смерть. Овладев первой траншеей, немцы начали продвигаться в глубь нашей обороны. И тут им преградил путь расчет 45-миллиметрового орудия, всего пять человек во главе с сержантом Федоровым, все ветераны-ивановны. Орудие занимало позицию в пятидесяти метрах от нашей первой траншеи. Около орудия подготовлены ячейки на полный рост, ход сообщения к землянке. Всё хорошо замаскировано, прикрывалось мелким лесом. Артиллеристы с двумя автоматами, карабинами, гранатами заняли позицию возле орудия. Видно было, как немецкие солдаты уже преодолели первую траншею. Подпустили немцев на 25–30 метров, а затем по команде Федорова дружным огнем поразили их значительную часть, а остальных заставили залечь. Полетели в фашистов гранаты. Сориентировавшись в обстановке, наши пехотинцы, которые находились левее места немецкого прорыва, открыли по ним огонь. Немцы начали отходить. Дорого им досталась попытка прощупать нашу оборону. Только возле орудия после боя нашли 12 убитых немцев 185-го пехотного полка 87-й пехотной дивизии. В траншеях и в нейтральной зоне насчитали еще более 60 убитых немцев. (ЦА МО СССР, фонд 332-й СД, дело 55, стр. 123.)
В этот же день, через несколько часов после окончания боя, на передовую прибыли командующий армией генерал-лейтенант Малышев и командир нашей дивизии полковник Егошин. Весь орудийный расчет, героически сражавшийся с врагами, здесь же, у орудия, был награжден орденами.
На следующий день после отражения немецкой атаки на правый фланг обороны 1117-го СП в дивизионной газете «Фрунзевец» был описан подвиг в том бою расчета 45-мм орудия во главе с командиром орудийного взвода младшим лейтенантом «М», награжденным за тот бой орденом «Красное знамя». В тот период войны таких высоких наград в полку имелись единицы. «М» пропагандировался как положительный пример для других – храбрый, отличный исполнитель служебного долга и т. д., и т. п. Приятно было это читать и слышать о подчиненном.
День 4 мая, в смысле боевой обстановки, был довольно спокойным, и представилась возможность посетить позицию орудия. Поздравил командира и солдат расчета с наградами, прочитал написанное об их подвиге в дивизионной газете. Выясняя детали прошедшего боя, обратил внимание, что никто не упоминал об участии в нем командира взвода «М». Создалось впечатление, что всеми действиями в бою руководил сержант Федоров. Младший лейтенант «М» в этот день с утра находился на позиции второго орудия его взвода. Неудобно было выяснять роль командира у его подчиненных. Решил побеседовать с самим «М».
Второе орудие находилось в полукилометре за линией железной дороги, также на переднем крае обороны. Ранее я его позицию уже посещал, подходя скрытно с тыла. В этот раз, экономя время, пробирался по передовой пехотной траншее. Солдаты-пехотинцы кое-где восстанавливали поврежденные вчерашним артобстрелом траншею и укрытия.
Младший лейтенант «М» встретил меня, доложил, как положено при посещении старшего командира. На его гимнастерке сиял новенький орден «Красное знамя». Тепло поздравил его с наградой, но на его лице как-то незаметно было радости, наоборот, скорее была настороженность.
После беседы с расчетом орудия пригласил «М» вместе пройти в стрелковую роту, имея цель побеседовать наедине.
Начали разговор о вчерашнем бое. Я полагал, что он расскажет более грамотно обо всем произошедшем для извлечения полезного опыта. Однако первые же его слова вызвали непредвиденное огорчение. После довольно продолжительной молчаливой паузы он сказал: «Боем командовал сержант Федоров».
В последовавшей за таким признанием беседе выяснилось: во время сильнейшего немецкого артобстрела, когда снаряды рвались вблизи их орудия, он и весь расчет укрылись в землянке. В конце артналета послышались частая пулеметная и автоматная стрельба и разрывы гранат вблизи. «М» испугался, растерялся и не принимал никакого решения. Тогда сержант Федоров взял автомат и скомандовал: «Все за мной!». «Я остался в землянке один в каком-то непонятном оцепенении, – пояснил «М». – А орден принял от генерала тоже по причине боязни. Сами понимаете, что бы со мною сделали, если бы признался. А сегодня мне стыдно за свой поступок. Думаю, как мне быть, как себя наказать».
Молодой, красивый двадцатилетний парень, потупя взор стоял передо мной, вызывая своими словами противоречивые чувства: негодование, презрение и жалость. Рядовые солдаты пошли в бой, а он, офицер, их командир, струсил, уклонился от боя. Подобных случаев в нашем полку не было. По законам военного времени он подлежал суду военного трибунала. Приговор – как минимум – штрафная рота, разжалование в рядовые, искупление вины ранением, а то и смертью. Я не говорил ему этого, видел, что он глубоко осуждает свой поступок.
«Не сделал бы он чего-нибудь с собой», – начал опасаться я.
Для порядка отчитал его как положено и пообещал, что о случившемся никому не доложу. Приказал командовать взводом уверенно, смело, так, как вроде ничего и не произошло. «М» немного приободрился, и так мы расстались.
Поздно вечером, перед обычным докладом командиру полка, задумался: а вправе ли я укрыть поступок «М»? Я сам был не доволен, что узнал такое, и командир полка тоже будет огорчен.
