Мне ее было жаль. Бедная, потерянная девочка, привыкшая, что все в жизни происходит так, как она хочет. Еще жальче ее было потому, что даже в такой нестандартной ситуации она по-прежнему переживала за шмотки и о том, что не сможет тусоваться. Я искренне надеялся, что она изменится, что на это не уйдут годы и что она найдет возможность взглянуть на себя со стороны.
Джона тоже можно было понять. Он был тут «старожилом», при нем исправилась и отправилась в новую жизнь как минимум одна душа. Его всего переломало-переклеило, он попадал в игры Ричарда почти каждый день, но терпел. И верил в избавление. А тут мы с Лией как снег на голову! Мало того, что она истерит не по-детски, так еще и эти наши перепалки… Ладно, словесная война, возможно, даже веселит нашего друга, но вот все остальное… Я бы на его месте тоже орал. И это он еще умудрялся говорить без бранных слов!
– То есть, если я стану обычной, серой мышью и запихну свое мнение в… кхм… то меня «простят»?
– Нет, девочка. Если ты перестанешь задирать нос, строить из себя супер-важную персону, требовать к себе повышенного внимания и готовности тебе услужить, если ты перестанешь зацикливаться на вещах и станешь больше думать о чувствах, желательно, не только своих, если научишься быть благодарной и не цепляться к словам – вот тогда тебя «простят». Придется потрудиться, хотя трудиться ты явно не привыкла. Вот так нас и ломают. Через колено. Хочешь – живи, как жил, будь, кем был, но терпи все эти «игры», не хочешь – будь добр, меняйся в лучшую сторону и будет тебе счастье. У меня все.
Лия молчала. Как-то очень тяжело молчала. Драматизма в эту ситуацию добавлял хлынувший с новой силой дождь. Я же думал о том, что все, что сказал Джон, относится и ко мне. Мне тоже нужно научиться думать о других, принимать их выбор и их мнение, научиться прощать, улыбаться просто так, от души, попытаться проявить заботу и внимание, выслушать, утешить. Придумать, как будет лучше для всех, а не только для меня. Почувствовать, каково это – быть человеком, который стоит напротив меня, каково ему слушать то, что я говорю, понять, какие чувства у него вызывает то или иное мое действие или бездействие. Я же ничего этого при жизни не делал! У меня было правило: «Бьют – бей в ответ. Не бьют – бей первым». Неужели это был я? Джон умел открывать глаза на правду. Даже таким незрячим, как мы с Лией. Может, поэтому меня так тянуло к ней. В каком-то смысле мы – родственные души. Два законченных эгоиста, хотя и дошли до этого разными путями.
Злой солдат, заяц с потухшим взглядом и медведь а-ля «ушел в себя, вернусь не скоро» – должно быть, со стороны наша компания выглядела весьма интригующе. Вот только на душе скребли кошки. И их, этих кошек, никак не удавалось оттуда выгнать.
* * *
Ричард возился с конструктором и игрушечной дорогой, строя город. Небоскребы занимали свои места по обеим сторонам автотрассы, домики поменьше ютились между ними. Рядом с самым высоким зданием стоял припаркованный джип. В ход пошли кубики – из них строились мосты и арки.
Мы следили за мальчиком, гадая: пронесет или нет?
На пороге детской бесшумно возникла мама:
– Сынок, дождик закончился. Может, сходим в парк?
– Хорошо, мамочка, – малыш достроил еще одну многоэтажку, поставил ее в центре своего игрушечного города и повернулся к маме. – А можно я возьму с собой мишку? Я обещал показать его Дэнни и Полу.
– Можно, – она мягко улыбнулась.
А вот мне что-то не улыбалось.
Малыш взял меня за шею и…
Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать, тринадцать, четырнадцать. Все ступени на месте! Мои пятки тоже. Их я ощущал особенно остро – они горели! Перехватив меня, и взяв за талию, видимо, чтобы не волочить по земле, Ричард шагнул на улицу. Свежий воздух ворвался в мои плюшевые легкие и от непривычки голова пошла кругом. Как же мне этого не хватало! По сути, мое новое место обитания было сродни тюрьме. Ни выйти, ни зайти, ни прогуляться. Вот только тюрьма была не вокруг, а внутри меня. Зато «пытки» в этой «исправительной колонии» были снаружи. И мой личный пятилетний надсмотрщик был ну о-о-о-чень изобретательным.
Район, в котором я теперь жил, был тихим и уютным. Небольшие однотипные домики, утопающие в зелени деревьев протянулись до самого горизонта, туда, где дорога шла в горку, сливаясь с небом. Мимо нас, поднимая брызги из небольших лужиц, то и дело проносились машины. Из дома, обшитого желтым сайдингом, доносилась зажигательная танцевальная музыка, под которую прохожие всех возрастов, сами того не замечая, подстраивали свой шаг. Некоторые, не стесняясь, пританцовывали, а две парочки даже устроили баттл прямо посреди пешеходной дорожки.
Довольно скоро мы пришли в парк. Измученные затяжной жарой, сегодня люди спешили насладиться долгожданной прохладой и свежестью воскресного вечера. Джесс присела на скамейку, вытащила предусмотрительно захваченную с собой книгу, внимательно оглядела детскую площадку, задержав взгляд на паре мальчишек лет пяти и, отметив, что все в порядке, погрузилась в чтение. Меня же потащили туда, где среди разноцветных качелей и горок резвились дети.
