Несмотря на страшную усталость и рискованное положение нашего лагеря, этот последний переход существенно продвинул нас вперед по сравнению с нашим рекордом трехлетней давности – в прошлый раз мы, очевидно, остановились на отметке 86°12' – поэтому я лег спать с чувством удовлетворения от того, что я, наконец, побил свой собственный рекорд, и не важно, что принесет нам грядущий день.
Следующий день, 29 марта, не был для нас удачным. Хотя мы устали и нуждались в отдыхе, но не собирались устраивать пикник на берегу этого арктического Флегетона[62], который, час за часом, с севера, северо-востока и северо-запада извергал черный дым, как во время пожара в степи. Это облако, образовавшееся из сконденсировавшегося пара и отражающееся в черной воде, было таким плотным, что мы не видели противоположного берега полыньи, если, конечно, у нее вообще был берег на северной стороне. Все, видимое нами, свидетельствовало о том, что мы разбили лагерь на самом краю открытого полярного океана, который, по представлениям мифотворцев, был вечной преградой на пути человека к северному концу земной оси.
От одного этого перехватывало дыхание, но сделать мы не могли ничего – только ждать. После завтрака мы осмотрели все нарты, отремонтировали то, что требовало ремонта, высушили одежду, а Бартлетт попытался измерить глубину океана, но вытравив 1260 саженей проволоки, так не достиг дна. Он не решился использовать всю длину проволоки, опасаясь, что вследствие какого-либо дефекта, она может порваться и тогда мы лишимся какой-то ее части; нам хотелось сохранить как можно больше из того, чем мы располагали, для «крайнего северного предела», и мы надеялись, что это будет Северный полюс. У нас осталось теперь только одно грузило, и я не мог позволить Бартлетту рисковать им здесь, предложив ему воспользоваться парой металлических полозьев для нарт, которые мы сняли с поломанных и везли с собой именно для этой цели.
Отметив по часам, что пора ложиться спать, – ведь теперь мы не могли по солнцу определить, когда наступает ночь, так как оно светило круглосуточно – мы снова вернулись в свои иглу, наскоро выстроенные после волнующих событий прошлой ночи. Лежавшая перед нами чернота глухо рокотала, напоминая шум отдаленного прибоя, и этот рокот постепенно нарастал. Для людей неопытных он мог казаться угрожающим, но на нас он подействовал ободряюще, так как мы знали, это означает, что преградившая нам путь полынья сужается, а, может быть, даже закрывается. Поэтому в ту ночь мы сладко спали в наших ледяных жилищах.
Глава XXIX. Бартлетт на отметке 87°47' северной широты
Наши надежды скоро оправдались, потому что в час ночи 30 марта, когда я проснулся и посмотрел на часы, рокот сужающейся полыньи перерос в хриплый рев, перемежающийся звуками, похожими на ружейные выстрелы, затихающие вдали с западной и восточной сторон, подобно звукам на линии фронта. Выглянув в смотровое окошко, я увидел, что черная пелена стала значительно тоньше, а за ней проглядывала еще одна такая же, только еще чернее – свидетельство того, что впереди еще одна полынья.
К восьми утра температура упала до минус 30°, обжигающий ветер дул с северо-запада. Лед перестал крушиться и скрежетать, дым и мгла рассеялись, как всегда бывает при закрытии или замерзании полыньи. Мы двинулись вперед, пока лед не раскрылся снова. Весь этот день мы шли вместе: Бартлетт, Хэнсон и я. На пути все время попадались узкие полосы молодого льда, который совсем еще недавно был поверхностью открытой воды. Во время этого перехода нам пришлось пересечь озеро молодого льда, тянувшееся 6–7 миль; лед этот был настолько тонким, что гнулся под нами, когда мы, разогнавшись как можно быстрее, пересекали его в надежде добраться до противоположной стороны. Мы старались изо всех сил наверстать отставание предыдущего дня, и когда, наконец, стали лагерем на толстом старом ледяном поле, за спиной у нас осталось добрых 20 миль пути.
Все те территории, которые мы за последние четыре перехода оставили позади, не сулили нам ничего хорошего. Мы слишком хорошо понимали, что жестокие ветры всего за несколько часов легко разрушат лед по всем направлениям. Пересечь такую зону идя на север – это еще полдела, главное – представлять себе, как мы будем возвращаться. И хотя девизом Арктики должно быть «Довольно для каждого дня своей заботы»[63], мы горячо надеялись на то, сильные ветры подуют лишь после того, как мы покинем эти области, возвращаясь на юг.
Следующий переход должен был завершить продвижение Бартлетта, на север, и он выкладывался, не жалея себя. Дорога была хорошей, но погода стояла пасмурная, обжигающий северный ветер постоянно дул прямо в лицо, температура держалась около минус тридцати. Однако этот северный ветер, несмотря на то, что с ним приходилось вступать в единоборство, был для нас меньшим злом, чем восточный или западный, потому что и тот, и другой могли заставить нас пуститься в дрейф по открытой воде, тогда как при теперешней ситуации ветер закрывал все полыньи позади нас и, таким образом, облегчал обратный путь Бартлетту и его вспомогательной партии. Правда, давление ветра приводило к тому, что лед, по которому мы шли, сдвигался к югу, следовательно, мы теряли мили расстояния, но замерзшие полыньи с лихвой оправдывали эти потери.
