Наконец, нам выпало совместное дежурство.
— Ром, у тебя все в порядке?
— Нет, честно говоря, у меня все плохо.
— Что случилось?
— Не могу… не могу об этом говорить… Тяжело.
— Ладно. Но если надумаешь — расскажи, помогу, чем могу.
— Спасибо, я знаю, ты от души. Но помочь мне вряд ли кто-то может. Сколько в мире ненависти, агрессии… Уж ты-то знаешь.
— Ну и что? Ну, ненависть, ну агрессия… Ты как с Луны упал. Мир у нас хреновый, это не новость, но чтобы жить в нём стало легче, надо принять себя. Это мне Арина постоянно твердит. И это абсолютная правда.
— Ну да, ну да, что-то я расклеился. Давай работать.
Это дежурство прошло спокойно, если не считать, что нам пришлось самостоятельно вскрыть труп. Ранее мы при этом, конечно, присутствовали, но просто выполняли просьбы патологоанатома (разложить органы по пакетикам, подать скальпель и прочее). Но у Андреича накануне как раз был юбилей, и он попросил нас похозяйничать в покойницкой, а сам удалился спать.
Я был воодушевлён как никогда. Держать скальпель в руках — счастье же. А вот Рома побаивался:
— А если мы что-то сделаем не так?
— Ну, этому товарищу уже всё равно, — кивнул я на труп. — А все косяки, если что, возьмет на себя Андреич.
Но все прошло хорошо. Дорогого стоит, когда твои руки делают то, что должны. Мои созданы для того, чтобы проводить этот ласковый, но твердый пунктир по коже. Жаль, что не суждено…
— Какой чудесный туберкулёз, — прошептал я. — Он тут везде!.. В лимфоузлах, легких, животе… Развёрнутейшая картина СПИДа. Коллеги по диагнозу, имя нам легион, твою ж мать…
— И что мы сделали? Фактически его закрытую форму туба перевели в открытую. Вентиляция — никакущая. Ты понимаешь, как мы рискуем?! И прежде всего — ты…
— Да перестань, не занудствуй… Как закончим — пойдем пивка попьем, а? Всё-таки стресс…
— Нет, у меня занятия с утра. Мне бы хоть часик поспать.
После дежурства мы остановились на крыльце.
— Слушай, — сказал Рома. — Дубак на улице, одолжи мне свой свитер, если не сложно? У тебя куртка вроде потолще…
— Не вопрос, — сказал я и снял свитер.
Вот на фига я это сделал?! Почему мне сразу не пришло в голову, что он меня отсылает к эпизоду из моего же любимого романа!.. Ведь он таким долгим взглядом на меня посмотрел…
На другой день мне позвонили из полиции. Сказали, что Рома повесился. Могу ли я приехать в отделение прямо сейчас?
Следователь ткнул в меня запиской, написанной Роминым почерком: «Я и так не живу. Я, может быть, и не жил никогда. Мне не позволено быть собой. Так стоит ли вообще шевелиться? Лео, бро, прости меня за свитер. И за всё прости — я знаю, тебе будет больно, когда меня не станет. Но это пройдёт. Борись за то, чтобы всегда оставаться собой. Борись за Арину. Я не буду говорить, что всё будет хорошо. Но в том, что ты всё выдержишь, я не сомневаюсь».
— Кто не позволял Федянину быть собой? — спрашивал следователь. — На кого он был так обижен? И почему вам нужно бороться за себя и некую Арину?
— Я не знаю, — подавленно бормотал я. — Он последнее время и правда был потерян… Но он толком ничего не говорил, я не знал, как ему помочь… А почему мне нужно бороться — это к делу отношения не имеет…
— Кроме вас, с кем еще общался Федянин?
— В школе у него друзей не было. В институте он тоже вроде ни с кем не успел подружиться…
— Странно… А девушка у него была?
— Нет. По-моему, у него девушки вообще никогда не было…
— Какие у него были отношения с родителями?
— Отец с ними не жил. А с мамой… ну, нормальные, но не особо близкие, думаю.
— Дааа, Спирин, мало вы знаете о своем лучшем, между прочим, друге…
— Я плохой друг…
Это мало сказать — «плохой друг». Боже, как я себя ненавидел в эти минуты. Как я мог прошляпить тебя, Ромка?!
Дома Арина мне сказала:
— Пойдём к его маме. Как ей, наверно, сейчас ужасно. А мы же в записке… Ей-то он ни слова не написал на прощание…
Ромкина мама, всегда казавшаяся мне ослепительно, почти неприлично красивой, сейчас напоминала серый памятник скорбящей матери. В каждом городе такой есть… Значит, реалистично их делают, эти памятники…
Мы пытались говорить ей какие-то слова, которые, конечно, звучали ненатурально. Она никак не реагировала. Но на прощание сказала:
— Вот вы — пара. Вот у вас будут дети. А Ромка был на это не способен… Да чего он вообще хотел и, главное, что он мог?.. Какое его ждало будущее, если он?.. Не поймите меня неправильно, но, может, оно и к лучшему?.. Я знаю, грех так говорить, всё-таки я мать. Но он же был не как все…
И тут я понял. Всё сложилось.
— Уходите, мне тяжело вас видеть, — сказала она.
— Вам вообще как, нормально жить с тем, что вы толкнули своего сына в петлю?.. — спрашиваю.
