К сожалению, гулянье зачастую омрачалось драками пьяных парней и мужиков по причинам незначительным, а то и просто чтоб характер показать. Однако дрались не только на кулаках, в ход шли колья и ножи. По примеру взрослых дрались и детишки в возрасте 10–12 лет «край на край» или «деревня на деревню». Край – это когда сходились ребятишки с разных концов деревни. Когда драка принимала опасный характер, вмешивались взрослые и прекращали «сражение». Среди мужской половины населения нашей и других соседних деревень были любители таких состязаний, и если праздник обходился без потасовок, они искренне сожалели, что было «не интересно».
Рождество и Крещение – праздники зимние, их праздновали дома, в кругу семьи. На Рождество в деревне устраивался своеобразный маскарад – ходили по домам «ряженые». Все друг друга знали: лицо, фигура, голос вряд ли могли ввести в заблуждение соседей, но некоторые так умели преображаться, что их долго не могли узнать. Ряженые, входя в дом, славилиХриста, говорили что-нибудь приятное в адрес хозяев, шутили, и за это их чем-нибудь угощали. Взрослым и нам, детям, этот обычай доставлял несравнимое удовольствие.
В долгие зимние вечера ребята и девушки устраивали посиделки. Собирались в какой-нибудь избе, рассаживались вдоль стен на лавках. Девушки занимались обычно каким-то рукоделием: пряли, вязали, вышивали и одновременно беседовали. Парни приходили позднее, появлялся гармонист, начинались танцы. Вечера проходили интересно. Что характерно, это всё была самодеятельность без каких-либо штатных организаторов.
Взрослые семейные мужчины зимой подрабатывали извозом – возили грузы и пассажиров из Каргополя до железнодорожной станции Няндома и обратно. Большак Каргополь – Няндома проходил в километре от нашей деревни.
Было еще одно занятие у некоторой части деревенских мужиков. Это охота, но особой прибыли она не давала, относились к ней как к забаве, хотя дичи в окрестных лесах было предостаточно. Объектом охоты были зайцы, лисы, тетерева, реже волки и медведи.
У нас в семье имелось старинное одноствольное курковое ружье крупного калибра, заряжающееся с дула. Идя на охоту с таким ружьем, стремились стрелять только с близкого расстояния и в неподвижную цель. Однако и с таким допотопным ружьем отец приносил с охотыпо три-четыре тетерева. У нас их называли польниками, так как токовали они на полянах. Однажды и я принял участие в такой охоте. Еще до рассвета мы заняли место в шалаше у края полянки, притаились и стали ждать. С рассветом переднашими взорами появились сначала один тетерев (косач), затем другой, третий – все птицы черного цвета с раздвоенным хвостом и белой поперечной полосой на крыльях. Началось характерное чуфыканье и бормотание. Мне показалось, что нужно немедленно начать стрелять по дичи, но отец чего-то ждал. Косачи расхаживали по поляне, чуфыкали, их слеталось все больше и больше. Появились и самочки, они размером поменьше и цвет оперения буроватый. Раздался выстрел. Три косача остались неподвижными на поляне, а остальные улетели. Отец медлил с выстрелом, поджидая момента, когда в створе полета дроби оказалось несколько тетеревов. Каждый тетерев весил фунта по три, а то и больше. Самый активный ток в нашей местности проходил после схода снега в лесу, в первой половине мая. Мужики в это время заняты полевыми работами, и это спасало тетеревов, хотя их токование по утрам слышно было в деревне.
На медведя мужики шли охотиться, когда он задирал какую-то скотину или повадился ходить на посевы овса в поле или на полянках в лесу. Медведь зверь умный, и перехитрить его было непросто. Помню, одного крупного медведя убил наш сосед Михаил Суханов. Тот медведь повадился ходить на овес, посеянный на полянке, и потравил бы его полностью еще до уборки. Михаил сделал на дереве возле полянки лабаз – площадку из жердей, на которой удобно сидеть, замаскировал ее. Несколько раз вечерами занимал там позицию, но медведь как назло в те ночи не приходил. Деревенские старики подсказали Михаилу, что медведь узнает о приходе человека к полянке. Решили медведя обмануть. Одним из вечеров три человека на телеге проехали возле полянки, с ними был и Михаил. Он занял лабаз и там затаился. Те, кто его привезли, вскоре по той же дороге вернулись в деревню. Медведь посчитал, что людей в лесу возле делянки нет. Перед рассветом он вошел в посев овса. Тут Михаил его и пристрелил. Еще долго сидел он на лабазе, боялся, что медведь был не один. Согласно договоренности, за Михаилом приехали и привезли заодно редкую добычу в деревню. Вся деревня и мы с братом Василием ходили смотреть на тушу того медведя.
Волков в наших лесах много, но наглели они в зимнее время. Неосторожные собаки становились их жертвами в ночное время. Случалось это рядом с деревенскими домами. Медведи же зимой спали в берлогах. Старики рассказывали, раньше бывали случаи зимней охоты на медведя с рогатиной, на что решались только самые опытные и смелые охотники. При моей жизни наши деревенские таким способом уже не охотились.
Случайные встречи с медведем бывали у жителей деревни каждое лето, но расходились испуганные и человек, и медведь.
