За своей спиной я слышу вздох.
– Давай я помогу тебе, – снова предлагает тренер.
– Все в порядке.
– Тебе ведь больно.
Стиснув зубы, я резко разворачиваюсь. Он оказывается прямо передо мной, и я больше не избегаю его взгляда.
– Все в порядке.
Он смотрит на меня сверху вниз. В этом освещении его глаза кажутся темно-карими, но я знаю, что в них есть и проблески зеленого.
– Ты злишься, Вивиан, – начинает он, – я понимаю.
Не думала, что он начнет этот разговор. Моя кожа покрывается мурашками. Хочу ли я говорить об этом? А, к черту!
– Понимаете?
Он кивает и выглядит участливым.
– Но и ты меня должна понять.
Все дело в том, что я понимаю. У меня достаточно ума, чтобы думать о последствиях. Нельзя просто так по собственному «хочу» нарушать правила, от которых может многое зависеть. Нельзя жить в обществе и быть свободным от него.
– Да, понимаю, – опустив голову, отвечаю я. – Понимаю, когда говорят «нельзя», и я не трогаю. – Наши глаза снова направлены друг на друга. – Я могу быть послушной.
Тренер Фаррелл стискивает челюсть, осознавая, к чему я веду.
– Но когда сначала разрешают, а потом кричат «нельзя», могу запутаться.
Он дышит рывками, все сильнее и сильнее сжимая челюсть.
– Прекрати, – сквозь зубы цедит он.
Но я уже распробовала вкус своих слов.
– Да, я понимаю. – Подъехав к нему еще ближе, я говорю шепотом возле самого его уха. – Говорить «нельзя» нужно было не после, а до того, как вы засунули свой язык мне в рот, тренер Фаррелл.
Уже второй раз в его присутствии я балансирую между пропастью и вершиной. И в этот раз я останусь на вершине.
Больше не думая о боли в коленях, я еду к дверце и выхожу. Он продолжает стоять, как каменное изваяние и наблюдать за мной.
Перед выходом с трибун я останавливаюсь и заканчиваю:
– И если бы только язык.
Глава 3
21 февраля
– Детка. – Дверь в мою спальню открывается. – Идем к столу.
– Что? – Я спускаю наушники и поднимаю голову.
Мама хмурится, осматривая груду одежды, тетради, ручки и сбившееся покрывало на моей кровати. Я лежу на животе и на беспорядке, который устроила и пытаюсь сосредоточиться на тесте по математике.
– Ты так занимаешься? – интересуется мама, указывая на наушники, из которых гремит музыка.
– Музыка мне помогает настроиться, – отвечаю я. – Ты же знаешь.
– Знаю, но меня заботит твой слух.
– С моим слухом все в порядке, клянусь.
Легкая улыбка касается ее губ, когда мама закатывает свои невероятно голубые глаза. Подавляющая часть наших родственников (с обеих сторон) имеют голубые глаза. Я даже удивилась, когда, встретив кузину папы, обнаружила, что ее глаза темные.
– Спускайся ужинать, – повторяет мама.
– Папа уже дома? – Я снимаю наушники и спрыгиваю с кровати.
Но вместо ответа мама вздыхает.
– Даже если рухнет дом, ты вряд ли услышишь.
Пробегая мимо нее, я подмигиваю.
– Но обязательно замечу.
Папа стоит за кухонным островком, когда мы с мамой спускаемся. При виде нас он широко улыбается.
– Наконец-то. – Он тут же вручает мне тарелки. – Я голодный.
От запаха сладкого картофеля и ребрышек в чесночном соусе мой рот моментально заполняется слюной. Я расставляю тарелки за обеденным столом и плюхаюсь на свое место справа. Мама садится напротив меня, а папа по центру. Мы с ним ударяемся кулаками, затем даем друг другу пять, после чего я подскакиваю и клюю его в щетинистую щеку.
– Завтра парни из мастерской помогут мне установить новую кухонную стойку, – заявляет папа.
– Это отлично, дорогой. – Мама собирает свои длинные белокурые волосы в пучок и скрепляет их карандашом.
– Так что, когда ты завтра вернешься, тебя будет ждать почти новая кухня.
Мои родители – творческие люди. Папа – столяр-краснодеревщик, у которого заказов больше, чем у мебельного салона. Заказы поступают даже из Ванкувера. Так что в нашем доме вся мебель без исключений сделана его руками, начиная от плательных шкафов вплоть до стульев и барных табуретов. Мое любимое творение отца – это наша кухня, кухонные гарнитуры сделаны из натурального дерева, а с потолка свисают светильники в стиле кантри.
Мама – профессиональный визажист, и пусть наш город не мегаполис, без работы она не остается.
– Как дела в школе? – Папа смотрит на меня и потирает свою русую щетину.
Прожевав, я пожимаю плечами.
– Как обычно. Сезон в разгаре, все сходят с ума.
– Кайден вчера говорил, что у них теперь другой тренер, – напоминает мама.
– Нет, – папа качает головой. – Просто второй тренер стал главным после того, как Вэйч переволновался.
– Переволновался? – Мама округляет глаза и передает мне тарелку с салатом. – Алекс, у него был инсульт.
– Да, милая, знаю и это печально, но в любом случае, команда в надежных руках. Я слышал у этого парня впечатляющий опыт. К тому же он молод.