— Да ты хоть понимаешь, что я пережила с тех пор, как он мне рассказал?! Уже два года, как я живу с этим кошмаром! — разрыдалась она, но по мере рассказа успокаивалась и говорила все более складно. — Сначала думала, пройдет. Это всё пропаганда… По телевизору все певцы то ли мужики, то ли бабы… трусы торчат… В интернете все эти паблики, ужас, что там пишут, и главное — все имеют своё мнение, никто ни о чём не стыдиться сказать… Одно дело, если бы Рома был нормальный физически и психически, а так…
— Хорошо же вы себя оправдываете! — воскликнула Арина.
А я ничего не мог сказать. Я только мысленно орал:
— Господи! Ты там что, офигел?! Люди мы все, или кто?!
Потеряв единственного друга, я ещё больше стал ценить Арину.
Она строила очень обширные планы на будущее. Я ими тоже проникся. Совсем ещё недавно я запрещал себе даже думать о том, что будет через год, пять или пятнадцать лет. Прежняя психологиня из СПИД-центра говорила мне: живи в отсеке сегодняшнего дня. Теперь, благодаря человеку, решившему быть со мной рядом, я осторожно поднимаю голову из отсека, и когда смотрю вдаль, хочется видеть только хорошее.
— Через полтора года мне исполнится восемнадцать, и мы поженимся. Я сразу же забеременею. Рожу мальчика, а следом — девочку. Я считаю, дети должны быть погодками: вместе расти веселее.
— А вирус в придачу к погодкам не хочешь? — издеваюсь я.
— Ой, не надо. Я в этом вопросе теперь прекрасно подкована. Есть все возможности годами жить в браке с ВИЧ+ и не заражаться. И детей рожать здоровых. Такие пары называются дискор…
— Дискордантными, — помогаю я.
— Точно! Так что от семейного счастья тебе не отвертеться!
— А высшего образования мадемуазель получить не желает?
— Блин, ну понимаешь, к точным наукам я не способна, а идти на все эти лажовые гуманитарные специальности просто глупо. Не, ну, на филфак можно, конечно. Шлифануть литературный вкус. Но не уверена, что игра стоит свеч…
Идеи в тот день сыпались из Арины как из рога изобилия.
— Я ещё кое-что придумала.
— Что?
— Усыновить «плюсика»!
— В браке со мной не получится. ВИЧ-положительным запрещено усыновлять детей.
— Какого хрена?! Чем ты хуже других?! Ничего, мы им всем ещё покажем… — угрожала она.
В такие минуты забывалось, что на плите давно свистит чайник, что телевизор работает впустую, что первую пару и первый урок мы уже пропустили…
— Я заразился от одной наглой твари, — вещал на группе взаимопомощи бывший депутат местного горсовета Линьков. — Она вертелась около меня пару месяцев. Она мне и не нравилась-то! Совершенно не в моем вкусе! Напоила меня, уговорила. И пропала. А через год я узнаю — опаньки, ВИЧ! Я уверен, это просто диверсия какая-то. Под меня её подложили политические конкуренты.
На этой фразе никто из нас не смог сдержать улыбку.
— Я как от шока отошел, думал, главное, чтоб никто не узнал, — продолжал он. — Наивный, думал, врачебную тайну у нас хранят. Но нет, все анализы же мы сдавали в нашей спецполиклинике — там все депутаты, вся администрация обслуживается… И врач всё рассказал кому следует. Мне настойчиво, так сказать, порекомендовали положить мандат на стол. Я пробовал спорить — бесполезно. Не дали бы мне работать. Так что из-за этой вичёвой суки вся моя карьера коту под хвост!
— Разве из-за неё? — осторожно возражает Света. — Всему виной нетерпимость нашего общества к ВИЧ-положительным…
— Всё равно, если увижу ее, убью! — забегал по залу Линьков. — Я, конечно, пробивал её адрес… Адреса матери, подруг… Нигде её нет. Она в розыске давно — не могут найти. Как испарилась.
— Может, умерла… — сказал кто-то.
— Надеюсь! — воскликнул Линьков. — Такую карьеру мне загубила! Было столько планов… Я мог проекты для региона на миллионы проворачивать. А теперь что?.. Кто я? Владелец двух точек по ремонту мобильников. Мелко…
— Зато какая независимость, — улыбнулась Света. — Работаешь на себя, и не надо волноваться, кто и что про тебя скажет…
Линьков кивнул. Я видел — этот кивок дался ему нелегко.
Прихожу с учёбы, а Арина встречает меня истеричным вопросом:
— Это что за курица?!
— Ты о чём?
— Приехала к тебе… — кивнула она на чужую пару обуви.
Я чуть не упал, когда из комнаты мне навстречу шагнула Наташа, моя двоюродная сестра.
— Лёвочка, привет! — она кинулась мне на шею. — Как же я соскучилась!..
— Твоя мама тебя убьет, — только и мог сказать я.
Не знаю, был ли я рад ее видеть. Я уж и забыл почти о существовании их семьи…
— Мне скоро двадцать лет! Я уже большая девочка, и сама могу решать, с кем мне общаться.
Арина нервно крутила дреды.
— А вы уже познакомились? — спохватился я. — Это Арина, моя любимая малышка, а это Наташа — моя двоюродная сестра.
— Сводная двоюродная, — уточнила Наташа.
— Ну, какая разница, — развел я руками. — Сестра она и есть сестра.
— А я приехала не просто в гости. Я же в ваш институт перевелась. Обещали дать общагу. Но только через месяц. Я поживу у тебя, Лёв?..