Я знал, что дополнительные запасы керосина и спирта, которые должны доставить Марвин и Боруп, крайне необходимы экспедиции, но даже если бы они не прибыли, назад я бы не повернул. Меряя шагами лед, я думал о том, как рациональнее использовать деревянные части нарт, чтобы иметь возможность вскипятить воду для чая, когда у нас закончатся и спирт и керосин. К тому моменту, как мы пустим в дело все нарты, станет уже достаточно тепло, и, чтобы утолить жажду, мы сможем рассасывать лед; будем есть пеммикан и сырую собачатину и обходиться без чая. Я строил планы, но это были планы отчаяния. Мои размышления на протяжении всего периода ожидания сопровождали мучительные душевные терзания.
Глава XXV. У некоторых моих эскимосов сдают нервы
Эта затянувшаяся задержка, будучи тяжелым испытанием для всех участников экспедиции, на некоторых моих эскимосов оказала прямо-таки деморализующее влияние. К концу периода ожидания я стал замечать, что некоторые из них стали проявлять признаки беспокойства. Я видел, что они собираются группами по двое, по трое и отходят в сторону, чтобы их разговоров не было слышно. Наконец, двое из старших эскимосов, которые были со мной долгие годы и которым я доверял, подошли ко мне и сказались больными. У меня было достаточно опыта, чтобы с первого взгляда определить, болен ли эскимос, поэтому жалобы Пудлуна и Паникпа не убедили меня. Я приказал им с спешном порядке отправляться на сушу и как можно скорее доставить Марвину записку, а также передать мое распоряжение не медля присоединиться к нам. Кроме того, я передал с ними записку помощнику капитана судна, в которой содержались инструкции относительно этих двоих и их семей.
Шло время, и другие эскимосы стали жаловаться мне на те или иные мнимые болезни. Двое на время лишились сознания, надышавшись спиртовыми парами от горелки в иглу, чем до полусмерти напугали остальных своих собратьев. Меня это не на шутку озадачило, я просто не знал, как с ними поступить. Это еще раз заставило меня вспомнить о том, что руководителю полярной экспедиции приходится иногда принимать во внимание не только состояние льда и погоду.
Девятого или десятого марта мы, возможно, смогли бы пересечь полынью по молодому льду, но доля риска такого предприятия была довольно высока, поэтому, учитывая опыт 1906 года, когда мы чуть не погибли при переходе через «Великую полынью» по шаткому льду, а также памятуя о том, что Марвин по всем расчетам уже на подходе, я решил выждать еще два дня, тем самым давая ему возможность присоединиться к нам.
В тот период времени Макмиллан оказал мне бесценную услугу, молча подставив свое плечо. Видя беспокойство эскимосов, он, не дожидаясь пока его об этом попросят, взялся за разрешение этой проблемы, всецело отдавшись вопросам организации досуга эскимосов, заинтересовывая и развлекая их всяческими играми и разнообразными атлетическими штучками. Это была одна из тех ситуаций, в которой достойный человек без лишних слов имеет возможность проявить свой характер.
Вечером 10-го марта полынья почти закрылась, и я распорядился готовиться утром покинуть лагерь. Оставаться на месте уже было просто невозможно, и я решил рискнуть, надеясь, что Марвин догонит нас с грузом керосина и спирта.
Конечно, был и другой вариант: вернуться и узнать, что случилось, но эту идея не показалась мне соблазнительной. Перспектива проделать лишних 90 миль пути была малопривлекательной, а, учитывая психологическое состояние участников моей экспедиции, и вовсе губительной.
У меня не было страха за жизнь самих людей. Я был уверен, что Боруп добрался до суши без задержек. Марвин, которого могла на время остановить открывшаяся у берега полынья, вез груз, оставленный Кудлукту, когда у того разбились нарты, и этот груз был достаточно важен для успеха экспедиции. С другой стороны, прибрежная полынья не могла оставаться открытой слишком долго.
Утро 11-го марта выдалось ясным и тихим, температура была минус 40°, а это значило, что вся открытая вода покрылась слоем молодого льда. Мы рано двинулись в путь, оставив в моем иглу в лагере следующую записку для Марвина:
4-й лагерь, 11 марта, 1909 года.
Прождали здесь 6 дней, больше ждать не можем. Горючее на исходе. Постарайтесь двигаться побыстрее и нагнать нас в пути. Буду оставлять записки на каждой стоянке. Когда приблизитесь к нам, вышлите вперед легкогруженые нарты с запиской, чтобы они нас нагнали.
Планирую через 3–5 переходов отправить назад доктора Гудсела с эскимосами. Он должен встретиться с вами и сообщить, где мы находимся.
Направляемся через полынью курсом на запад-северо-запад. В течение 7 дней боковых подвижек льда не наблюдалось, полынья только открылась и закрылась. Не останавливайтесь на стоянке – сходу пересекайте полынью. Хорошо кормите собак и гоните на полной скорости.
Догнать нас и доставить топливо – вопрос жизни.
Выезжаем в 9 утра, четверг, 11 марта.
