– Блин, что это! – прокричала другая игрушка, Бамблби.
– А-а-а-а-а-а! – это вопила лошадь.
– Прошу прощения, я уже прибыл к месту назначения? – промямлил кто-то из коробки с игрушками.
Я сидела, не понимая, что мне делать. Игрушки оживали одна за одной, да так быстро, что буквально через пару минут в комнате практически не осталось «бездушных», за исключением, разве что, кубиков да конструктора.
– Кто-нибудь объяснит мне, что тут происходит?
– Заяц все знает! – донеслось откуда-то с крыши.
– Вот зараза! – подумалось мне.
– Как Вас зовут? – спросил Бамблби.
– Да какая разница! Пусть лучше скажет, что мы тут делаем? – перебила его лошадь.
И понеслось… Вопросы сыпались один за другим, не давая мне даже раскрыть рта для ответа.
– Я же не умер?
– А кто тут главный?
– Как обжаловать приговор?
– Что делать, если я не хочу быть игрушкой? Кстати, кто я? В смысле лошадь?!
– Я буду жаловаться! Куда писать?
– Как долго это продлится?
– От этого можно проснуться?
– Как вернуться на небо?
– А на землю?
– Как выбраться из коробки?
– Позовите главного!
– Какой сегодня день?
– Я хочу есть. Когда тут кормят?
– И как мне, скажите, в этом теле лошади домой идти?
– Почему я пластмассовый, а ты – мягкая? Я, может, тоже хочу! Ты по блату?
– Сколько стоит выйти под залог или как это у них называется?
– Ля-ля-ля-ля-ля, я сплю-ю-ю-ю-ю, это не со мно-о-о-ой!
Новички галдели, перекрикивая друг друга, кто мог – толкался, кто хотел – испепелял меня взглядом, они потрясали кулаками, хватались за головы и неуклонно приближались ко мне, как будто признали во мне человека, виноватого во всем этом, ну, или, на худой конец, ответственного за весь этот беспредел.
– А-а-а-а-а!!! – не выдержала я.
И проснулась от собственного крика. Тяжело дыша и пытаясь успокоить бешено колотящееся в груди сердце, я огляделась. Окно было плотно закрыто. Все игрушки были на своих местах, и ни одна из них не издавала даже звука. Ох, и приснится же такое! Мне стоило немалых усилий прийти в себя и сбросить с себя кошмар, отчаянно цепляющийся за мой сонный разум. То и дело я проваливалась в обрывки сна и мне вновь снились они…
Но в один прекрасный момент меня будто окунули в чан с холодной водой, разом смыв с меня любые попытки уснуть. Я натурально подпрыгнула на месте, а моя стойкость, оседлав здравомыслие и подгоняемая дружным улюлюканьем остатков самообладания умчалась куда-то в район печёнки, спрятавшись всей дружной компанией за ее правый край, когда совсем рядом раздался мужской голос:
– Привет!
Обморок мне не грозил… А жаль. Я бы с удовольствием в него провалилась. Это уже спустя пару безумно долгих мгновений я поняла, что говорил Билл, держа у уха телефон. Но скольких седых волос стоили мне эти мгновения!
Хозяин дома приоткрыл дверь в детскую рано утром, взглянул на мишку, мотнул головой и продолжил свой разговор, выходя:
– Со мной что-то непонятное ночью произошло. Я услышал, как кто-то пытается взломать входную дверь. Вышел посмотреть, а там плюшевый медведь висит на ручке и пытается спрыгнуть на пол… Признаться, я чуть в штаны не наложил… Потом? А что потом? Потом я отнес игрушку обратно в детскую… Нет, не сопротивлялся. Когда я подошел к нему, он уже валялся на полу… Спать? Да не, я рано лег. К тому времени я уже спал часа два… Думаешь? Да, наверно, ты прав, приснилось. Но так все натурально!.. Да вот, сейчас глянул, сидит там, где посадил… Нет, по дому больше не ходил… И дверь не открывал… Наверно, правда, приснилось… Что? На работу? Да, сейчас буду собираться. Кстати, что там с движением дел по пятнадцать-двадцать три?.. – на этом моменте голос Билла стал настолько далеким, что я уже с трудом разбирала, о чем он говорит.
Снова засыпать я боялась. Но эта ночка была столь насыщенной и мозговыносящей, что все инстинкты, включая самосохранение, помахали мне ручкой и отправились баиньки, утянув меня за собой в царство Морфея.
На этот раз мне не снилось ничего.
И слава Богу!
* * *
– …Что сказал доктор?
– Доктор? Какой еще Доктор?!
Прощай, Разум! Нам было хорошо вместе… Жаль, что мало.
* * *
Казалось бы, простое слово «доктор», но меня оно с некоторых пор вгоняло в ступор.
И вообще моя привычка делать выводы, не дослушав до конца, в очередной раз сыграла со мной злую шутку.
На самом деле все было куда прозаичнее, чем мое воображение успело себе нарисовать: Билл снова говорил по телефону, на этот раз точно с Джессикой, так как узнавал у нее, когда их с малышом можно будет забрать домой.
Попрощавшись с женой, дважды отец начал обзванивать родственников, назначая встречу на следующий день. До меня доносились лишь обрывки его разговоров, очевидно, потому, что он то и дело переходил из комнаты в комнату.