– Дэнни, Пол, смотрите! Это мой мишка!
– Ух ты, какой большой!
– Подумаешь! У меня дома больше.
– Зато мне моего папа подарил! На день рождения.
– Ну и что? Я мне дядя. Зато мой сильнее твоего.
– А вот и нет!
– А вот и да!
– А вот и нет! Мой знаешь какой сильный!? Да он даже твоего дядю поборет!
– А вот и нет!
– А вот и да!
– Ребята! – переключил внимание на себя тот, кто не был замешан в споре. – Ребята, а давайте лучше с горки покатаемся?
– Пойдем, – разом отозвались оба.
– Все равно мой лучше! – чуть помедлив, очень тихо и сердито добавил Ричард и последовал за друзьями.
Кряхтя, мальчишка затащил меня на самую высокую горку, уселся, взял меня на руки и…
– У-у-у-ух!
Надо же! Как это классно! Последний раз я так катался, кажется, в прошлой жизни. Черт, а ведь реально в прошлой.
Съехав, малыш сгреб меня в охапку и, смеясь, снова побежал к ступеням. И вновь этот ветер, свистящий в ушах, и полет, захватывающий дух. Третий раз. Пятый. Признаться, я потерял счет нашим спускам. Как мы только не катались: паровозиком, я на Ричарде, Ричард на мне, по одному и даже вчетвером с друзьями мальчишки. Нам было настолько весело, что я, неожиданно для себя, позавидовал этой малышне. Только дети могут быть настолько непосредственными и правдивыми в своих желаниях и эмоциях. Они не строят планов, не думают «а если…», а просто берут, и радуются жизни. Они те, кто есть. Никаких масок, ролей и лжи. Чистые, светлые души. Жизнь их, конечно, потреплет, обрежет лишнее (читай – не угодное обществу), отшлифует общественным мнением, подгонит под стандарты. Но это все будет потом. А сейчас они настоящие. И это бесценно.
Накатавшись до тошноты, а меня реально начало подташнивать спусков шесть назад, мы пошли в песочницу. Точнее, Ричард пошел, таща меня туда против моей воли. Песок был влажный, отчего хорошо лепился. Мальчишки и девчонки строили замки, соревнуясь у кого больше и красивее. Меня же усадили в углу песочницы и на время позабыли. Лишь одна девочка подошла ко мне и, улыбнувшись, погладила меня по голове. Я ощутил себя котом, которому перепала ласка. Но счастье мое было недолгим. У детей завязался спор по поводу того, кто будет выбирать самый лучший замок: мальчик или девочка. И, конечно, участие этой девчушки в споре было обязательным.
– Мальчишки всегда своим подыгрывают! Давайте девочку.
– Ага, а девчонки играют нечестно. Пусть мальчик выбирает.
– Нет, девочка. Потому что наш замок лучше!
– А почему это ваш? Наш выше и башен у него больше!
– А наш красивее, с цветочками!
– Цветочков на замках не бывает.
– А вот и бывает! У моей принцессы замок с цветочками, – пропищала малышка лет четырех, потрясая кулачками.
– Ха-ха, ты еще скажи, что он розовый! – вступил в спор мальчишка явно раза в два старше ее.
– Розовый, а какой еще? – недоуменно уставилась на него девчушка.
К моему огромному сожалению, я так и не досмотрел, чем все закончится, потому что мама позвала Ричарда, и тот, схватив меня за лапу, побежал к ней. Все камушки, колючки, мелкие веточки и бумажки от конфет на нашем пути были «мои», я сгреб все.
Джессика покачала головой, молча взяла меня на руки и несколько раз больно ударила по пятой точке, стряхивая мусор, запутавшийся в шерсти. Спасибо, конечно, но можно было и понежнее. Затем она повернулась к сыну:
– Малыш, скоро начнет темнеть. Поэтому, если хочешь покататься на велосипеде, сейчас самое время.
– Да-да-да, хочу, хочу, – весело подпрыгнул мой «хозяин».
– Тогда вперед.
Метров через сто от того места, где сидела мама, располагалась небольшая площадка, на которой раскинулся пункт проката велосипедов. Ричард поздоровался с мужчиной, указывающим тому на ярко-зеленый четырехколесный велосипед, усадил меня на багажник, сел, и, помахав маме ручкой, начал быстро набирать скорость. Вслед нам донеслось только: «Я буду ждать тебя тут. Будь осторожен!». Ветер путался в моей плюшевой шерсти, шумел в ушах и швырялся пылью в глаза. Но все равно было классно!
У меня никогда не было велосипеда, поэтому я даже ездить на них не умел. В детстве тетя аргументировала свое нежелание покупать мне трех-, а затем и четырехколесного друга (цитирую) «повышенной травмоопасностью данного транспортного средства». Хотя на самом деле у нее просто не было никакого желания тратить на меня деньги. Когда я чуть подрос, тетка отбивалась от меня фразой «ага, не хватало еще чтобы ты шею себе свернул!». А потом, выйдя из-под ее опеки, я решил, что велосипед мне уже ни к чему. И зря.
Мы набрали такую скорость, что уже на первом повороте я не удержался и здорово приложился спиной об асфальт. Прямо в лужу. Мальчишка продолжил свой путь, не заметив потери, а я лежал в дождевой воде и смотрел в серое вечернее небо, затянутое тучами. Влага впитывалась в мое игрушечное тело, делая его тяжелым и холодным. Я не знаю, как еще это описать. Скажу только, что чувство не из приятных.