Я то и дело подходил к телевизору, рассматривая разные кнопочки на панели настроек и колесико переключения передач. Неужели мистер Динкерманн каждый раз вставал, чтобы включить нужный канал? Да ну! А если лень? А если устал? Да не-е-е, не может быть! Хотя… раньше все так жили. Это теперь один менее ленивый лентяй придумал для миллиардов более ленивых лентяев пульт дистанционного управления. А до этого-то было: либо иди переключай, либо смотри один и тот же канал. Тут уж что перевесит: «не хочу» или «не нравится».
Несколько раз я возвращался к окну, примерно прикидывая, сколько еще можно погулять. Страх не успеть залезть обратно в кресло был весьма ощутим, подпитываемый возникающими в голове детальными сценами форс-мажоров: вот я, запутавшись в занавеске, резко тяну ее на себя и срываю вместе с карнизом. Последний с грохотом падает на меня. Просыпается дедушка. Занавес. Обнуление. Вот я бегу к креслу, но цепляюсь ногой за телевизор, падаю, старик вскакивает от скрежета ножек по полу, и видит меня, растянувшегося вдоль кровати и тихо ругающегося. Конец. Обнуление. И таких ситуаций возникало в моем плюшевом мозгу великое множество. Может, потому что это мой «первый раз», а может, потому что очень боялся кары за невыполнение условий пребывания в этом теле. Точнее, боялся больше никогда не встретить Лию. Кстати, как она там? Наверно, опять достает Джона, пытаясь уговорить его пуститься на мои поиски.
Мысли о зайке отозвались в моей душе теплом, разливающимся где-то в области грудной клетки.
– Мда-а-а, приятель, ты втюхался, – насмешливо заявил изнутри мой «второй я».
– Да ну тебя! – отмахнулся я от собственных мыслей.
– Кого ты обманываешь?
– Ага, как же, втюхался! В кого? В эту плюшевую занозу? Разбежался! Ну да, мне хочется помочь ей, ускорить ее перевоспитание… Ладно, мне нравится находиться с ней рядом, особенно, когда ее сажают ко мне на колени. А то, что она фыркает при этом – так это для виду, надо же показать свою неприступность… Ну и что, что ее смех вызывает у меня толпы мурашек, бегающих под шерстью. Это же просто смех… такой, хрустальный, как перезвон маленьких колокольчиков… Ну да, я переживаю за нее больше, чем за себя… Скучаю, когда не вижу… На берегу Атлантики представлял рядом с собой только ее… и нашего сына… Твою мать! Я влюбился. Да, ну-у-у!
– Ну, да!
Вынырнув из этого более, чем странного диалога с самим собой, я понял, что все это время пялился на свою тень на стене. Вспомнились слова мистера Динкерманна: «нет ничего скучнее, чем разговаривать с собственной тенью, которой ты порядком поднадоел». Почему-то отчетливо представилось, как он стоит так же, напротив стены, и беседует со своим силуэтом, отвечая себе же за него. Должно быть, это ужасно.
Мало-помалу, пребывая в самых различных размышлениях и топая взад-вперед по комнате, я решил, что пора возвращаться в исходную позицию. Из-за оконной рамы едва выглядывал краешек луны, а это значило, что время на исходе. Проходя мимо телевизора, я все-таки зацепился за него ногой. Нет, тяжеленная тумба ни на миллиметр не сдвинулась с места. По ощущениям, с места сдвинулся только мой мизинец на правой ноге. Я взвыл, прикрывая рот лапами и катаясь по спальне от боли. Как дедушка не проснулся при этом – известно одному Богу! И я был ему благодарен, как никогда.
Мне пришлось преодолеть полкомнаты, хромая и тихо ругаясь, прежде, чем передо мной выросло кресло. Забираясь на него, я просунул лапы по бокам внутрь, чтобы подтянуться и наткнулся на какой-то предмет. Уже забравшись наверх, я рассмотрел в своей лапе наручные часы. Гравировка на задней крышке гласила: «С любовью, моему дорогому Роберту. Всегда твоя, Элизабет». Я еще раз перевернул часы, взглянув на циферблат – секундная стрелка дернулась, блеснув в полумраке. Они шли! Должно быть, дедушка потерял этот подарок. Их значимость для него не вызывала никаких сомнений. Но как ему вернуть то, что никак не может просто так взять, и появиться на тумбочке? После недолгих раздумий, было решено засунуть часы обратно так, чтобы их край выглядывал между подлокотником и сиденьем. Будь что будет! Я должен был вернуть ему частичку его памяти о любимой!
Положив находку так, как задумал, я услышал шорох, разглядев в сгущающейся темноте очертания хозяина. Дед встал с кровати и, еле передвигая ноги и тяжело опираясь на все, что попадало под руку, прошел в уборную. Как же я вовремя!
Минут через десять луна переползла по небу так, что ее лучи уже не проникали в комнату. Я вновь сидел обездвиженной мягкой игрушкой там, где меня оставили. Счастливый оттого, что насладился движением. Палец на ноге все еще болел, возможно, даже поломался бы, если б мог, но все сводилось просто к крайне неприятным ощущениям.
Мне же было не до него. Я с нетерпением ждал утра, лелея надежду, что старика не подведет зрение, и он разглядит то, что некоторое время, может, даже, годы, скрывало его кресло. Он должен найти свой подарок! Он заслужил это.
