В какой-то степени Ольга даже её понимала. Ну не могла мелкая не отреагировать на дорогой подруги настроение! А настроение у Ольги было, скажем так, спорное. Она по-прежнему была зла. Это была не злость раздраженного человека, а злость азартного бойца. Понятно, в драку Ольга не ринется, но Тырюха-то этого не знала, и настроение хозяйки проецировалось на её поведение. Тырька хотела драться! Перед Ольгой стояла эмоционально-нравственная дилемма: с одной стороны, она не могла унять собственные чувства, а с другой — ей нужно было контролировать нгурулу. И удерживать её от ненужных подвигов. Тяжёлая задачка на уровне раздвоения личности. А все Раим, чтоб его Опекунович! Не дал Тырьке всласть перед публикой покрасоваться, вот она и выпендривается, как только может. Ребенок же! Причем во всех смыслах. У щенули уже сейчас интеллект на уровне хорошо развитого пятилетнего дитяти. Хоть читать учи.
Пашка же таких мук не ведал и на Тырьку внимания не обращал. Маневры командира интересовали его куда больше. Большие руки непроизвольно дергались в момент резких выпадов. Восхищённо цокал, а в моменты особо удачных уколов прям-таки сладострастно выдыхал. И получалось это у него так завлекательно, что Ольга позволила себе отвлечься от контроля за Тырюхой.
— Ты чего, Паш? — спросила она. И Пашка не без труда вынырнул из своего созерцательного транса.
— Да вот думаю, что мне нужен учитель по фехтованию, тёть Оль. А где его взять?
— Да ты и так хорош, — возразила Ольга.
— В чём? — отозвался Пашка небрежно и чуть презрительно. — Я в ножевом бою неплох. Для ученика. И только. А тут длинный клинок.
— А чем тебе командир не учитель? — удивилась Ольга.
— Да не понимаю я! — с каким-то надрывным отчаянием выдохнул Павел. — Меня не так учили! Мой тренер там дома сначала физику объяснял! Вплоть до того, какая мышца, когда напрягается. Связки отрабатывать заставлял… — Пашкин голос утих до еле различимого шепота. — Командир, он гений. И думает, что все такие.
— В смысле? — озадачилась Ольга.
— Не знаю, как у него получается, но шеф по начальному движению угадывает, куда противник клинок направит и что делать собирается: колоть, резать или рубить.
— На то и менталист, — постаралась утешить парня Ольга.
— Да причем здесь… Он видит, понимаешь, тёть Оль, видит. Я не знаю, как объяснить…
Оля сочувственно погладила Пашкино плечо: да, так бывает. Один искренне хочет научиться, а другой — научить. А не выходит. У Павла с Раимом слишком разный опыт и менталитет.
— Попроще учителя искать надо, — неожиданно вмешался в разговор Семёныч. Он стоял рядом с Пашкой с другой стороны. Стоял, как равный, перестав изображать из себя обслуживающий персонал.
— Семёныч! Сказал «А» — говори «Б»! — Ольгин настрой все же нашел щелочку и выплеснулся в сварливый тон. Мудрый Семёныч на бабий взбрык даже внимания не обратил.
— У тебя, Пашка, навыков ноль. Как у детсадовца против академика. А их благородие, небось, уж и позабыл, как ему самому первый клинок в руку дали и с чего обучение начали. Он может мастера на новый уровень поднять, а начинашку, как ты, не-а, не сможет. Тут другая практика нужна.
— Тебе-то, дядь Жень, откуда такое знать? — парню явно не понравились выводы Жеха, хотя интуитивно он понимал: прав, старина, во всем прав. А согласиться с разбегу не мог. Мечта у человека образовалась, понимать надо!
