— Сдурела, мать⁈ — Серафима подскочила к козетке и нависла над подругой. — Шенола своего опозорить тебе не жалко, да? Твое дело! Но землян позорить я тебе не дам! А ну, вставай!
Пик драматизма разбил возглас Юрны.
— Я поняла! — глаза бытовички сияли восторгом неофита, узревшего бога. — Дамы! Эта ткань — артефакт!
На Симу это заявление не произвело никакого впечатления. На Ольгу, впрочем, тоже. Ну, артефакт. Подумаешь. На то она и магия.
— Да вы не понимаете! — вскричала Юрна с жаром. — Это ткань, понимаете? Ткань! Кому-то удалось привязать магию к ткани! Причем магию с заданными свойствами.
— Наверное, матушка лавэ постаралась, — Ольга совсем не разделяла воодушевление Юрны. — Ты же видела у меня бумагу-артефакт, почему бы не быть ткани? Кстати, что за свойства?
— Как я поняла, на эти чехлы не садится пыль, — несколько обиженно пояснила Юрна. — Может, и еще что-то есть, но я не могу разобрать. Не мой уровень.
— Юри, бытовичка ты малахольная, брось эту тряпку! Потом изучишь! Тебе за ночь три платья сочинить надо, а ты на всякое фуфло слюни пускаешь! — Сима выплыла из-за ближайшего манекена и гневно уставилась на Ольгу, которая так и сидела на диване. — Вставай, сказала! Думать пошли! Я нашла сундук с тканями. Раз нашлись новые ткани, то отмаза про секонд хенд не проканает. Придется наряжаться, милочка моя!
— О чем думать? — ворчливо спросила Ольга, нехотя спуская ноги с дивана, нашаривая туфли и тяжко вздыхая.
— Как будем местному бомонду шаблоны рвать и реноме землянок устанавливать. Или ты местный фасончик желаешь?
— Злая ты… — Ольга с отвращением посмотрела на расчехленное платье. От обилия и затейливости кроваво-красной вышивки на белом фоне начинало тошнить.
— Злая! Накопилось, знаешь ли! — согласилась Серафима. — Поэтому отлынивать тебе не дам!
— Ой, да ладно! Ты же наверняка уже что-то придумала! Только давай не слишком сложное, а то нашей Юрне резерва не хватит.
— У меня накопители есть, — Юрна, ничтоже сумняшеся, упихивала туго скрученный чехол в карман. Сима и Ольга синхронно возвели очи горе: суммарный объем карманов в юбке бытовички вполне мог потягаться со средним туристическим рюкзаком. Юрна обиженно шмыгнула носом и поторопила: — Ну? — она по опыту знала, что наблюдать за двумя землянками, когда они вдвоем нацеливались на решение очередной зубодробительной задачи, в сто раз интереснее, чем разбираться с сотней новых артефактов. Артефакты не убегут, а у иномирных подружек обязательно получится что-то невиданное и небывалое, причем прямо на глазах у нее, Юрны. И это такой кайф, что и не передать!
— Сима, — с какой-то особенной, давящей интонацией позвала Ольга, — не томи! Говори уже, что придумала? Времени и впрямь мало, а нам еще шить. Я еще с Семёнычем пошептаться хотела.
— Ну, твои шепотки с Семёнычем я и сама бы послушала. А шить много не придется. Мы будем заворачиваться. Как древние римлянки и гречанки.
— Симка! Не пугай. Я такое не умею! Там же складочки, фалдочки, тесемочки. Всегда диву давалась, как древние скульпторы этот ужас в мраморе выковыривали, — Ольга послушно следовала за подругой между манекенами, и до нее потихоньку доходила вся провокационность Симкиной идеи. Туалеты на манекенах были облегающими, да ещё изобиловали рюшами, буфами, фестонами и прочими портновскими экзерсисами на шелках и тюлях в стратегических местах. И в противовес какой-нибудь густо драпированный древнегреческий хитон с одним голым плечом.
