобнимал Марину и говорил, что она – его Любовь. В том смысле, что у него полный комплект. Это была дежурная многолетняя шутка, от которой Петю коробило.
Если Петя был похож на мать и совсем чуть-чуть на бабу Розу, то девочки оказались – копия отец. С коротковатыми ногами, рыхловатые, с «жидкими» попами, как характеризовала их баба Дуся, с выпученными животами. От матери им достался вечно приоткрытый в удивлении рот, блеклые глазки и светлые волосы, будто прилепленные к черепу. Тетя Марина носила пучок, никогда не распускала волосы, зная о своем недостатке, и наносила яркий макияж. Маленькому Пете казалось, что она просто разрисовала свой череп красками. Говоря откровенно, в те годы он ее побаивался.
Сергей восторгался дочками. Петя это прекрасно видел. Любое их достижение вызывало у него бурные эмоции. Наверное, только это раздражало Петю. В его детстве никто ничем не восторгался. Окончил год без троек – ну, хорошо. Даже не молодец. Баба Роза полагала, что его учеба – это обязанность, работа, и считала подарки к успешному окончанию года бессмысленным баловством. Баба Дуся вообще никогда не интересовалась его отметками. Отец считал, что Петя «недорабатывает».
– Ты вылезаешь на собственной памяти, – выговаривал он, увидев четверку по истории, – если бы ты приложил усилия, хоть чуть-чуть. В конце концов – это позор, иметь четверку по истории! Тебе что-то не понятно? Ты не можешь запомнить даты? В чем конкретно проблема? Неужели трудно прочитать параграф?
Пете было нетрудно. Он не хотел. Ему не нравилась учительница. Но отцу он этого не говорил.
К дочкам Сергей относился совсем по-другому. Он не видел, что девочки растут заносчивыми и очень хорошо знают, как подойти к папе. Сергей никогда и ни в чем им не отказывал – ни в новом платье, ни в карманных деньгах.
Петя не понимал, как можно любить их – толстых, мерзких, некрасивых – и не любить его, Петю? Как можно любить тетю Марину с ее оттопыренной нижней губой и нарисованными бровями?
Петя рылся в письмах бабушек и не находил ответа на свой вопрос – почему произошло все так, как произошло? Кто виноват? Можно ли было это остановить? Предотвратить?
Света, насколько Петя мог судить по письмам бабы Розы сватье и ответным скупым репликам, «искала себя». Период глубочайшей депрессии оказался затяжным. Его мама отказалась от врачей и вдруг пропала. Так сказала баба Дуся:
– Света пропала, – и заплакала.
Петя помнил ту женщину, к которой они приехали уже не с Розой Герасимовной, а с Евдокией Степановной. В дороге, вопреки обыкновению, бабуля очень нервничала, и они опоздали на электричку, потом пропустили автобус. Добирались на попутке. И баба Дуся, которой вообще всегда везло на людей, расплакалась. Водитель, оказавшийся ушлым молодым парнем, попросил сто рублей. Баба Дуся уточнила – сто рублей? Да, сто рублей. Баба Дуся порадовалась, что везение на добрых людей ей не изменило, и села в машину. Через десять минут поездки, когда они ехали по пустой трассе между полями, парень сказал, что сто рублей – за километр. А ехать – все сорок. Баба Дуся ахнула. Парень остановил машину и предложил выйти.
Видимо, это был исправно работавший прием, и он проделывал такой трюк не в первый раз. Наверняка люди пугались остаться именно здесь, на пустой дороге, и соглашались на любую цену, лишь бы добраться до ближайшего населенного пункта. Баба Дуся же вышла, села на рюкзак – туристический, мужской – и заплакала. Петя испугался. Не за себя, за бабулю. Ведь это она учила его умению ждать, не торопиться, не волноваться – и тогда все обязательно сложится так, как надо.
Петя считал себя взрослым и ответственным за бабу Дусю. Он хотел ударить водителя, чтобы до крови, жалел, что рядом нет Сашки, и жестоко страдал от собственного бессилия. Он мог только сесть рядом с бабулей прямо на дорогу и смотреть, как удаляется машина. Петя ждал до последнего – водитель наверняка одумается и вернется, но тот спокойно бросил на пустой дороге пожилую женщину и подростка.
Через полчаса ожидания на дороге появилась машина, которая ехала в сторону станции. И мужик остановился, вышел и предложил подвезти. Петя объяснил ему, куда они собрались, и водитель еще настойчивее предлагал поехать назад, чтобы успеть на электричку, другой уже сегодня не будет. Но баба Дуся продолжала сидеть на рюкзаке и возвращаться отказалась наотрез. Мужик пожал плечами и пообещал Пете, который уже тоже плакал, прислать со станции хоть кого-нибудь.
Мужик обещание сдержал. Бабу Дусю и Петю до нужного места, где «пропала» Света, довез молчаливый водитель. Он не взял денег и за всю дорогу так и не произнес ни слова.
Евдокия Степановна увидела скопление полуразрушенных бараков, непролазную грязь вокруг и снова заплакала. Как Петя понял позже, это было, скорее всего, поселение тех, кто верил в конец света, третью мировую войну, придуманных святых и в то, что жить нужно именно так, как они живут – питаться солнцем, водить хороводы и надеяться на лучшую долю там, на небесах.
Баба Дуся продолжала плакать и тогда, когда из ворот вышла женщина, которая без конца улыбалась. Она была одета в длинное платье – грязное по подолу, галоши на босу ногу и платок, который открывал только лицо. Петя заметил, что на руках у женщины – цыпки, как у детей. А под ногтями – слой грязи. И лицо – странное, с глубокими морщинами, загорелое чуть ли не дочерна, нечистое.