саперов, влившихся в нашу группу. «Эй, товарищ, перебрось мне шомпол выбить из патронника гильзу!» – крикнул я ему. С помощью шомпола после каждого выстрела выбивал гильзу и несколько минут вместе со всеми вел огонь по немцам. Видно было, что они несли потери. Кто-то падал и оставался лежать, пробегали их санитары с носилками. В их тыл уходили и уползали раненые.
В роли пехотинцев минометчики оказались впервые, но стреляли метко. Немцы остановились, залегли, стали окапываться. Перестрелка стихла. Побежал, прикрываясь домами, по линии нашей обороны. За соседним домом наводчик из первого расчета готовил связку ручных гранат. Рядом лежали наготове две бутылки с горючей смесью. Это был хороший признак, никто не собирался убегать от самоходки. Позиции для ведения боя солдатами везде были выбраны умело, под прикрытием фундаментов строений, в ямах от погребов, в старых окопах, хорошо замаскированы. Они видели немцев, стреляли по ним, оставаясь незамеченными. Но были раненные осколками снарядов. Патронов оставалось маловато. Основное преимущество противника, которое больше всего для нас было опасно, это самоходное орудие. Если с его поддержкой немцы пойдут в решительную атаку, то вряд ли мы их удержим. Примерно так оценил обстановку лейтенант Сорокин, который руководил боем на левом фланге нашего участка обороны. «Нам сюда хотя бы одну пушечку, и мы расколотим немчуру за пятнадцать минут», – включился в разговор один из солдат. Залезли вместе с Сорокиным на чердак дома, и нам открылась картина расположения залегших перед деревней немцев. Они совсем рядом. Некоторые стреляют из винтовок в нашу сторону, а большинство укрываются в ямах, канавах, наспех отрытых окопчиках. Орудие стреляет редко. Артиллерия с закрытых позиций и минометы огня по нам не ведут и не видны. В этом, наверное, причина пассивного их поведения. Подтянут артиллерию, минометы и с их поддержкой атакуют нас. Мы тоже с надеждой поглядывали в свой тыл, продолжая надеяться на прибытие стрелковых подразделений и артиллерии. «Где же находятся наши, почему неслышно боя на флангах?» – эти мысли не выходили из головы. Возможно, за ночь обстановка на фронте дивизии существенно изменилась и принято решение занять оборону не здесь у Лемешей, а на ином, более выгодном рубеже. В таком случае нам помощи не будет. Осознав это, начал обдумывать, как и куда организовать отход роты. Основной район обороны дивизии находился на севере и западе от Лемешей. Метрах в двухстах западнее правого фланга нашего участка обороны виднелся овраг. В высоких его склонах протекает небольшой ручей Чернавка, поворачивающий через пару километров на северо-запад и впадающий у деревни Наумовка в реку Западную Двину. Если не устоим, будем отходить по оврагу, иного пути нет.
Получив отпор в центре деревни, немцы начали перемещать направление своего удара по нашему правому флангу. Было видно, как они сосредотачивались там, в кустарнике, перебежками сближаясь с нами. С лейтенантом Сорокиным оставляю нескольких солдат, а большую часть направляю на правый фланг. Подоспели вовремя. Самоходка произвела по крайним к оврагу домам несколько выстрелов, немцы поднялись из укрытий и цепью пошли на нас в атаку, стреляя на ходу из автоматов и карабинов. Опять по цепи наших солдат пошла команда: «…беглым… огонь!». Три десятка винтовок и автоматов одновременно ударили прицельным огнем. Начала редеть вражеская цепь, а затем остановилась и залегла. Вторая атака была отбита. Но тревожное сообщение передал посыльный от лейтенанта Сорокина: восточнее Лемешей немцы в походном порядке подразделениями передвигаются к деревне Копыльники, в наш тыл. Обстановка прояснилась, нужно отходить. Первыми в овраг уползли раненые, кто самостоятельно, кому помогли. Затем, тоже ползком, добрались до оврага солдаты с левого фланга, расположившись на гребне оврага, и огнем прикрыли отход всех остальных. Было видно, как немцы продолжали обстреливать деревню, опасливо к ней приближаясь. Более трех часов мы задерживали немцев под Лемешами, вывели из строя не один десяток врагов.
