Пропуская жену вперед, мистер Динкерманн закрыл глаза, сделал глубокий вдох, и, посмотрев вверх, добавил:
– И тебе спасибо, мишка.
* * *
Когда Билл уже садился в свою машину, чтобы ехать к месту работы, он вдруг заметил, что ежедневная газета, которую так любил его сосед, лежит на пороге не тронутая. Обычно к этому часу старик уже наслаждался чтением последних новостей, а сегодня…
Билл негромко постучал в двери соседнего дома. Ни шороха, ни звука. Попытавшись войти в дом, мужчина ожидаемо обнаружил, что дверь была заперта изнутри.
Задняя дверь, однако, расположенная с другой стороны дома, по аналогии с домом Андерсонов, поддалась.
– Мистер Динкерманн? – дом был тих, как никогда. – У Вас тут открыто. С Вами все в порядке?
Не получив в ответ ни слова и почувствовав неладное, мужчина быстро поднялся на второй этаж и зашел в спальню.
– Мистер Динкерманн, Вы спите? – он сделал осторожный шаг вперед. – Вам плохо?
Старик не шевелился.
Коснувшись холодной морщинистой руки дедушки, Билл тяжело вздохнул, после чего достал телефон и набрал номер скорой.
* * *
Вошедшие в дом медики увидели пожилого мужчину в кровати. Он лежал на боку, его рука покоилась на не смятой за ночь соседней подушке, а под его головой на белой наволочке виднелось мокрое пятно от пролитых ночью слез.
И еще…
Он улыбался.
ГЛАВА 13
К такому меня жизнь не готовила.
Нет, конечно, у меня были случаи, когда парни чуть ли не писались от счастья, когда я позволяла им подвезти меня до дома или решала провести в их компании вечер. Но чтобы падать в обморок от слов «ты стал мне дорог»… Слабак ты, Том Райт!
О том, что мы падать в обморок не можем, я как-то даже не подумала. Точнее, подумала, но много позже, когда мишка не очнулся ни через пятнадцать минут, ни через час, ни к утру, ни к вечеру следующего дня. Все это время я отчаянно звала его, но тщетно. Медленно, но верно ко мне приходило понимание, что его тут больше нет.
Когда через день часы пробили полночь, а комнату залил свет полной луны, я едва ли не с низкого старта кинулась к нему. Сначала я просто трясла его за плечи, надеясь, что он просто обиделся на меня за то, что не сказала «я тебя тоже люблю». Но я не могла сказать этого! Моя няня всегда мне говорила: «Если не уверена в чувствах, то и словами кидаться незачем, особенно, если дело касается любви. Так можно не одну жизнь искалечить». Для меня это всегда было истиной, которая не подвергалась ни проверке, ни оспариванию. Да и не знала я, что такое «любить мужчину». Что нужно при этом испытывать? Как не спутать с симпатией? Что должно происходить с моим организмом: должны ли порхать бабочки в животе, или тараканы в голове должны плясать кадриль? В любом случае, весь этот инсектарий мне был не по нутру. Противные они все! Уж лучше пульс сто двадцать и мурашки по коже. Это, кстати, было. От одного только его голоса мое сердце заходилось в каком-то бешеном ритме, а волосы на затылке вставали дыбом. Но опять же… а вдруг это просто химия или игра гормонов? Вот и посмотрим сейчас, когда его нет рядом.
В общем, после легкой встряски медвежьего тела, я перешла к более решительным действиям: я щелкала пальцами его по носу, дергала за уши, била в грудь и творила еще много чего, полагающегося девушке, доведенной до истерики… Закончилось это все ожидаемо нецензурной бранью и добрым десятком пощечин, когда после последней он дернулся, его глаза округлились и он выдал:
– Ай!.. Офанареть! Вот это ка-а-а-йф! – он вытянул руку перед собой и начал ее осматривать. – Кру-у-у-тяк!
– Том? – удивленно позвала я, заглядывая в его глаза.
– О, заяц! А я кто?
– М-медведь. Внешне. Тебя как зовут?
– Зови меня Доктор, детка!
– Почему Доктор?
– Потому что я могу вылечить тебя от любой болезни и плохого настроения одной таблеточкой! – он противно захихикал. – Так это… Мы где?
– В доме Андерсонов.
– Гы-гы, Андерсонов. Вот это ка-а-а-йф! Я в доме Андерсонов с говорящим зайцем. Гы-гы. А где тут выход?
– Вот, – я указала ему на дверь, немного оцепенев от происходящего. То, что это был не Том Райт, было ясно, но тогда это значило, что в медведя подселили новую душу. И она мне совсем не нравилась. – А ты куда собрался?
– Пойду к Гендальфу, возьму у него еще таких таблеточек! Кайфовые! Все так натурально, – он ударил указательным пальцем мне по носу и зашагал прочь из комнаты.
– Постой, но нам нельзя…
– Детка, Доктору можно все! Блин, а ты прикольная! Розовенькая такая, пушистенькая. Хи-хи. Я ж говорю: зачетное лекарство! – он направился вниз по лестнице.
На свой страх и риск я последовала за ним на лестничную площадку, струсив, однако, спускаться на первый этаж. Притаившись, я стала наблюдать. Сквозь панорамные окна лунный свет хорошо освещал дом, поэтому проблем с побегом у плюшевого не возникло.