* * *
Словно почувствовав, я проснулся как раз в тот момент, когда мистер Динкерманн зашевелился, просыпаясь. Настенные часы показывали семь часов утра. Не открывая глаз, он провел своей морщинистой рукой с искореженными временем пальцами по несмятой подушке рядом с собой. Не найдя там Элизабет, он тяжело вздохнул, поднял веки и перевернулся на спину. Полежав так еще минуты две, словно в тысячный раз свыкаясь с мыслью, что ее больше нет, он набрал полную грудь воздуха и встал с кровати. Проходя мимо, он потрепал меня по голове:
– Доброе утро! Надеюсь, тебе хорошо спалось, – сказал он сонным голосом, после чего вышел из спальни.
– Спалось мне мало, – ответил я уже в спину. А вот гулялось очень даже хорошо. – Вспомнились минуты свободы и наслаждения от каждого движения мускула и косточки. Мизинец на ноге напомнил о зверском нападении на меня четырехлапого монстра под названием «телевизор» и я невольно скривился.
Довольно быстро дедушка вернулся за мной и предложил позавтракать. Наклонившись, чтобы взять меня, он вдруг замер.
– Ч-что это? – дрожащими пальцами он ухватился за корпус часов и потянул их вверх. Его лицо вытянулось, побледнело, а затем на нем отобразилась такая боль, что мне захотелось плакать. Он нежно положил часы в ладонь вверх гравировкой и прижал их к сердцу. Легкая, едва заметная горькая улыбка коснулась его губ, а из уголка глаза сорвалась одинокая слезинка, затерявшись в пышной бороде.
– Моя девочка…
Я с трудом проглотил ком, подступивший к горлу. Никогда бы не подумал, что обычная вещь может стать такой дорогой, если ее подарил любимый человек. Но я прожил эти мгновения вместе с «дорогим Робертом» и во мне снова что-то перевернулось. По-моему, я увидел любовь наяву.
* * *
Простояв с прижатыми к сердцу часами минут пятнадцать, мистер Динкерманн нехотя оторвал их от груди, провел подушечкой большого пальца по надписи, поцеловал и попытался надеть их на правую руку. Получалось плохо. С четвертой попытки ремешок все же поддался и браслет сел на запястье, как влитой.
– Спасибо тебе! – обратился дедушка ко мне. – Я же говорил, что наша встреча не случайна. Я потерял их, – он тряхнул рукой, – много лет назад, уже даже и не вспомню когда. Элизабет никогда меня не корила за это, но сожалела о моей потере. Часы-то дорогие, она копила на них несколько лет. И как я мог не заметить их, можно сказать, у себя под носом?! Это все ты-ы-ы, – дед обнял меня и зарылся лицом в мое мохнатое плечо.
– Это моя плата за двойное спасение.
– Нам пора завтракать, – поднимая голову, уже бодро сказал он. – А то рискуем не успеть вернуть тебя до ухода Ричарда.
Спустившись на кухню, мистер Динкерманн вновь усадил меня в стул, стоящий на противоположном крае стола от его, достал из холодильника творог, вареное яйцо, взял булочку, налил в стакан молоко и поставил это все на свою сторону.
– Прости, приятель. На завтрак у меня продуктов только на одну порцию. В следующий раз обязательно куплю про запас, на случай, если снова придется тебя откуда-нибудь спасать.
Я был не в обиде. Со стороны вообще казалась глупой сама мысль: кормить мягкую игрушку, а он еще извинялся.
– Знаешь, с тобой мне как-то веселее… Наверно, куплю и я себе медведя! Точно такого! Вот прямо сегодня, как только откроются магазины, пойду и куплю. Все ж не одному век коротать.
Я улыбнулся такой милой и по-стариковски абсурдной идее. Правда, «точно такого» не получится, но с такой же внешностью – пожалуй. Конечно, живого человека игрушка не заменит, но с ней вполне можно побеседовать, опять же, кормить не надо, да и тень наконец отдохнет от вечного собеседника.
Наскоро поев, дедушка взял меня на руки, еще раз обнял и, прихватив с собой трость, покинул свое жилище. На крыльце соседнего дома он немного помялся, видно, борясь с желанием оставить меня себе, но честность и воспитание все же взяли верх, и его пальцы потянулись к звонку.
Дверь распахнулась почти сразу же. На пороге стояла Джессика.
– Мистер Динкерманн?
– Доброе утро, – ее взгляд упал на меня.
– Ричард!
Через мгновение раздался топот маленьких ножек, совсем как тогда, когда я впервые попал сюда.
– Мишка!
– Ты его снова потерял?
– Так получилось…
– Вот как? Опять? – дедушка поднял брови, ухмыляясь.
– Мне просто стало плохо на карусели, и мы с мамой ушли. А мишку забыли там.
– А-а-а! Ну, если плохо, то другое дело. Держи! И больше не теряй!
– Что надо сказать? – обратилась Джесс к сыну, берущему меня на руки.
– Спасибо, мистер Динкерманн!
– Пожалуйста, малыш! Береги его! Он очень хороший, – старик незаметно накрыл ладонью часы на запястье правой руки, которой опирался на трость.
На мои глаза навернулись слезы. Еще никогда в моей сознательной жизни никто не говорил мне таких теплых слов.
– Я знаю, – отозвался мальчик и поцеловал меня.
– Спасибо Вам за то, что нашли его. Ричард полночи проплакал. Даже пришлось звонить в парк. Но охранник сказал, что ничего не знает и посоветовал прийти сегодня. Я даже с работы отпросилась, хотела бежать сейчас на поиски.