— А ты вспомни, сколь мне годочков, — в молодом голосе старого партийца слышалась добрая ухмылка, — и откель я родом. Вспомни, — и хитренько так посмотрел на земляков. — Что? Не понимаете? С Белгородчины я, а это, считай, с Дону. А на Дону кто? — и сам ответил на свой вопрос: — Казаки! И мне пацаном довелось поучиться шашечкой деревянной махать, хоть компартия такое крепко осуждала. Сосед своего сына учил и меня, сироту, заодно. А потом учитель мой помер. Сильно пораненный с войны вернулся. Потому и понимаю: мастерство умелому бойцу передать — это одно, а с первых шажочков учить — другое. Тебе, парень, еще твоя привычка к ножу мешает.
— Откуда знаешь? — повторил дурацкий вопрос Пашка.
— Так и я в армии служил. Все три годочка. Думаешь, у меня при случае нож из руки выпадет? Разницу между длинным клинком и коротким я нутром чую.
Этот странный разговор оборвал рев трибун. Раим, наконец, зафиналил свой бесконечный поединок, разом обезоружив обоих противников. Деликатничал, выполняя наказ Эрика: никого не калечить. Перед боем командир обещал показательно придурков отшлепать за длинные языки. Чем и занимался — подвесил обоих охальников левитацией и с совершенно невозмутимым видом выколачивал ножнами пыль из штанов на их задницах. Справа, слева. Справа, слева. И магические щиты ему нисколько не мешали. Столичные дрыгались нелепыми марионетками, пытались возражать матом, но получили только воздушные кляпы.
Пашка даже прижмурился от удовольствия: если бы командир прибил языкастых придурков наглухо, его сочли бы в своем праве, а о покинувших этот мир забыли бы через две недели. Порку не забудут, годами будут вспоминать как анекдотец. Акустическая магия разносила над ареной ритмичные звуки шлепков и негромкие слова Шенола:
— За неуважение к брату-наезднику, — шлеп-шлеп. — За спесь, — шлеп-шлеп. — За дурное воспитание, — шлеп-шлеп. — За неуважение к старшему по чину, — шлеп-шлеп, шлеп-шлеп. — За нерадивое служение короне, — шлеп…
— Довольно, друг мой, — Эрик высунулся из ложи, и на лице его сияло удовольствие, — за нерадивое служение мы их сами накажем. Для начала дозволяю медикусам осмотр и лечение только внутренних повреждений. Только это! Царапины и синяки залечивать запрещаю. Приказ касается всех медикусов королевства!
Публика довольно хохотнула. На трибунах оживленно гадали, сколько дней неудачники будут есть стоя и спать на животе. А те, кто поумнее, прикидывали, что бы значило такое явное неудовольствие короны своими столичными наездниками. И только немногие информированные задались вопросом: обнаружили правящие братья ментальные закладочки или нет?
Раим поклонился венценосному и с преувеличенной аккуратностью опустил своих противников на песок. Не швырнул и не плюхнул с метровой высоты, а заботливо дождался, пока те твердо встанут на ноги. Глянул в глаза сначала одному, потом другому и развеял воздушные кляпы. К неудовольствию публики, свежевыпоротые даже попытки не сделали, чтобы возмутиться, и медленно-медленно поковыляли на выход.
Шенол подошел к ложе, с достоинством поклонился и произнес:
— Боец Раим Шенол схватку закончил.
— Победа за вами, Шенол, — с нескрываемым удовлетворением провозгласил Эрик. — По итогу сегодня у нас ничья. Две схватки за Восточным, две схватки за Западным корпусом. Поздравляю, лавэ, ваш корпус по-прежнему лидирует, — а потом Эрик не утерпел, перегнулся через ограждение ложи и тихо, отключив акустическую магию, спросил: — Что ты с ними сделал, что они молча ушли?
— Пробил ментальную защиту, — в Олиной манере дернул плечом лавэ, — и пообещал, что если вякнут хоть звук, я их на дуэли вызову и пороть буду не ножнами, а клинком. Чтоб из задниц не отбивные получились, а рубленые котлетки.