Медведь дошагал до первой ступеньки, оглянулся на меня, после чего спрыгнул на пол и пошел к входной двери. Спустя несколько неудачных попыток, он все же допрыгнул до дверной ручки, кряхтя, подтянулся на ней, провернул ключ, оставленный в замке, и дверь начала открываться.
То ли на возню около порога, то ли на звук проворачивающегося в замочной скважине ключа, то ли по воле самих небес, именно в эту минуту Билл вышел из спальни и увидел это…
Мгновение медведь еще болтал ногами в воздухе, пытаясь удачно спрыгнуть, после чего обмяк и кульком шлепнулся на пол.
Хозяин дома удивленно потер сонные глаза, осмотрелся по сторонам и подошел к медведю.
– Привидится же такое! Наверно, сон не отпустил до конца. Но… э-э-э-э… – он повертел медведя в руках, посмотрел вверх, на приоткрытую дверь детской Ричарда, почесал затылок и направился на второй этаж, предварительно заперев входную дверь. Я незаметно и быстро, насколько это вообще было возможно, кинулась на свое место.
– Ричард, ты почему не… – пауза, – спишь? – растерянно добавил Билл, увидев пустую кровать и вспомнив, что сам отвез сына к бабушке с дедушкой. – Да ну не-е-е… Так не бывает! Этому должно быть разумное объяснение… А еще лучше лечь спать.
Еще раз взглянув на плюшевую игрушку, он хмыкнул, задумался, после чего усадил медведя на кровать и, погруженный в мысли, пошел в свою спальню.
– Эй, Доктор, – позвала я.
Медведь не реагировал. Можно было бы предположить, что у него шок или оцепенение или еще что-то, но только не с этим… экземпляром, которому после «таблеточки» и море было по колено.
Обнулен. Однозначно. Мало того, что покинул комнату, так еще и попался на глаза человеку. Причем, конкретно так попался. Я с облегчением вздохнула. Лучше уж быть одной, чем с таким «товарищем».
Сейчас до меня окончательно дошло, что Тома призвали на небо. Я была очень рада, что он справился. Но одновременно где-то там, глубоко, меня грыз червячок моего эгоизма. Я не представляла, что мне дальше делать, как вести себя и как меняться.
Я никогда не боялась одиночества. Возможно, потому, что оно никогда мне не угрожало. В каком бы уединении я не была, мне всегда было известно, что где-то там у меня есть родители, к которым я могу вернуться в любой момент. А сейчас возвращаться мне было некуда, а вокруг не было ни единой живой души, не считая Билла. И это было страшно.
Все это я думала, расхаживая взад-вперед по детской, разминая соскучившиеся по движениям мышцы. Да что ты знаешь о кайфе, Доктор? Посидел бы ты месяц неподвижно, а потом попал в лунный свет… Да никакая твоя, даже самая суперская таблеточка, не даст такого наслаждения, как обычная ходьба по комнате! Интересно, сколько раз его еще обнулят прежде, чем он поймет, что это не «приход», и что он на самом деле двинул кони? И, главное: скольким еще людям он успеет сломать психику видом игрушки, пытающейся сбежать из дома под покровом ночи? Хлопнув себя по лбу, я вдруг поняла, что как только забрезжит рассвет, Доктор, если и попадет вновь в игрушку, не сможет бегать как минимум месяц. А за это время, наверно, любой дурак поймет: что к чему. Оставалось надеяться, что переподселение его хихикающей души больше не коснется игрушек в этом доме. Иначе он устроит мне персональный ад. А я этого ну никак не хочу!
* * *
Как только луна прошла половину своего привычного ночного пути, переплыв на другую сторону дома и забрав с собой почти весь свой волшебный свет, который до этой «жизни» казался вполне обычным, ну, разве что, романтичным, я, заняв свое прежнее место около кровати, закрыла глаза.
В этот момент мой слух полосонуло:
– Гы-гы. Эй, детка! Ты чего не спишь?
Весь сон как рукой сняло! Этот придурковатый смех обещал мне сниться в кошмарах.
– Тебя жду! – огрызнулась я.
– А-а-а, зачет! Чё бум делать?
– Лично я – спать.
– Спать скучно! Пойдем пугать сонных голубей на крыше! Ржака будет, обещаю!
– А слететь с крыши не боишься? – меня разбирал интерес: что творилось в этой укуреной башке?
– Хи-хи-хи… Так это ж все не правда. А в глюках откинуть копыта нельзя. Ну, так что, заяц, ты со мной?
– Не, давай как-нибудь сам. У меня тут, понимаешь, реальность.
– Скучный ты заяц! – медведь махнул лапой и зашагал к окну.
Взобравшись на подоконник и открыв створку, он еще раз спросил, не передумала ли я, и, убедившись, что гонять голубей посреди ночи в самый разгар зимы (какие нафиг голуби?!!) ему придется одному, шагнул вперед. Тут следует напомнить, что детская располагалась на втором этаже… Послышался звучный «шмяк», ворчание, видимо, в процессе соскребания своего плюшевого тела с земли, а после:
– Вот это кру-у-у-у-то! Надо повторить! Надо, надо повторить!
Мое внимание отвлекло какое-то бормотание за спиной.
– Эм, а я где?
– В доме Андерсонов, – повторила я то же, что в начале этой ночи сказала Доктору.
– А это как так вышло?
Я присмотрелась. Голос, полный недоумения, принадлежал дракону, в котором когда-то, со слов Джона, уже пребывала душа девушки.