Сейчас я ей скажу о своем диагнозе, и солнце, возможно, погаснет. Но, наверное, тянуть с признанием не стоит. Пусть лучше уходит сразу.
В такие минуты моя ненависть к матери, судьбе, Господу Богу достигала апогея. Какого бы циника я из себя ни изображал, а самое страшное в этом гребаном мире — быть отверженным. Никогда не получится полного одиночества, стопроцентной независимости. Ты всегда будешь прикидывать, а не пошлют ли тебя куда подальше с твоей заразой и перспективой лимфомы и туберкулеза…
…Арина сказала только:
— Бедненький. Это больно?..
— Ничуть. Но, к сожалению, заразно. А еще неизлечимо, да.
— Я могу спросить, как это случилось? — осторожно спросила прежде казавшаяся мне диковатой Арина (и откуда в ней столько такта вдруг нашлось)?..
— Как я заразился? Меня родила инфицированная женщина. Что ещё сразу объяснить, чтобы постоянно одни и те же вопросы не всплывали?
Она замялась:
— А сколько… сколько…
— Сколько я проживу? — уточнил я. — Не знаю, и никто не знает. Говорят, есть такой вариант, что можно мучить планету весь свой биологический возраст…
— Ну и прекрасно, — пожала плечами Арина. — Ты мне только дай что-нибудь про ВИЧ этот твой почитать или видео какое посоветуй посмотреть… Для общего развития. Не, ну про презервативы я знаю, конечно, а больше ничего…
— И еще что от СПИДа умер Меркьюри, да?
— И Айзек Азимов, — добавила Арина.
Она задёрнула шторы.
Она поселилась у меня. Ее мама и правда была не против. Фантастика — ведь мы с Ариной были знакомы всего несколько дней.
— Шестнадцать лет — это, в общем, нормальный возраст, чтобы жить с мальчиком, — излагала Галина Геннадьевна у меня на кухне свою позицию. — Не запру ж я её дома, если она так влюбилась… Главное, предохраняйтесь… Она для ребёнка еще мала, да и тебе-то всего восемнадцать. Ты не думай, что я от Аришкиных дел отстраняюсь — я ей 500 рублей в неделю буду давать и всё ей покупать, что надо — ну, одежду, учебники… В школу буду наведываться, если надо. И к вам буду заходить. Ну, по звонку, конечно…
Она говорила торопливо — внизу, в машине её ждал тот самый Володя, Аринин новоиспеченный отчим.
— Противно, — сказал я Арине, когда ее мама ушла.
— Ты о чём?
— О том, что она ко мне хорошо относится до того момента, пока не знает, что у меня ВИЧ.
— Это конечно… — согласилась Арина. — Но ведь и ты не готов говорить о ВИЧ, как об обычном заболевании. Ну, как если бы у тебя был диабет. Представляю, как ты боялся мне об этом сообщить… Начни с себя.
Я медленно закипаю. Я закипаю? Это интересно.
— То есть я сам виноват, что с детства меня в хлорную яму затаптывают? Так?..
— Ты виноват в том, что чувствуешь себя виноватым. Ясно тебе? Или я непонятно объясняю?
До меня начало доходить. Она была, конечно, права, но я привычно юродствовал.
— Ну, теперь я жду пару заключительных выводов из американской психотерапии, что надо полюбить себя и блаблабла, — проворчал я.
— Вот ты смеёшься, а ведь это так и есть, — укоризненно сказала Арина. — Иногда самая попсовая истина из какого-нибудь тупого паблика «ВКонтакте» оказывается настоящей правдой. Но мы слишком умные и циничные, чтобы это принять, да?
Она всё это говорила вроде бы между делом. Мы как раз в четыре руки чистили ванну, ещё в прошлом веке покрывшуюся колкой ржавой чешуей. (С Арининой подачи мы активно приводили запущенную квартиру в порядок: «Твою болезнь я не вижу, а вот квартира твоя точно больна», — говорила мне она, и мы переклеили обои, покрасили подоконники и даже перестелили линолеум). И я все эти дни ходил с блаженной улыбкой: со мной рядом не девчонка шестнадцати лет, а генератор мудрости и душевности. За что мне такое счастье? Может, я правда клевый чувак, и действительно этого достоин?..
— Я люблю тебя, — сказал я.
Нечаянно сказал, представляете. Само вырвалось.
— Чего? — переспросила она и отвлеклась от неподатливой ржавчины, взглянув на меня будто бы удивленно.
— Да ничего, — смутился я.
В её стиле было бы сказать на это что-то типа: «Спасибо, конечно, а я-то думала, между нами только секс. Может, пивка?», но она ответила очень серьёзно:
— Я тебя тоже.
Вот и всё, сюда, в мою ванную, можно было звать тетеньку из загса, священника, да хоть Господа Бога.
Мы откусили наш кусочек вечности.
Каждые три месяца в СПИД-центре меня ждал Санпалыч, главный инфекционист. Он называл меня «старина». Конечно, мы же уже восемнадцать лет знакомы.
В этот раз я пришел к назначенному времени, а его не было. Пришлось ждать в коридоре. Образовалась очередь. Двое явных гомосексуалов (когда я был ребенком, они составляли куда более обширную часть моих товарищей по диагнозу, а теперь теряются на общем фоне), с десяток девчонок и парней, с виду обычных студентов, несколько серьёзных, будто утюгом приглаженных мужчин около сорока, а ещё молодые мамы с детьми на коленках… Некоторые из них мне наглядно знакомы — посещения инфекциониста у нас примерно в одни даты, мы обмениваемся кивками и дежурной фразой «Ну, как клеточки?».
