– Они остаются здесь. В качестве работников. Их «перезагружают», обучают нужному виду деятельности и предоставляют рабочее место.
– Так это… – он покрутил пальцем в воздухе.
– Не все, но многие. Довольно вопросов. Испытание ты прошел. Завтра можешь приступать к своим обязанностям. В отряд АГД вступишь сегодня. Я извещу тебя о времени.
– Да, Меалор. Спасибо! – мужчина склонил голову, после чего повернулся, чтобы уйти. Старший тоже направился было к выходу, которым служила, очевидно, вновь возникшая из ниоткуда дверь, но его взгляд врезался в меня.
– Это что еще такое?! – нахмурился он.
– Не знаю, – растерялся ученик.
– Ты кто и что тут делаешь? Как ты сюда попал?
Я молчал, не потому, что не хотел говорить, а потому, что не мог.
– Сейчас, – Эалар навел на меня планшет, нажал несколько раз на экран, после чего выдал, – тут крепкая эмоциональная связь с душой, которая только что была здесь.
– Но такая связь не дает возможности проникнуть сюда. Ищи! Должно быть что-то другое.
– Сканер больше ничего не видит.
– Сканер, сканер, – проворчал Меалор, – технике никогда нельзя верить на сто процентов, – он подошел ко мне вплотную, заглянув, как мне показалось, внутрь меня, хотя смотрел просто в глаза. – Да, эмоциональная связь есть. Но есть еще что-то… Вина! Огромное чувство вины по отношению к той душе. Посмотри в планшете, кто это и откуда это чувство?
– Уже. Это Том Райт. Приговорен к УДК СУ (перевоспитанию) в июле прошлого года. Помещен в тот же дом, где был Джон Рикс. Постойте, – он вцепился в планшет так, что его пальцы побелели, – он его убил!
– Кто кого убил?
– Вот этот, Том, в прошлой жизни убил Джона. По неосторожности, как сказали бы в Среднем мире.
– Так вот оно что! – протянул Меалор. – Ну, тогда понятно, откуда такая крепкая связь. Однако, мистер…
– Райт, – подсказал Эалар.
–… мистер Райт, Вас тут быть не должно. Встретимся, когда придет Ваш срок. Сейчас вы забудете все, что тут видели и очнетесь в том же месте, где находились до того, как попали сюда, решив, что просто крепко спали, и Вам ничего не снилось.
Он щелкнул пальцами, комната передо мной поплыла, а в следующий миг я открыл глаза уже в детской. Моргнув несколько раз, я попытался стряхнуть с себя остатки странного сна. Так все натурально…
Стоп! Меалор же сказал, что все забудется! Так почему же я могу вспомнить этот сон посекундно, в мельчайших подробностях и деталях? Может, я заглянул туда, куда не следовало? И, значит, это был вовсе не сон.
Одно я знал точно: зайке пока знать об этом не нужно.
ГЛАВА 11
Наступили спокойные, и оттого немного скучные дни. На следующий день после того, как у Ричарда поднялась температура, к нему вновь приезжал доктор. Малыша госпитализировали. В больницу с ним поехала бабушка, так как Джессика была уже на девятом месяце беременности.
Когда Билл убирал в детской последствия нашей «операции по привлечению внимания», он аккуратно, прямо на столе, сложил солдатика, словно паззл и сфотографировал его на телефон, после чего смел все в мусорный мешок: и разбитую фоторамку, и сломанную игрушку. На следующий день отец мальчика принес точно такого же солдата, положив его на детскую кроватку. Нас с Лией тоже пересадили на кровать, бесцеремонно, резко вздернув вверх. Однако, даже такое грубое обращение было хоть чем-то в этих лишенных игр буднях.
Я попытался заговорить с новичком, но мои надежды привычно разбились о его бездушность.
К вечеру того же дня Билл забрал солдатика, видимо, чтобы передать его сыну в больницу.
Так мы остались вдвоем в запертой комнате на одну долгую, почти бесконечную неделю.
* * *
Наше ожидание окупилось с лихвой. Как только Ричард, выздоровев, вернулся к себе в комнату, там начались массовые беспорядки. Соскучившись по игрушкам, он не знал, за что ему хвататься. Новому интерактивному динозавру досталось первому, поскольку с ним мальчик не успел наиграться до того, как заболел. Малыш назвал его вполне ожидаемо: Тирекс. Минут через двадцать Ричард вспомнил и обо мне. Сидя на полу около кровати, он протянул ручку и стащил меня вниз за ногу. Попутно я сгреб зайку, отчего та шмякнулась головой об пол и завалилась на спину.
– Прости! – это было все, что я мог сказать ей.
– Ага, так и сделаю!
Пререкаться с ней дальше смысла не было, Лия была зла. Очень хотелось верить, что злилась она не на меня, а потому, что ей больно.
Я и сам не заметил, как стал зависим от того, что обо мне думают другие люди и какие эмоции они испытывают. Наверно, это был один из этапов становления моей личности, точнее, ее «правильной» версии. Эдакий Том 2.0.
Резкий удар в нос отрезвил не хуже холодного душа. Я сфокусировал взгляд на Тирексе, уже несущемся в повторную атаку.
– Бдыщщщ! А-а-аррр! – зарычал мальчик, озвучивая динозавра.
– Ну, все, Тирекс, беги, – это по задумке малыша говорил я.
Схватив меня за шкирку одной рукой, а другой держа моего противника, Ричард пополз на коленях по комнате.