Эрик несколько секунд молчал, только бровь заломил на пределе физиологических возможностей. Потом пробормотал:
— Мда, плохо на тебя земляне влияют. Раньше бы ты ни на волос от кодекса не уклонился.
Раим зеркально заломил бровь и подмигнул Элизису, внимательно слушающему разговор.
— Ну надо же когда-то жить начинать, ваше величество, а не только кодекс исполнять.
Пашка так увлеченно отслеживал события на арене, что упустил важное! Просил же командир за тёть Олей присмотреть! Вот же заполошная! Моргнуть не успел, а она уже рванула на арену навстречу Тыре. Ну как можно быть такой безголовой⁈ Даже не дождалась, когда зверей противников выведут!
А Тыря нарезала круги вокруг Свапа, крутилась юлой, козлила задними лапами и всячески радовалась победе отраженными чувствами обожаемого альфы! Ровно до того момента, когда почуяла устремленную к ней помесь из недовольства и нежности от дорогой подруги. Учуяла и, забыв вожака, ринулась навстречу своей наезднице с явным намерением заскочить той на ручки. Хохотки на трибунах Ольгу слегка отрезвили, и падать на песок под напором козявкиной любви ей не улыбалось. Ну да, переволновалась, побоялась, что перевозбужденная щена вычудит что-нибудь эдакое и непоправимое для имиджа. Потому и выскочила на арену, не озаботившись предварительным четким приказом для щены. Та поперла, оседлав гребень эмоциональной волны. Оля была не против повеселить публику, но задачу ставила перед собой совершенно другую: показать, что она, землянка — вполне сложившийся наездник. А не баба-дура и не воскресный скоморох.
Рэм отвлекся от королей — гул трибун поменял тональность. Ещё минуту назад трибуны шелестели терпеливым ожиданием: скажет король заключительную речь, и можно уходить. И вдруг шепотки стали удивлённо заинтересованными. И заинтересованными приятно — уходить уже никто не торопился.
Увидеть Ольгу посреди арены Раим никак не ожидал. Это было досадно. Кажется, он чётко обозначил свой приказ: стоять за решеткой и не высовываться. А они что устроили? Его возлюбленная помощница и ее шилопопая козявка, посреди арены вытворяли шельмы знают что! Мало его щена от боя отвлекала, за что следует наказать! Теперь еще и Ольга прямой приказ проигнорировала…
Оля не стала дожидаться судьбоносной встречи с медношипым метеором. Остановилась, приняла изящную позу топ-модели, элегантно выставив вперед ножку в ботфорте, и на чистом наитии выпустила из руки один конец тырькиного шарфа во всю длину, заставляя его трепетать, как гимнастическую ленту. Резкий круговой взмах — и шарф, распрямившись во всю длину, описал идеальную дугу над головой Ольги. Против всех законов физики, как будто надетый на гибкое древко. Публика восприняла этот феномен совершенно спокойно. А что такого? Среди наездников все маги поголовно. Зато публика восхищенно ахнула, когда в воздух взвилось рыжее тело и четко повторило дугу, прочерченную шарфом. И в обратную сторону. И снова. Оля мысленно командовала и задавала шарфом направление, а Тыря прыгала. То в шипастой ипостаси, а то в мехах. Радиус дуги с каждым разом уменьшался чуть ли не на полметра. И последний прыжок Оля обозначила просто — рукой с комком синего шелка в кулаке, а сама встала на одно колено. Благо, что была в мундире: не захотела переодеваться в нарядное платье, чтобы потом не мерзнуть. Ну и совсем чуток из вредности. Щена прыгнула так низко, что Ольге пришлось незаметно песчинки с лица стряхивать — с тырькиных лап сыпануло. Получите, господа, доверие между наездником и зверем. А потом меховая красотка уселась перед коленопреклоненной подругой на попенцию, изображая суриката в задумчивости, свесила передние лапки и затарахтела, вызывая поголовное умиление на трибунах.