Когда входная дверь хлопнула, а звук отъезжающего автомобиля смолк, наступила такая тишина, от которой начало звенеть в ушах.
Я честно пыталась насладиться этим одиночеством и покоем, понимая, что уже завтра дом наполнится детским плачем, не смолкающим даже по ночам, а еще приедет Ричард. Не могу сказать, что я его очень боялась – ко мне он проявлял минимум интереса, но все равно его присутствие воспринималось мной с определенными опасениями. Мало ли что взбредет в его милую головку.
Мне смутно представлялась дальнейшая жизнь в этом доме и в этой недожизни. Буквально за последний месяц исчезли сразу две души, с которыми я начинала этот путь. И пусть взаимопонимание между нами установилось не сразу, но мне с ними было действительно хорошо. Особенно, с Томом.
Где он? Что с ним? В какую семью он попал? Каким он вырастет человеком? Десятки вопросов, на которые я никогда не узнаю ответы, терзали мой разум. Мне так хотелось, чтобы у него все было хорошо, чтобы он был окружен вниманием и заботой родителей, чтобы у него был братик или сестричка, чтобы он познал домашний уют, вкусные печенья, испеченные мамой по выходным, и чтобы у него была огромная рождественская елка, под которой Санта оставлял бы для него подарки. Конечно, вряд ли он все это оценит, ведь он будет простым ребенком, не помнящим предыдущей жизни, полной лишений и несправедливости. Но я желала ему самой счастливой судьбы! И даже когда он вырастет, пусть у него будет самая лучшая жена и большая семья с кучей детишек…
Представив все это себе, я поморщилась, а острые коготки ревности прошлись по обратной стороне грудной клетки. Нет, конечно, я хотела, чтобы у него была любимая и любящая его женщина… Или не хотела? От этих мыслей становилось как-то неуютно, а маленький эгоист внутри меня начинал бунтовать. Весьма неоднозначная реакция. Надо копнуть поглубже.
Что мы имеем?
Том – 1 штука.
Другая женщина – 1 штука.
Дети – переменная, не имеющая значения.
Я… одна штука.
Но у меня есть еще составляющая, увеличивающая мой вес в этой задачке «со звездочкой» – моя любовь.
Что я только что подумала? Любовь?!?! Ы-ы-ы-ы… Нет, конечно, не любовь. Я просто неправильно выразилась. Эммм… Симпатия! Мда-а-а-а… Понятно, что ничего не понятно.
Но тревожный звоночек во всей этой ситуации все же прозвучал: с исчезновением Тома, моя ревность никудашеньки не делась…
* * *
К обеду следующего дня дом Андерсонов напоминал улей. Туда съехались, казалось, все родственники до пятого колена. Нет, конечно, я их не видела, но судя по количеству различных голосов, людей было немало. Единственным человеком, которому особо не нужен был никакой праздник, был Ричард, соскучившийся по своим игрушкам.
Признаться, я опасалась, что в солдатика и Тирекса, которых он забирал с собой, кого-нибудь подселили. Учитывая мой опыт, я легко могла себе представить каким невыносимым может оказаться новый «сосед», и очень радовалась, что изначально попала в столь адекватную компанию Тома и Джона. Но мои опасения не подтвердились. Я по-прежнему оставалась единственной «одушевленной» игрушкой в этом доме.
Глядя на мальчика, я поймала себя на мысли, что для него все выглядит так, как будто ничего не происходило. Малыш все так же играл с плюшевым медведем, драконом и машинками, даже не представляя, сколько всего случилось за эти дни!
Мое отношение к играм Ричарда тоже изменилось. Я больше не наблюдала за ними с замиранием сердца, представляя как должно быть больно игрушке, которую он держит в руках или которую давит колесами поезда. Теперь мне было все равно. Моих друзей там больше не было, и переживать мне оставалось только за собственную шкуру, окрашенную, как оказалось, в не такой уж противный, розовый цвет.
* * *
Ближе к ночи, когда все гости разъехались по домам, оставив кучу подарков для новорожденного, а также, подозреваю, горы грязной посуды и полупустой холодильник, Джессика пришла в комнату к сыну, чтобы пожелать ему добрых снов. Она была такой уставшей, что, казалось, готова была забраться вместо Ричарда в его постель, и проспать пару-тройку дней беспробудным сном. В руках Джесс держала маленький кряхтящий комочек, одетый в голубой комбинезон и шапочку. Такой крошечный! Неужели дети бывают такими маленькими?!
– Малыш, ты почему еще не в кроватке? А ну-ка, ложись скорее спать.
Ричард закинул в ящик последние кубики, валявшиеся на полу, и залез под одеяло.
– А почему Алекс не спит?
– Я сейчас уложу тебя, а потом его.
– Мамочка, а он будет спать с тобой? Я тоже хочу!
– Мы уже говорили об этом, Ричард, – строго, но мягко сказала мама. – У тебя есть своя кроватка, а у Алекса – своя. Просто пока он маленький, его кровать будет стоять в нашей спальне. Он будет плакать по ночам, просить кушать. Ты же не будешь к нему вставать?
– Не-е-ет.
– А я буду.
– Потому, что ты – мама?
– Потому, что я – мама.
– А когда я был маленьким, я тоже спал в вашей спальне и ты ко мне вставала?
– Ну, конечно.