Все мои внутренности буквально переворачиваются, пока я слушаю этот непринужденный разговор. Мне хочется, чтобы он поскорее закончился, потому что я не знаю, как себя вести и в каком месте кивать.
К счастью через пару минут папа меняет тему, и все напряжение покидает мое тело. Теперь я могу спокойно есть и не особо вникать в разговор.
Наевшись, я хватаю свою тарелку и бегу к раковине.
– Вив, мы уберем, – говорит папа. – Можешь подняться в свою комнату и заниматься.
– Без музыки, – добавляет мама.
– Мне восемнадцать, – я пытаюсь придать своему голосу твердость.
– Да хоть двадцать.
– Как же я хочу в колледж, – вздыхаю я.
Папа посмеивается, глядя на нас с мамой.
– Ты будешь всего в часе езды.
– Это не важно, – отмахиваюсь я, открывая холодильник. – У меня будет свобода.
Я смеюсь, слыша за своей спиной мамин недовольный возглас. Папа подхватывает, и мы смеемся вместе. Если бы у всех были такие родители, как у меня, подростковых суицидов могло бы и не быть вообще. У меня всегда была свобода, но я никогда ей не злоупотребляла. По крайней мере, открыто.
– Меня не беспокоить. – Со стаканом шоколадного молока я прохожу мимо обеденного стола и пересекаю две широкие ступени, которые разделяют кухню и гостиную. – Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, милая.
Ступая босиком по пушистому ковру, я задерживаюсь возле углового серого дивана и хватаю свой кошелек, который бросила еще днем. Мой взгляд падает на ключи, лежащие на стеклянном столике.
– Мам, я могу завтра взять твою машину?
– Хорошо, тогда ты заберешь меня после шести?
– Без проблем.
У меня никогда не возникало проблем в связи с отсутствием собственной машины. Школа находится совсем рядом, нужно лишь пройти парк. Торговый центр и все мои любимые кафе в нескольких кварталах. К тому же я могу пользоваться маминой «Джеттой» когда захочу. Иногда я беру машину Кайдена, которую он держит у нас в гараже, и забирает ее лишь на выходные. Папа строго следит за нашими правами, так как до получения настоящих нам нужно продержаться всего лишь год.
Даже если бы у меня была огромная необходимость в собственном автомобиле, я бы не стала ставить этот вопрос перед родителями. Я вижу, как они из кожи вон лезут, чтобы обеспечить нам комфортную жизнь. Моя учеба в частной школе стоит папе кровавых мозолей, он день и ночь работает рубанком, а мама в прямом смысле создает красоту и стиль. Совсем скоро я начну самостоятельную жизнь, и им станет легче.
Оказавшись в своей спальне, я запираюсь, и осторожно поставив стакан с молоком на прикроватную тумбу, запрыгиваю на кровать. Мне становится слишком тесно в этой комнате, в которой я провела бо́льшую часть своей жизни. Бежевые стены больше не покрывают различные постеры, только возле компьютерного стола на стены прикреплены различные буклеты разных университетов. Университет БК выделен красной галочкой. Я уверена, что получу положительный ответ.
Упав на спину, я изучаю сводчатый потолок, который проходит по всей длине нашего дома. Затем тянусь к выключателю светильника-бра, свисающего с потолка, и начинаю играть со светом. Прямо как в фильме ужасов.
Темно – светло.
Темно – светло.
С каждым днем я чувствую в себе растущее желание как можно скорее расправить крылья. Мои мысли наполнены именно этим, но есть еще одна вещь, которая никак не дает мне покоя.
Дребезжание лампы приводит меня в чувство. Моргнув пару раз, лампа гаснет, и я остаюсь в полнейшей темноте.
Отлично.
Надеюсь со светильником все в порядке. Я нашла его на блошином рынке в Монреале, когда мы ездили туда навещать родных.
Нащупав обычный светильник, я снова оказываюсь при свете, затем взяв макбук, устраиваюсь с ним на кровати. Несколько уведомлений с моего е-мэйл, Фейсбука и Твиттера.
Каждый раз, открывая компьютер, я заставляю себя не делать этого – не лазить по его страницам в соц.сетях. И у меня даже стало это получаться. Но вчера я не смогла сдержаться. И сегодня делаю это снова.
Его аватар в Фэйсбук поменялся всего пару недель назад. Он стоит с кием в руке, опираясь бедром на бильярдный стол. Я долго не позволяла себе следить за его Инстаграмом, тем более подписываться. К счастью его профиль открыт.
Стоп!
Черт бы тебя побрал!
И меня заодно. За то, что позволила себе слишком многое.
В последний раз меня целовали восемь месяцев назад. Именно тогда я чувствовала на себе мужское прикосновение. Я ни с кем не встречалась и даже не целовалась за это время. Сначала меня жег стыд, а затем я поняла, что он бессмысленный и что в какой-то степени с меня снята бо́льшая часть ответственности.
Но как бы то ни было, я больше не могу смотреть на других парней. И это меня раздражает. Как и то, что парни – это последнее, о чем я должна думать прямо сейчас.
Вчерашний инцидент ничего не меняет.
Словно напоминание об этом мое колено саднит, когда я сгибаю ногу. А следом за болью в колене приходит воспоминание о том, как он смотрел на меня. Тогда восемь месяцев назад он заставил меня почувствовать себя желанной и ничтожной практически одновременно. Меня убивало это воспоминание. Но после вчерашнего я думаю…думаю, что все восприняла так, как и нужно было. А именно так, как он и хотел.