Мы без неприятностей пересекли полынью и успешно преодолели не менее 12 миль пути, миновав семь полос открытой воды от полумили до мили шириной, покрытых тонким молодым льдом, по которому едва можно было пройти. Все это время все партии, включая группу Бартлетта, держались вместе.
Во время этого перехода мы пересекли 84-ю параллель. Всю ночь лед под действием прилива торосился вокруг нашего лагеря. Не прекращающийся скрежет, рев, грохот, треск обломков льда, наезжающих друг на друга, звучали всю ночь. Однако, этот шум не мешал мне спать, так как наш лагерь был разбит на тяжелом ледяном поле, которое, по видимому, не собиралось ломаться, пока вокруг присутствовал молодой, сравнительно тонкий лед.
Утром погода по-прежнему оставалась ясной, правда, температура опустилась до минус 45°.
Мы снова успешно преодолели все препятствия, покрыв не меньше 12 морских миль, причем первая половин пути была богата трещинами и узкими разводьями, а на второй половине нам пришлось пересекать несколько лежащих друг за другом старых ледяных полей без каких-либо изъянов. Я был уверен, что этот участок с многочисленными полыньями, который нам пришлось пересекать в последние два дня пути, и есть «Великая полынья» и теперь мы ее благополучно миновали.
Мы надеялись, что партия Марвина и Борупа с жизненно необходимым нам горючим успеют перебраться через «Великую полынью» раньше, чем поднимется ветер, ибо шесть часов хорошего сильного ветра приведут к подвижкам льда, которые напрочь уничтожат наш санный след, и тогда найти нас в этом пустом белом пространстве будет так же трудно, как пресловутую иголку в стоге сена.
Следующий переход, пришедшийся на 13-е марта, оказался определенно заковыристым. Когда мы начинали свой путь, термометр показывал минус 53°; ночью температура опускалась и до минус 55°, а когда наступили вечерние сумерки, упала до минус 59°. Но днем было безветренно, светило яркое солнце, так что, облаченные в теплые одежды, мы практически не ощущали холода. Конечно, коньяк было твердым, керосин – белым и вязким, а бегущих собак окутывало белое облако пара от их дыхания.
Во время этого перехода я шел впереди, и, оглядываясь, не видел позади ни людей, ни собак – только низко стелющийся, искрящийся серебристыми лучами под солнцем пласт тумана. Именно так выглядел пар, исходящий от дыхания собачьих упряжек и людей.
Этот переход дался нам сравнительно легко, за исключением, может быть, начального этапа, когда на протяжении первых пяти миль пришлось делать зигзаги, обходя ухабы по неровному льду. Пройденное расстояние составило, по меньшей мере, двенадцать миль. В ту ночь мы остановились лагерем на большом старого ледяном поле, укрывшись с подветренной стороны за высоким пригорком изо льда и снега.
Мы только-только успели закончить строительство наших иглу, как раздался взволнованный крик одного из эскимосов, стоявшего на вершине пригорка:
– Клинг-мик-су! (Собаки идут.)
Мгновение – и я стою рядом с ним на пригорке. Довольно далеко на юге, там, где мы недавно прошли, виднелось маленькое облачко белого серебристого тумана. Без сомнения, это собаки. Скоро Сиглу, эскимос из партии Борупа, управляя упряжкой из восьми собак с легкими нартами, влетел в лагерь, доставив мне записку от Марвина, в которой тот сообщал нам радостную весть: их с Борупом партии ночевали в предыдущую ночь на стоянке, отстоящей от нас на два дневных перехода; следующую ночь они планируют провести на стоянке в одном дневном переходе от нас, с тем, чтобы догнать нас на следующий день. Партия, которая шла сзади с ценным грузом керосина и спирта, уже пересекла «Великую полынью»!
Партия Хэнсона тут же получила команду выезжать с утра пораньше с тем, чтобы пробивать дорогу для следующих пяти переходов, а доктору Гудселу я велел вместе с двумя своими компаньонами следующим утром возвращаться на сушу. Остальные должны были оставаться на месте, чтобы, ремонтируя нарты и просушивая одежду, дождаться Марвина и Борупа, а я в это время собирался заняться перераспределением грузов и отослать назад лишних людей, собак и нарты.
В ту ночь душа моя успокоилась, и я спал, как дитя. Ранним утром Хэнсон отправился на север с передовой партией из трех эскимосов, Ута, Аватингва и Кулутингва, нартами и упряжками собак. Чуть позже д-р Гудселл с двумя эскимосами, Вешаркупси и Арко, одними нартами и двенадцатью собаками отправился в обратный путь.
Доктор помогал мне, как только мог, но использовать его здесь, на работах в полевых условиях, было совершенно нецелесообразно. Естественно, его место было на корабле, где все еще оставалась большая часть людей, для которых совсем не лишней была бы моральная поддержка с его стороны. Если пока никто не нуждался в его услугах как медика, совершенно неоправданно было подвергать его опасности при переходах через полыньи по тонкому льду. Доктор повернул обратно, дойдя до широты около 84°29'.