Особняком держалась женщина ближе к пятидесяти годам. Думаю, это один из ее первых приходов в СПИД-центр — на ней не было лица. Ничего, привыкнет. Это теперь на всю жизнь.
— Как думаете, может, мне противотуберкулезную попить? — спрашиваю я Санпалыча.
— Так у тебя же нет туберкулёзных проявлений уже года три. Зачем? Что-то беспокоит?
Я замялся:
— Да нет…
— Ну тогда с противотуберкулёзными подождем пока. Клетки хорошие, иммунный статус приличный. А настроение как?
— Прекрасное, — улыбнулся я.
Он поднял на меня глаза.
— Влюбился, что ли?
— Ну, типа того, — хмыкнул я. — А всё-таки, Санпалыч, может, изониазида мне, а?..
— Смотри сам, но я не вижу причин.
Он не знает, где я работаю. Если б я рассказал, то он не изониазид бы мне рекомендовал, а уйти из морга и искать другую работу. Я — в группе риска. Но я себя убеждаю — это же не значит, что я обязан заразиться. Главное, что у меня теперь есть деньги. Иметь деньги — это большое счастье, оказывается.
— Слушай, старина, ты мне вот что скажи, почему ты прием нашего нового психолога уже второй раз пропускаешь? Она мне жалуется на тебя, — говорит Санпалыч.
Я шумно выпускаю воздух из ноздрей.
— Ну, Санпалыч, ну мне что, делать нечего? Что она мне нового может сказать? Или тесты опять полтора часа делать, как с прошлой психологиней? Да нормально я со своим ВИЧ живу, нормально…
— А она расстраивается, что именно ты не ходишь.
— Любопытно посмотреть на «плюса» с рождения?.. Так я вроде не один тут такой…
— Я ей рассказал, какой ты у нас оригинал. Ну зайди ты к ней. Она вроде на месте сейчас. Хорошая девчонка. Знаешь, это ведь не столько тебе нужно, сколько ей. Для опыта.
— Только у меня времени пять минут, на учебу опаздываю, — я делаю одолжение и иду в кабинет психолога.
Там всё завалено книгами, папками, бумагами… Встречались упаковки из-под косметики и обертки от продуктов. Кажется, новый психолог практически жила на работе. Войдя, я ее не сразу и увидел-то из-за бумажной груды, да и она, погружённая в чтение, не заметила, что в кабинете не одна.
— Ку-ку, — говорю. — Я пришел.
— Кто «я»? — оторопела психологиня, подняв на меня взгляд.
Она была совсем молодая, года двадцать два-двадцать три, не больше. Худенькое строгое лицо, переливчато покрашенные волосы, огромные очки, четко прорисованные брови — в общем, всё по сегодняшней моде.
— Да ладно, — я вальяжно устраиваюсь в кресле. — Ну-ка, кого вы очень хотели увидеть?
— Спирин, это вы?
— Именно!
Она рассмеялась:
— Правильно мне о вас Санпалыч говорил. Вы интересный. А меня зовут Анна Антоновна. Ну что, давайте начнём? У меня есть пара тестов, очень хороших… Чёрт, что-то не могу их найти… Такая зелёная папка…
— Ань!..
— Что? — удивляется. — Какая я вам Аня? Лев, сохраняйте, пожалуйста, субординацию!
Иногда на меня нападает это безудержное, почти дикое желание превознести себя над ситуацией, и я ничего не могу с собой поделать. Продолжаю хамовато:
— Ань, ну ты же сама, наверное, успела уже понять, что поход к психологу СПИД-центра для нас всех — это просто формальность. Вы нам ничем помочь не можете. Ваши тесты, ваши советы — полная ерунда.
— Ну не скажи, — занервничала Аня. — Вот недавно пришел положительный анализ мужчине, кандидат технических наук он, что ли, так он сначала говорил, что покончит с собой, а потом, в течение нескольких встреч со мной, изменил свой взгляд на болезнь. Нет, я не хвалюсь, это не моя личная заслуга, просто с помощью определённых психотерапевтических инструментов можно помочь человеку, который оказался в такой ситуации. Вот и всё.
— Да просто ты понравилась этому кандидату как женщина, вот он и передумал самоубиваться, — заверил ее я. — Но зря он на что-то надеется. Ты же не будешь с ним спать…
— Что за ерунду ты несешь?! — возмутилась Аня. — Я тебя сейчас выгоню.
— Да пожалуйста, — пожал я плечами. — А что я? Ты же сама искала встречи со мной. Ну вот и пообщались…
Я двигаюсь к двери.
— Подожди, присядь. Тебе нужно походить на группы для ВИЧ-положительных. Ты же в курсе про такие группы? Поддержка тех, кто с тобой в одной, так сказать, лодке бывает очень кстати…
— Что мне там делать? — прыснул я. — Сопли вичушникам подтирать?.. Ах, я десять лет кололся, докололся до реанимации и там узнал про ВИЧ, Боже, как я несчастен, пожалейте меня. Или — да у моего мужика не может быть ВИЧ, ведь он меня любит и не изменяет, откуда же у меня этот плюс?! Тьфу ты. Я не смогу это слушать, я им слишком завидую…
— Чего им завидовать? Да им в сто раз хуже, чем тебе. Прибегают сюда уже со СПИДом махровым зачастую. А тебя с детства контролируют. Это большой плюс, поверь.
Я мотаю головой: