Весь тот вечер сила ветра неуклонно нарастала, и около половины двенадцатого наш корабль начал жаловаться, скрипеть, стенать и бормотать что-то самому себе. Я лежал на койке и слушал, как ветер гудит в снастях. От света луны, струящегося сквозь иллюминатор, по каюте блуждали смутные тени. Ближе к полуночи к издаваемым кораблем стенаниям добавился еще один звук, не предвещавший ничего хорошего – скрежет ломающегося в проливе льда.
Я быстро натянул на себя одежду и вышел на палубу. Вода стремительно прибывала, и влекомые стихией ледяные массы проносились мимо мыса. Лед между нами и наружным паком, гудел и ревел под нарастающим давлением прибывающей воды. В лунном свете было видно, как начал ломаться и тороситься пак за краем припая с внешней от нас стороны. Несколько минут – и вся масса льда пришла в движение – льдины с яростным ревом ломались, теснили друг друга, кувыркались, одни поднимались вверх, другие проваливались вниз; у края ледяного припая в двадцати футах от нашего судна вздыбилась огромная льдина высотой футов в тридцать. Эта торосившаяся масса все увеличивалась в размерах, постепенно надвигаясь на нас. Сидевший на мели правый борт судна прижало к ледяной глыбе так, что он вдавился у кормы, когда по судну пришелся удар огромной льдины. Судно вздрогнуло, но ледяная глыба не шелохнулась.
По мере того как нарастал прилив, давление льда на судно усиливалось. Не прошло и часа, как я вышел на палубу, а борт «Рузвельта» от середины и до кормы уже оказался прижатым к обломку айсберга. Казалось, еще минута – и корабль окажется на берегу.
Я поднял всех на ноги, отдав приказ загасить все огни на борту. Я не боялся, что судно будет раздавлено льдами, но оно могло завалиться на бок, и тогда от высыпавшихся из печей углей на судне мог заняться пожар – этот кошмар зимней полярной ночи. Эскимосы были сильно напуганы и подняли дикий вой. Некоторые семьи в спешном порядке собрали свои пожитки, и через несколько минут женщины и дети, перебравшись через борт, спрыгнули на лед и устремились на берег к домам из ящиков.
С увеличением давления извне «Рузвельт» все больше кренился на левый борт, в сторону берега. В половине второго ночи, с началом отлива движение льда прекратилось, но киль судна так и не выровнялся до следующей весны. Температура в ту ночь была 25° ниже нуля, но мы не чувствовали холода.
Иглу Марвина для приливно-отливных наблюдений раскололось надвое, но он все равно продолжал наблюдения, которые в ту ночь представляли особый интерес. Как только лед утихомирился, я послал эскимосов ремонтировать иглу.
Как ни странно, ни у кого из эскимосов не случилось приступа пиблокто от страха, а одна женщина, Атета, как мне позже стало известно, во время бури не только не покинула своего рабочего места на судне, а спокойно продолжала шить. Правда, после этих событий несколько эскимосских семей перешли жить на берег – в дома из ящиков и снежные иглу.
Человек, который сам не прочувствовал дуновений зимних ветров Крайнего Севера, не в силах представить, что это такое. И хотя последняя зима, проведенная нами на мысе Шеридан, была не столь суровой, как зима 1905/1906 годов, нам все же довелось пережить несколько жестоких бурь, напомнивших о прежних временах. Самые холодные ветры, северные и северо-западные, дуют вдоль побережья, но ни один ветер в Арктике по силе и ярости не сравнится с южными и юго-восточными ветрами, которые, словно водопад, обрушивают поток воздуха с гор на побережье.
Иногда эти бури надвигаются незаметно: сначала крепчает северо-западный ветер, затем его направление меняется с западного на юго-западное, он с каждым часом становится все яростнее, пока не начинает срывать снег с земли и подошвы припая и сечь судно горизонтальными слепящими полосами. На палубе невозможно ни стоять, ни двигаться, разве только укрыться за фальшбортом, а снежный поток так плотен, что уже на расстоянии десяти ярдов совершенно не видны даже лампы с мощными рефлекторами.
Если буря настигает партию в полевых условиях, люди ожидают ее окончания, укрывшись в снежном иглу. Если поблизости нет иглу, при первых признаках приближения бури нужно озаботиться постройкой жилища в кратчайшие сроки, если же на это нет времени, нужно просто закопаться в снежный сугроб.
В четверг 26 ноября на Земле Гранта мы праздновали День Благодарения. На обед у нас был суп, макароны с сыром и пирог с мясом мускусного быка.
Во время декабрьского полнолуния капитан Бартлетт с двумя эскимосами на двух нартах с двенадцатью собаками отправился поохотиться на просторах, ограниченных судном с одной стороны и озером Хейзен с другой. Хэнсон, снарядившись аналогичным образом, отправился к заливу Маркем. Боруп с семью эскимосами на семи нартах с сорока двумя собаками выдвинулся в сторону мыса Колан и мыса Колумбия. В это же время д-р Гудселл отправился в поисках дичи в район между заливом Блэк-Клиффс и заливом Джеймс-Росс, взяв с собой трех эскимосов, двое нарт и двенадцать собак. Эти партии, если им не удастся подстрелить какую-нибудь дичь, должны были использовать обычный полярный рацион: чай, пеммикан и галеты; в случае удачной охоты они бы питались свежим мясом сами и кормили им собак. Кроме охоты, их задачей была переброска запасов для весеннего санного похода вдоль побережья из одного склада в другой.