— Не боись, подруга, я умею.
— Господи, Сим! Откуда?
— Пфф! Три с половиной года причесывала и гримировала театральную студию на заводе, где мой муж работал. Ну и костюмом занималась, куда без этого. Там все многостаночниками были. Премьер у нас декорации сколачивал, например. Ха, каламбурчик. Я как эти отрезы увидала, так и вздребезнулась. Хорошо драпироваться будет… — Сима достала из сундука стопку отрезов, и подруги погрузились в сладкий процесс создания образов. Юри извлекла из своих карманов карандаш, бумагу для почеркушек, а потоми только охала и вздрагивала. Вот же ж землянки! Любая Нрекдольская аристократка из кожи вылезет и собственными волосами удавится для интересной бледности, но сделает все, чтобы выглядеть нежной, невесомой и беспомощной. А эти? Яркости им не хватает… Сима изворчалась, что текстиль слишком светлый. Юри в глубине души была согласна. Серафима слишком колоритна для какого-нибудь «цвета лунного отблеска». А на Ольге, с ее стальной шевелюрой и уникальной, какой-то яростной стрижкой, любая ткань из этих бледных, пастельных и нежнейших подходит как саван. Сама Серафима определилась быстро. Неплохой выбор. Цвет первой весенней зелени хорошо смотрелся на вызывающе загорелой коже. А вот Оля напримерялась до истерики. Какой отрез ни приложит, так сразу больной выглядит. Юри узнала новые русские ругательства. Мышь белая; поганка бледная; зомбя свежая… Зато нахохотались, пока втолковывали нрекдолке, что почем и где обижаться надо. Так и мучились, пока в сундуке, в который явно были сложены отрезы, признанные неудачными, не нашёлся кусок ткани жемчужно-серебристого цвета. Его и выбрали.
— К колонне прислонюсь и сольюсь с фоном, — прикалывалась она с усталой грустью. — Пойду лучше с Семёнычем поговорю.
— Стоять, — шутливо взъярилась Сима, захлопывая крышку огромного сундука. Потом глянула на усталую подругу повнимательнее и куда мягче добавила: — потерпи одну только примерку, и я от тебя отстану, а?
В комнате Семеныча, как ни странно, обнаружился Пашка. Набыченный и недовольный. Разговор между мужчинами был явно непростой.
— Ну, хоть ты ему, Оля, скажи, — взмолился Жех, тыча пальцем в сторону парня. — Приказ есть приказ, и саботировать его не в нашем положении!
— Да понимаю я, — выражение лица Пашки явно свидетельствовало, что он, может быть, и понимает, да в корне не согласен. — Но это всё равно нечестно: нас под сволочей этих гнуть!
— Ты мне ещё про справедливость расскажи! Когда ты ее в последний раз встречал, справедливость энту? А? — вызверился старый партиец. Павел аж дернулся и беспомощно обернулся к тётушке.
— У меня тоже голова взрывается и в душе клокочет, Павлуш. И смириться я не могу. Затем и пришла, — Евгений Семёныч сначала вскинул вверх руки, явно намереваясь вцепиться себе в волосы, а потом с видимым усилием взял себя в руки и раскинул объятия. — Не сердись, дядь Жень, — зачастила Ольга и уткнулась в родное плечо. — Убеди меня.
— От, дурында! — Жех по-отечески крепко обнял хрупкую спину одной рукой, а второй поманил к себе Пашку и успокаивающе похлопал по крепкому бицепсу. — Нашла, по чём страдать. Да тьфу нам на этих уродов! Слышь, Олюшка? Тьфу! Нам выжить нужно. Вы-жить! Короли свою игру крутят? Тоже тьфу! Мы все равно не в теме, как Паха говорит. Раскладов не знаем. Ресурсов не имеем и влиять ни на что не можем. Значит: затихорились, делаем, что велят, и потихоньку свою линию чертим.