Бартлетт так быстро преодолевал последнюю половину перехода, что, если я вдруг останавливался по какой-то причине, мне приходилось запрыгивать на нарты или бегом догонять партию, чтобы не отстать. Последние несколько миль я шел рядом с Бартлеттом впереди. Он был спокоен и хотел и дальше идти вперед, но по плану ему следовало отсюда вернуться к судну во главе четвертой вспомогательной партии, кроме того, чтобы увеличить основной отряд, у нас недоставало продуктов. Решись мы включить партию Бартлетта в основную группу, чтобы они могли пройти вместе с нами путь до северного полюса и обратно, нам бы пришлось выделить им необходимое для этого количество продуктов, но тогда нам всем на обратном пути к суше грозил голод.
Если бы стояла ясная погода, мы бы, без сомнения, преодолели за этот переход 25 миль пути, но, пробивая трассу в тумане, не удается держать такой же темп, как в безоблачную погоду, поэтому в тот день мы прошли только 20 миль. Мы понимали, что если мы и не достигнем 88-й параллели или, по крайней мере, не приблизимся к ней к концу этого прогона, то винить в этом надо будет лишь северные ветры последних двух дней, которые сдвигали лед к югу, круша молодой лед в полыньях между нами и сушей.
Солнце выглянуло как раз в тот момент, когда мы готовились разбить лагерь. Похоже было на то, что на следующий день будет ясно и это даст Бартлетту возможность провести астрономические измерения и точно определить своей крайний северный предел.
Когда наши иглу были готовы, я сообщил двум эскимосам, Кешунгва и Карко, что завтра им вместе с капитаном предстоит отправиться в обратный путь, поэтому необходимо как можно лучше просушить одежду, так как позже во время форсированного марша к дому у них, скорее всего, не будет на это времени. Бартлетт должен был вернуться с этими двумя эскимосами, одними нартами и восемнадцатью собаками.
Проспав почти четыре часа, я поднял всех в 5 часов утра. Всю ночь, не переставая, с севера дул сильный ветер.
После завтрака Бартлетт двинулся в путь, чтобы пройти еще 5–6 миль на север и убедиться, что 88-я параллель им все-таки достигнута. На обратном пути ему предстояло измерить высоту солнца над меридианом и определить точку нашего нахождения. Пока его не было, я отобрал лучших собак из его упряжки, заменив их более слабыми животными из упряжек основного отряда. В целом, собаки были в очень хорошем состоянии, по крайней мере, в гораздо лучшем, чем в любой из наших предыдущих экспедиций. Я постарался оградить себя от бремени передвижения на слабых собаках – тех, которым, скорее всего, суждено было погибнуть, приберегая лучших собак для последнего штурма.
Согласно моему методу, когда это было возможно, следовало в полной мере при проведении различных работ использовать вспомогательные партии, стремясь сохранить силы основной партии для финального марша. Поэтому тем эскимосам, которых я с самого начала рассчитывал включить в состав основной партии, – а это Ута, Хэнсон и Эгингва – нужно было обеспечить наилучшие условия на протяжении всего маршрута экспедиции. Всякий раз, когда у меня была такая возможность, я облегчал им нарты и давал самых лучших собак, а более слабых придерживал для упряжек тех эскимосов, которые, я знал, будут возвращаться назад. Поэтому для того, чтобы сохранить силы основного отряда до конца пути, вспомогательным партиям предназначалась самая тяжелая работа, и это было частью продуманного плана.
С самого начала у меня на примете было несколько эскимосов, которые, я знал, дойдут со мной до полюса, если, конечно, не помешают непредвиденные обстоятельства. Были и другие, которые, как я предполагал, не пойдут со мной далеко, имелись и третьи, которые годились для любого маршрута. Если бы с теми эскимосами, которых я присмотрел с самого начала, произошли несчастные случаи, я, согласно своему плану, заменил бы их лучшими из числа тех, что годились для любого маршрута.
Когда Бартлетт вернулся, эскимосы соорудили обычное убежище от ветра, которое было мною описано выше, и Бартлетт занялся определением широты. В результате им была получена величина в 87°46'49'' северной широты.
Барлетт, естественно, был разочарован, узнав, что даже во время своего 5-мильного марша на север в то утро он так и не дошел до 88-й параллели. Это было следствием северного ветра, который дул в течение последних двух дней и гнал льды к югу, пока мы пробивались через них на север. Мы прошли на полных 12 миль больше, чем показали его наблюдения, но потеряли их из-за того, что позади нас разрушался молодой лед и закрывались полыньи.