После напряженного боя следовало бы солдатам дать немного отдохнуть, покормить, но времени на это не было. Оврагом, возле ручья Чернавка пошли к деревне Погорелое, расположенной на левом берегу ручья при его повороте на северо-запад. Когда подошли к ней, поднялись на высокий левый берег, был уже полдень. По мосту через Чернавку на левый берег переходили последние группы наших пехотинцев. А за ними в километре, не далее, медленно двигались немецкий танк или самоходное орудие и колонна немецкой пехоты. Удивило, что по ним никто не стрелял. Значит, на новом рубеже наша оборона еще не организована, иначе артиллеристы незамедлительно накрыли бы огнем такую заманчивую цель. Раненых, которым было тяжело идти, удалось посадить на проходившие повозки. Осталось нас боеспособных человек тридцать, большей частью минометчики. Отходившая пехота оказалась одной из рот стрелкового батальона нашего полка, того, что занимал оборону в районе деревни Шакоры. Мы присоединились к ней, прошли через деревни Погорелое, Долбежки. Жителей в них не было. В лесу при выходе из Долбежки встретили старшину нашей роты с подводами и минометами, но без мин. Вблизи дороги, в лощине, спускавшейся к ручью Чернавка, располагался командный пункт 1119-го СП, весь штаб и хозяйственные подразделения, которые я выводил из Большой Ржавы. Подошел командир минометного батальона Колмогоров. Он ужезнал о нашей атаке на немцев у Лемешей и был доволен, что выполнили приказ командира полка без больших потерь. Из беседы с Колмогоровым стало известно, что Большую Ржаву наши оставили через час после ухода минроты в Лемеши. Оборону в
Лемешах должен был занять третий батальон, находившийся в резерве, но он не успел прибыть в назначенный срок. Поэтому рота в одиночку оказалась в бою за Лемеши. Задержка на три часа передового отряда противника позволила всем трем стрелковым батальонам сосредоточиться на новом рубеже обороны. Минометчикам приказано было занять оборону в качестве пехотинцев вблизи командного пункта полка на скатах высоты 181,1, обращенных в сторону ручья. Вырыли одиночные окопы, приготовились к отражению противника. Старшина где-то раздобыл немного патронов и ручных гранат. Впервые после вчерашнего ужина в Лемешах поели. К вечеру правым берегом противник продвинулся к деревне Кривка, начал просачиваться через ручей Чернавка на левый берег. Мы вступили в перестрелку и на нашем участке не допустили его продвижения. С наступлением ночи бой затих, но было замечено, что севернее нас группе немцев все же удалось проникнуть на левый берег.
Начали готовиться к бою завтрашнего дня. Я обошел позицию роты, побеседовал с солдатами, разрешил поочередно половине отдыхать, а остальным углублять и маскировать окопы, одновременно вести наблюдение за противником.
Замысел противника нетрудно было разгадать. Они рвались к реке Западная Двина, до которой оставалось три-четыре километра. Дорога от Погорелого, где уже были немцы, вела к единственной мостовой переправе через реку у деревни Узвоз и к лодочной переправе западнее Наумовки, – в тылу участка обороны 1119-го СП. Весь район обороны 332-й СД до Велижа включительно оказался бы в очень затруднительном положении. Отступать далее нам было нельзя. Командир полка Литвинов В. П. поздно вечером собрал к себе на командный пункт командиров стрелковых батальонов, командира мин- бата, политработников, командира поддерживающего артдивизиона, офицеров штаба на короткое совещание. Немецкие пули посвистывали над собравшимися. Кратко оценил создавшуюся боевую обстановку на участке полка и отдал приказ на оборону. «Дальше отступать не будем, пусть это осознает каждый офицер и солдат». На совещании был зачитан приказ Верховного Главнокомандующего № 227, которым вводились жесткие меры борьбы с паникерами, нарушителями воинской дисциплины. Командиры и политработники разошлись по подразделениям, чтобы немедленно довести требования приказа № 227 до всех офицеров и солдат.
Была полночь, когда в расположение моей роты пришел комбат Колмогоров, велел построить состав. Он рассказал о тяжелой обстановке, создавшейся на советско-германском фронте в результате оставления нашими войсками значительных территорий на юге страны: курском, воронежском, сталинградском направлениях. Ознакомил с требованиями приказа: «Остановить, отбросить и разгромить врага». «Ни шагу назад!» – так мы поняли основное требование к нам – воинам переднего края. Сильное впечатление произвела на нас тревожная оценка положения на фронтах командованием. Каждый почувствовал, что и от него зависит судьба всей страны.
Затем Колмогоров приказал немедленно подготовиться к движению в район деревни Наумовка, где займем огневые позиции, получим мины и уже утром должны поддерживать огнем действия стрелковых батальонов. К нам подошли остальные две роты, построились в колонну, в голове – моя рота. Колмогоров повел строй проселочной дорогой. Правее были заросли кустарника и мелкого леса, спускающиеся к оврагу, левее дороги просматривалась поляна. Ориентируясь по компасу и карте, я определил: идем по направлению к Двине западнее Наумовки. Я шел рядом с Колмогоровым слева, правее его шел адъютант батальона лейтенант Раткевич И. Б. Когда отошли с полкилометра, я решил проверить, все ли в порядке в моем подразделении. Отступив влево от дороги, пропустил вперед всю роту. Все было нормально, немного растянулись, но в темноте с грузом минометов не до равнения. Ускоренным шагом дошел почти до головы колонны. Внезапно из зарослей кустарника, с расстояния 15–20 метров, в начало строя ударил длинной очередью пулемет. Все мгновенно упали на дорогу и начали потихоньку выбираться из-под обстрела. К пулемету присоединился огонь автоматов. Я тоже начал отползать подальше от почти непрерывно стрелявших орудий. Пули роем ложились в то место, где только что двигалась моя рота. На пути пластунского маршрута оказался невысокий, но толстый пень, который надежно укрыл меня от пуль. Стрелявший уже реже вражеский пулемет находился метрах в тридцати. Я наблюдал вспышки его выстрелов и переживал нелепое положение, в котором оказалась рота и я, ее командир. Как мы могли пойти ночью по непроверенному маршруту, не выслав вперед боевого охранения? – ругал я себя и Колмогорова.