Я пытался обосновать данное мною «М» обещание, и такие мысли возникали в его оправдание: в полку он всего 2–3 месяца после учебы на краткосрочных офицерских курсах. На переднем крае и того меньше. В серьезных боях не участвовал. Следовательно, его реакция на чрезвычайную и внезапную обстановку могла быть неосознанной, а гденет преступного умысла, там нет и преступления. При этом вспоминал, как я сам привыкал к переднему краю поначалу. Чувство страха присуще каждому нормальному человеку. Те, кто не умеют подавить или скрыть это чувство, признаются трусами. Однако тот же самый человек в других случаях может проявить себя храбрецом. Это я утверждаю по наблюдениям за многими своими однополчанами, а также и сам на себе испытал. Человек становится храбрым, пренебрегает опасностью смерти в том случае, когда осознает на себе ответственность за что-то важное, за своих подчиненных. У меня, например, такое было в феврале 1942 г., когда, находясь за линией фронта, спасал председателя сельсовета в бою за деревню Наумовка, летом 1942 года в бою у Вымно. Мог бы назвать еще подобные случаи, когда думаешь только о выполнении своего долга. Обдумывая всесторонне поступок «М», я пришел к выводу, что он постепенно приобретет чувство высокой ответственности за выполнение служебного долга и впредь не струсит в бою. Решил не докладывать о нем. Признаюсь, несколько дней побаивался, что сообщит кто-нибудь другой, и мне достанется крепко за сокрытие. Не ошибся я в «М». Воевал он в полку около года, оправдал награду. В одном из боев в Прибалтике был тяжело ранен и в нашу дивизию уже не вернулся.
Вечером мы в штабе полка размышляли о цели, которую имело немецкое командование, проводя боевую операцию. Это было, конечно, не наступление с далеко идущими целями.
Во второй половине мая над позициями нашего полка в сторону Полоцка, ночами, на большой высоте шли группы наших бомбардировщиков. Первые из них прокладывали маршрут – подвешивали «фонари», а за ними шли и шли самолеты с небольшими интервалами во времени. Примерно так в конце лета и осенью 1941 года немцы летали бомбить Москву и другие наши мирные города. У нас на переднем крае и у немцев в Полоте в эти часы было тихо. Как всё изменилось за прошедшие три года, думали мы и, несомненно, так размышляли и солдаты противника… Мы радовались возросшей мощи нашей армии и приближающейся победе над врагом. О чем думали немецкие солдаты, можно было догадаться. Они думали о неизбежном поражении фашистской Германии. Не случайно в тот период войны первыми словами плененных немцев были: «Гитлер капут!». 16 мая в результате бомбежки наших самолетов по военным объектам противника от станции Полота до Полоцка было отмечено десять очагов больших пожаров и несколько взрывов.
После 3 мая противник на нашем участке особой активности не проявлял. Возникла мысль воспользоваться этим и побывать у правого соседа – в 1115-м СП, где Сергей Кирилловский командовал полковой батареей 76-миллиметровых пушек. Имелся для такого визита и реальный предлог – договориться о совместном прикрытии артиллерийским и минометным огнем стыка переднего края между полками. П. К. Прохно одобрил намерение. 22 мая я был уже на наблюдательном пункте Кирилловского. В отличие от нашего участка, позиция обороны 1115-го СП проходила по равнинной лесистой местности, местами заболоченной. Его наблюдательный пункт размещался по этой причине на высокой ели, под которой разместилась землянка, где и жил Сергей. Мы не виделись с периода Велижской обороны, и нам было о чем поговорить. Их полк 21 мая, то есть день тому назад, провел разведку боем, в которой участвовал и Сергей. Согласно плану операции, в 11.30 наша артиллерия произвела трехминутный артналет по немецкой обороне в районе деревни Калиновка. В это время шестая стрелковая рота броском преодолела ничейную полосу и заграждения, ворвалась в траншеи противника. Сергею было поручено огнем своей батареи поддержать бой пехоты на захваченном участке переднего края обороны немцев. С наблюдательного пункта этот участок не просматривался. Поэтому Сергей с телефонистом, нагруженным телефонным аппаратом и катушкой кабеля, наступал вместе со стрелковой ротой. Всё с самого начала проходило удачно. Пехотинцы без потерь ворвались в окопы противника и преследовали немецких солдат, убегавших в глубину их обороны. Телефонист сумел быстро дать связь. Батарея открыла огонь, не давая противнику возможности подбросить подкрепление. Наши взяли пленного – разведчика-наблюдателя 537-го отдельного артдивизиона, уничтожили до взвода немецких солдат, подорвали два блиндажа и, как было предусмотрено, отошли на свою позицию. Увлекшись корректировкой огня батареи, Сергей и солдат- телефонист остались в немецких окопах вдвоем. Немецкие солдаты из глубины своей обороны начали приближаться к передовым окопам, бросая впереди себя гранаты и постреливая из автоматов вдоль траншеи и в сторону нашей обороны. Через пять-шесть минут они неминуемо обнаружили бы Сергея и солдата. Однако и бежать к своимбыло уже поздно, были бы застрелены еще при попытке выбраться из окопа. В эти последние секунды пришла помощь. Пo немецким окопам повторили артналет батареи 891-го артполка, минометчики, своя батарея. Немцы попрятались, а Сергей с солдатом бросились бежать через нейтральную зону к своим окопам. «Мы бежали со скоростью, превышающей мировой рекорд, – смеясь, рассказывал он. – Достигнув своих окопов, нырнули в них не ногами, а головами».