Пашка попытался вскинуться, но Ольга крепко ущипнула его за бочину. А Семёныч продолжал увещевать.
— Олюшка, ты вспомни, как мы мечтали. Ты только вспомни! Сразу станет все просто. И про справедливость дурную мысли кончатся.
Оля нехотя отстранилась и заглянула в мудрые глаза. Как ни странно, помогло. Понять, что имел в виду старый партиец. Ну да, мечтали. Устроиться мечтали, закрепиться. Других землян найти. Помочь им, если понадобится. А чтобы помогать, нужно стабильное положение и хоть какие-то средства. Не случись стихийной мясной торговли, смогла бы Оля Серафиме помочь? Вот то-то. У Симы, между прочим, двое детей под негласной опекой. Их мало накормить, их бы еще в дом покрепче перевезти, да район получше выбрать. А потом учить и растить. Прав дядя Женя. Нужно линию свою чертить. Авторитет нарабатывать. Симпатии завоевывать. В том числе и королевские. Короли у нас ребята вменяемые. Ну мажоры, ну бесят. Зато защитить могут. Вот и неча бить себя пяткой в грудь и лить воду на мельницу заговорщиков.
Пашка старательно вслушивался в мысленный монолог тётушки и потихоньку успокаивался, принимая ее правоту. Юношеский максимализм так и подкидывал возражения разной степени разумности. Но задача поставлена — выжить и, если получится, помочь величествам. Или хотя бы не мешать. Гнусня столичная в покое, конечно, не оставит, да и фиг с ними. Два денька можно потерпеть. Командир же терпит. Это не помешало ему вежливо пригасить придурков в поединке. Да, именно так, вежливо и спокойно! Мы земляне, а не какие-то там средневековые…
Уже в дверях Семёныч окликнул Олю.
— Ты это, Олюш… На мужика своего обижаться не вздумай. Ладно? Он за королей своих по-любому встрянет. И вас за собою потянет. Ты его пожалей. Думаешь, ему сладко тебя под удар ставить? Только у него присяга уже лет сорок как, а ты только три месяца.
Оля и жалела остаток ночи. А утром господин Шенол попытался запретить им с Тырей выходить к публике. Чтобы гусей не дразнить, ага. Если бы не очередная схватка, где без Тырьки никак, он и на построение их не выпустил бы. Ух, как Оля разозлилась! Даже волноваться забыла. Хоть самой на поединок нарывайся, чтоб пары стравить! У-у, сатрап!
Глава 17Столичная эпопея. День второй. Соревновательная часть дня
Ольга стояла у входа на арену, мяла в руках Тырин бант и внимательно наблюдала за боем лавэ Шенола. Заключительным боем на сегодня. Первая тройка уже отстрелялась с двумя поражениями из трех поединков. Как ни странно, лавэ заранее предвидел такой исход. О чем и поведал своей Оленьке за чисткой зубов. Более или менее победоспособным лаве считал лидера первой тройки. Двое других уже настроены на поражение. Слишком долго им внушали, что столичные их круче. Было время поверить и убедить себя в неизбежности поражения.
И теперь лавэ старательно восстанавливал вчерашнее преимущество.
Собственно говоря, поединок Ольгу волновал не особенно. И так было понятно, что мастерство Рэма вне конкуренции. Ее волновала Тырюха. Уж больно активно вела себя мелкая. Даже воля Свапа не могла удержать её на месте. Козявка то напружинивалась так, будто вот-вот сорвется в бросок. А то угрожающе припадала на передние лапы и рычала, стоило противнику Рэма лишь обозначить попытку зайти во фланг двуногому вожаку. И даже пару раз уходила в подпространство. На пару шажочков, но все же. Этого хватало, чтобы образумить чужого двуногого с опасной железной палкой и заставить нервничать нгурула-вражину. Короче, Тырсинея Ольговна старательно нарывалась.