Однажды летним днем на лесной дороге имел встречу с медведем мой отец. Он возвращался из Надпорожья, нес ведро меда и рамки с сотами, из которых надпорожскийдед Василий выкачал для нас мед. С отцом была наша собака, здоровенный пес по кличке Налетко. До Заручевья оставалось идти лесом не более двух километров. Налетко что-то заволновался, на что отец обратил внимание и остановился. Видит, впереди на узкую лесную дорожку из густого сосняка не спеша вышел здоровенный медведь и тоже остановился. До него было метров 20–25. Можно представить реакцию человека на такую встречу. Медведь почуял запах меда и хотел им полакомиться. Выручил Налетко. Он с громким лаем бросился на медведя, обежал его сзади и начал хватать зубами за толстый медвежий зад, ловко увертываясь от ответных ударов. Отец пришел в чувство, начал кричать. Медведь уступил дорогу, убежал в лес, сопровождаемый громким лаем собаки. После этого случая Налетко пользовался в нашей семье особым уважением.
Событием для всей деревни являлись приезды цыганского табора. За деревней на лугу цыгане разбивали свои палатки и начинали свое общение с жителями. Днем цыганки с цыганятами обходили дома, собирали свою дань, где гаданьем, где обманом. Вечерами в таборе горели костры. Цыгане-мужчины затевали с нашими мужиками обмен лошадьми. Начинались скачки на лошадях, шум, гам, удары хлыстов – заключались сделки. Для нас, ребятишек, их приезд был большим развлечением, а женщины ворчали, беспокоились, как бы чего цыгане не украли. Через несколько дней табор исчезал так же внезапно, как и появлялся.
В каждую осень в деревне «играли» одну-две свадьбы. В них также в разной степени участвовали все жители деревни, так как были связаны родством или со стороны жениха, или со стороны невесты. Свадьбы проходили по исторически сложившемуся в наших местах ритуалу. Сватовство, смотрины, венчание, встреча молодых, приезжающих в дом жениха после венчания, и, наконец, свадебный пир – все это делалось красиво, уважительно, иногда с юморком, и запоминалось на всю жизнь. Может, в том числе и по этой причине разводов в деревне не было.
Жители деревни проявляли себя как единая община во многих сторонах жизни, быта, хозяйственной деятельности. Сообща построили и пользовались мельницей, работали сообща на строительстве дорог, ограждений вокруг полей, окультуривании пастбищ и сенокосных угодий. На общественные деньги приобрели пожарную машину и другой инвентарь для пожаротушения. Всё, что было непосильно сделать одной семье, делалось усилиями всей деревни.
В 1927 году по ходатайству деревенского схода и при материальной помощи жителей в деревне была открыта начальная школа. В связи с этим мне посчастливилось начать учебу с шестилетнего возраста. Семилетних детей было маловато, и в порядке исключения приняли двух-трех шестилеток. Брат Василий уже учился в то время в школе в четырех километрах от нашей деревни. Ему одному приходилось ходить до школы лесной дорогой, что было небезопасно. В нашей деревенской школе учили только два года (два класса), а затем и нам пришлось 3-й и 4-й классы ходить учиться за четыре километра. Зимой, бывало иногда, идти домой лесом жутковато, слышались в стороне завывания волков. На этот случай нам от родителей был наказ: в случае нападения волков жечь тетради и залезать на дерево. В пургу, в сильные морозы нас привозили в школу на лошади, а потом также увозили. Иногда в школе оставались ночевать. Несмотря на трудности, пропусков занятий в школе мы не допускали. В первом и втором классе я учился не очень прилежно, за что бывал оставляем после уроков. Учительница Лукерья Михайловна оставляла меня одного или с такими же, как я, провинившимися учениками, давала задание, а сама, естественно, уходила из класса. Редко мы выдерживали такое суровое наказание, так как за окном слышались голоса наших играющих сверстников. Раскрывали окно и через него вылезали на улицу, присоединялись к товарищам. Поиграем, а затем тем же путем возвращались в класс.
С 1931 года брат Василий, а я с 1932 года продолжили учебу в городе Каргополе в школе-семилетке, которая называлась «Школа колхозной молодежи. ШКМ». Это была в тот период единственная на район школа-семилетка. С этих лет для нас, для семьи, для всей деревни Заручевье начались события, сломавшие степенный, спокойный процесс ее жизни и развития, и в конечном итоге приведшие к гибели деревни.
Мне было лет девять, но хорошо помню, как в Заручевье начали создавать колхоз. Вначале пошли по деревне тревожные разговоры о неведомом доселе колхозе. В семье тоже об этом взрослые беседовали, и их тревога передавалась нам, детям. Жили в ту пору и наша семья, и все соседи довольно зажиточно, и при этом были перспективы на еще лучшую жизнь.
Поэтому первая попытка создать в деревне колхоз не осуществилась, всё обошлось разговорами. На следующий год к созданию колхоза приступили более основательно. Приехало районное начальство. На улице, возле школы собрали сход. За столом сидели приехавшие начальники, председатель сельсовета, два наших деревенских мужика. Жители деревни стояли вокруг – мужики, женщины, дети. Приезжие говорили о будущей хорошей жизни крестьян в колхозе. Жители деревни слуша