– А-а-а-а! – кричал динозавр, убегая от меня.
– Ррррр! – рычал я, догоняя.
Наконец мне удалось нагнать врага. Я уселся на него сверху и начал утрамбовывать своей попой в пол. Четыре подпрыгивания на динозавре – и вот уже я добиваю его своей мордой.
Кто кого добивал еще! От боли комната перед моими глазами вспыхивала разными оттенками красного, а нос по моим ощущениям давно перестал существовать, как орган.
Однако, победить противника мне не удалось. Вынырнув из-под меня, он протяжно зарычал и с разбега врезался в мой живот, да так, что удар я почувствовал позвоночником.
Я дал сдачи. Просто мотнул обеими ногами, отчего динозавр улетел в сторону, беспомощно завалившись на бок.
– Ах, ты! Я отомщу тебе за Тирекса! – взвыл Ричард, добавив нотки героизма в голос и кидаясь на меня.
– Да я-то тут причем?! – только и успел возразить я.
Ухватив меня за ухо, малыш стал раскручивать немаленькую тушку медведя у себя над головой. Когда мое тело сделало три полных оборота, рука мальчишки разжалась и я улетел… в открытую дверь. Ускорение было немалым, поэтому я без труда пролетел над перилами, приземлившись на первом этаже.
– Хык! Кхе-кхе-кхе, – посадка оказалась весьма жесткой, несмотря на мою мягкотелость. Воображаемая грудная клетка горела, словно я лежал на раскаленной сковороде. – Ауч! – неприятные ощущения разливались по всему телу, подсказывая, что «пациент скорее жив».
Пока я приходил в себя, Ричард успел спуститься, ухватил меня за лапу и потащил вверх по лестнице, обратно в детскую.
– Один, два, три, четыре… Тво-ю-ма-ть, тво-ю-ма-ть… че-тыр-над-ца-а-а-ать! – Малыш затащил меня в комнату и кинул в угол. – Я, конечно, скучал, но нельзя же так сразу! Столько любви…
Лия хмыкнула, услышав мое ворчание.
– Далеко был? – со смехом в голосе спросила она.
– В аду, – не без иронии ответил я.
– Тепло встретили?
– Горячо!
– А чего там не остался?
– За тобой вернулся.
Мы рассмеялись. Даже несмотря на мое состояние «отбивной», я был рад, что у меня есть она, такая колючая и злорадствующая. Я знал, что под всей этой напускной колючестью скрывалась забота и нежность.
Тирекс Ричарду наскучил, медведь, обидевший динозавра, был наказан, поэтому мальчик со спокойной совестью принялся за другие игры.
Я скучал. При всей моей нелюбви к детям в прошлой жизни, я скучал по этому ребенку и очень переживал за его здоровье, пока он был в больнице. Пусть делает со мной все, что хочет! Главное, что он жив и здоров. Остальное стерпим!
– …Ы-ы-ы-ы! Больно же!
– Мне не видно, что там у вас происходит, – посетовала зайка.
– Да опять на ногу наступил, засранец!
* * *
– О, мистер Динкерманн, проходите! – послышался снизу голос Джессики.
– Ох, мне, право, так неловко обременять вас. Тебе и так уже очень тяжело, а тут я еще.
– Ну что Вы такое говорите! Мы Вас очень любим и просто не можем себе позволить оставить Вас в одиночестве в день Рождения. Проходите, чайник уже вскипел.
– Ну, придумали! – смущенно ответил дедушка, но приглашение войти все же принял.
В играх, веселье, пересчете моих ребер, выкручивании заячьих ушей, хрусте призрачно-ломающихся костей и нескольких сотрясениях плюшевых мозгов мы и не заметили, как прошел не только январь, но и первая неделя февраля. Среди игрушек в детской комнате так и не появилось новых подселенцев, а потому время мы проводили вдвоем с Лией, болтая обо всем и ни о чем, стараясь получше узнать друг друга.
Сейчас мы молчали, подслушивая, что происходит на первом этаже.
– Ричард, дорогой, иди к нам, – судя по топоту маленьких ножек, мальчишка перебежал из гостиной в кухню. – Ну, вот и отлично. Мистер Динкерманн, Вам налить чай?
– Да, пожалуйста, Джессика.
– Мистер Динкерманн, вы уже старый, да? – по-детски невинно спросил малыш.
– Ричард! Так нельзя говорить! – отчитал его отец.
– Все в порядке, – с улыбкой ответил старик. – Да, мне уже много-много лет. Но в душе я такой же мальчишка, как ты.
– А что такое «душа»?
– Душа – это… – он задумался, – это такой сосуд внутри тебя. Вот ты любишь маму и папу?
– Да.
– Во-о-от. Ты любишь их всей душой. В душе много всего спрятано. Но чем больше там хорошего, тем светлее она. Если ты добрый, послушный мальчик, слушаешь старших, не обижаешь тех, кто младше тебя, уважительно относишься к людям и животным – тогда и душа у тебя будет светиться чистотой. А если ты дерешься с другими детками, бьешь собачек и кошечек, обижаешь маму с папой, рвешь книжки и раскидываешь игрушки, тогда твоей душе будет нехорошо, ее надо будет лечить.
– В больнице? Я был в больнице.
– Нет, Ричард, душу лечат любовью и заботой.
– Ну, все, сынок, дай мистеру Динкерманну попить чай с тортом.
– Но, ма-а-ам…
– Ри-чард!
– Кхм, извините, но можно попросить Вас кое о чем. Это может показаться странным…