Чтобы работа не утомляла людей своим однообразием, я старался чередовать исполнителей: те, кто оставался на судне в одно полнолуние, отправлялись на работы в полевых условиях в следующее. Судовой персонал, механики и матросы, редко участвовали в охотничьих вылазках, выполняя свои привычные обязанности и иногда помогая в работах по изготовлению снаряжения экспедиции.
В моей каюте была собрана довольно внушительная библиотека книг полярных исследователей, а что касается работ последних лет, то они были представлены в полном объеме. Были там труды герцога Абруцци «На «Полярной Звезде» по Северному Ледовитому океану», Нансена «На Крайнем Севере», Нэрса «Путешествие по Северному Ледовитому океану», два тома Маркема о его полярных исследованиях, отчеты Грили, Холла, Хейса, Кейна и Инглфилда, практически все книги исследователей территорий пролива Смит, а также тех, кто пытался подобраться к полюсу с разных сторон, например, отчеты австрийской экспедиции под руководством Пайера и Вейпрехта и экспедиции в Восточную Гренландию Колдевея и т. д.
Кроме того, была литература и по Антарктике: два великолепно изданных тома капитана Скотта «Путешествие на «Дискавери», «Южный крест – экспедиция в Антарктику» Борхгревинка, «Антарктика» Норденшельда, «Антарктика» Бальха, «Области Антарктики» Карла Фрикера, а кроме того, «Осада Южного полюса» Хью Роберта Миллса.
Мои товарищи брали у меня читать то одну книгу, то другую, и, я полагаю, к концу зимы каждый член экспедиции прекрасно знал, что уже сделано его предшественниками в этой области.
В течение зимы раз в семь-десять дней нам приходилось очищать каюты ото льда, который за счет конденсации влаги из воздуха намерзал на холодных наружных стенах. На стенках мебели, касающихся наружных стен, также намерзал лед, и мы выскребали его из-под коек и выносили ведрами.
Книги я всегда ставил поближе к краю полки, иначе они примерзли бы к стене в мороз, или промокли и покрылись плесенью при оттепели или если бы в комнате разожгли печь, т. к. лед бы таял, вода стекала по стене и могла испортить книги.
Наши матросы развлекались точно так же, как развлекаются матросы во всем мире: играли в домино, карты и шашки, боксировали и рассказывали случаи из жизни. Еще они состязались в силе с эскимосами, например, кто кого перетянет за палец. У одного из матросов был аккордеон, у другого банджо, и когда я сидел в каюте, мне часто было слышно, как они поют «Энни Руни», «Макгинти», «Испанский кавалер», а иногда «Дом, милый дом». Не похоже было, чтобы кто-то скучал. Перси, у которого было особое пристрастие к пианоле, часто приглашал желающих послушать концерт, и за всю зиму я ни разу не слышал, чтобы кто-то пожаловался на скуку или тоску по дому.
Глава ХХ. Рождество на «Рузвельте»
Четыре партии, которые уходили на охоту в декабре, вернулись на судно одна за другой. Из них единственным, кто принес какую-то добычу, был капитан Бартлетт, да и то, всего пять зайцев. Во время этой охоты капитан пережил событие, которое, несомненно, могло бы иметь для него крайне неприятные последствия, не окажись он таким везучим. Обустроившись на озере Хейзен со своими эскимосами, он, оставив их в иглу, пошел посмотреть, как обстоят дела с охотой. Он только что успел напасть на олений след, как луна скрылась за тучей и на землю спустилась непроглядная ночь.
Чтобы сориентироваться на местности и определить, где он находится, капитан решил ждать, когда снова выйдет луна; на это ушел час или два. Тем временем эскимосы, думая, что он заблудился, собрались и отправились на судно. Когда луна вышла из-за туч, Бартлетт пошел на юг и через некоторое время догнал своих компаньонов. Сверни он чуть севернее, он разминулся бы с ними, и ему пришлось бы добираться до судна в полном одиночестве, да к тому же еще и без припасов. Надо отметить, что по всем признакам надвигалась буря, а от судна капитана отделяло 70 или 80 миль.
На протяжении всего пути к зимней стоянке эту партию сопровождала плохая погода. И хоть температура не была слишком низкой, всего 10–15 градусов ниже нуля, небо было затянуто тучами. Несмотря на кромешную тьму, капитан преодолел эту довольно длинную дистанцию за один переход. Правда, не всегда ему удавалось держаться старого следа; иногда капитан шел по идеально ровной поверхности, а потом вдруг проваливался на 10–15 футов, и, так как переход совершался в полной темноте, он время от времени прикладывался головой о лед с такой силой, что видел звезды, которых не сыщешь ни на одной звездной карте.
На одном участке пути дорога была такая ухабистая, что продвигаться вперед без освещения было крайне сложно. Так как фонаря в списке имеющегося снаряжения не было, Бартлетт решил использовать для изготовления светильника жестянку из-под сахара, прорезав в ней дырки по бокам и вставив внутрь свечку. С этим самодельным осветительным прибором уже можно было держаться санного следа. К несчастью, сильный ветер без конца задувал свечу, так что того количества спичек, которое капитан, по его словам, истратил, восстанавливая работоспособность фонаря, с лихвой хватило бы эскимосской семье на целую зиму.