По чунским порогам — страница 10 из 29

Но мы плыли и плыли. Долгожданная цель была близка. Сгустились сумерки, и, наконец, наступила ночь. Все равно. Вперед и вперед!

И вот среди ночной мглы «на левом траверзе» вырисовались угловатые очертания построек.

— Вот и Костина!


ДВОЕ


Мы рассчитывали на лучшую встречу. Точнее: хоть на какую-то встречу. Но лодка причалила к безлюдному берегу. Не оказалось ни костров, ни бдительного караульщика, подобно пограничнику, из-под ладони внимательно и неотрывно вглядывающегося вдаль. Никого. Бессовестные «пешеходы» дрыхли где-нибудь на сеновале.

При первых признаках рассвета мы начали свои поиски. Миша остался караулить лодку от начавшегося уже набега телят и собак, а я отправился в деревню.

Начал с сельсовета. Замок. Пошел в школу. Тоже замок. Отыскал правление колхоза. Замка нет, но и в конторе нет никого. Рыжий кот, лежавший на председательском столе рядом с чернильным прибором, не мог рассказать ничего. Я вышел снова на улицу. Заспанная девчушка лет восьми гнала хворостиной гусей.

— Здравствуйте! — сказал я. — Как вас зовут?

— Томочкой.

— Томочка, где тут остановились четверо юношей?

— Каких юношей?

— Мм… Всяких… Словом, четыре путешественника. Туристы… Экспедиция…

— Не знаю я… Кыш, кыш, гуси!..

Я заговорил на другом наречии.

— Тут где-то четыре парня живут. Городские. Пришли пешком. Дожидаются, когда двое приплывут сверху на лодке. Мы приплыли, а где они?

Томочка засмеялась.

— Никаких тут городских нету. Все только свои, деревенские.

— Да ну! Тогда выходит, что же — наши ребята отсюда уже ушли?

— Не знаю, где ваши. Наши вторую неделю все живут на покосе.

— На покосе… А где у вас покосы?

— Да везде. И тут, и тут, и там, — она очертила рукой почти полный круг.

— И все на покосе? Никто здесь не остался?

— Почитай, все. Вот Терешиха дома, да Луканиха, еще бабушки, девчонки, да я…

— Тогда прощайте, Томочка, — сказал я ей, протягивая руку. — Гоните своих гусей — я видел неподалеку очень хорошую полянку — а мне скажите только, где живет председатель сельсовета?

— На покосе он.

— Прекрасно! А председатель колхоза?

— Тоже на покосе.

— Великолепно! Учитель?

— На покосе.

— Так… Совсем хорошо! Но, может быть, дома продавец из сельпо?

— Этот дома, — согласно кивнула головой Томочка, — этот всегда дома, инвалид он. Вот четвертый дом на левой руке, два окошка в улицу. Кыш, кыш, гуси!

Продавец из сельпо, выслушав меня, долго что-то соображал, а потом сказал:

— Это точно: посторонних в деревне сейчас нет никого. Я ведь тут каждого знаю. И никто сюда не приходил. Да, да. Это так. Никого не было. А я вот что припоминаю: приезжал дней пять тому назад с покоса Иван Никитич, учитель наш, он, между прочим, рассказывал, что видел незнакомых людей. На плотике плыли. А сколько их было — убейте, запамятовал.

— На плотике?! — воскликнул я. — Интересно! А где, скажите, косит сено Иван Никитич?

— Да километров пятнадцать ниже деревни. Только теперь он перешел на другой покос, за болото. Ежели хотите с ним поговорить, подождите лучше здесь, он на той неделе опять приедет. А на покосе вам его без проводника не найти.

— Да, — сказал я тоскливо, — трудное, оказывается, дело встретиться, труднее, чем разойтись. Ну, а вы как думаете: где наши товарищи, почему не состоялась встреча?

— А знаете ли, — резонно заметил мой собеседник, — по-моему, на плотике это ваши товарищи и поплыли. Могло случиться так: пришли они в деревню, спросили — вот как вы — одного, другого, по берегу прошлись — вас нет. Что им в деревне делать? Молодежь, кровь играет, сколотили плотик да и поплыли, догоняйте, мол. Порогов здесь больше нет, река — что зеркало, плыви в свое удовольствие.

— Так-то оно так, — с сомнением проговорил я, — но почему они в деревне об этом никому не сказали? У нас же твердо здесь была назначена встреча!

— А может быть, они кому-нибудь и сказали, откуда вы знаете? Вы вот на меня попали, а ваши товарищи, может быть, с председателем сельсовета говорили или в правлении колхоза. В общем, конечно, дело темное. С толку вас сбивать не буду, думайте сами, как хотите.

Обескураженный вернулся я к лодке и рассказал о своих неудачных поисках. Миша, вместо законной досады, к удивлению моему, пришел в веселое настроение. Долго и заливисто хохотал, когда я передал ему свой разговор с продавцом из сельпо.

— А у меня совсем другие сведения, — торжествующе сказал он. — Даром что на месте сидел и никуда не ходил, а знаю больше. Эх ты, следопыт!

Основательно поиздевавшись надо мной, он, наконец, выложил свои новости.

Оказывается, за время моей отлучки у лодки побывало уже несколько любопытствующих. Миша затеял с ними разговор и вот что узнал.

Дня четыре тому назад в деревню заходили двое молодых ребят — по виду городские. Они покупали молоко, масло, яйца, очевидно, запасались в дорогу. Одного из них звали Володей, другого — не то Никита, не то Николай — Ника. Интересовались, какое расстояние до соседней деревни. Когда их спросили, кто они такие, ребята ответили что-то мудреное, такое, что бабушка, которая разговаривала с ними, даже не запомнила: вроде машинистами назвались, а может быть, и не машинистами… С ними была собака…

Конечно, это были они. Был у нас и Володя, был и Николай. Никой раньше его не звали, но это в дороге могли ребята придумать.

Ну, а дальше начиналась цепь неясностей и противоречий. Откуда взялась собака? Почему их было не четверо, а только двое? Где остальные? Почему они про нас ничего не говорили и не спрашивали? А может быть, спрашивали? С какой стати они ушли или уехали, не дождавшись нас? И куда они пошли: вниз или вверх?

От всего этого голова шла кругом. Ясно и бесспорно было только одно, что сейчас их в Костиной нет и нам надо принимать окончательное решение: ждать здесь, плыть вперед или возвращаться домой.

Ждать? Но чего? Из Тайшета сюда за это время можно было приехать на черепахе. Плыть вперед? Учитель Иван Никитич видел на плотике незнакомых людей… А может быть, они пошли нам навстречу. Обрывки газеты у порога «Крутого»…

Вернуться назад? Позор! Позор, в особенности после того, как позади осталось уже четыре порога…

Мы судили-рядили больше часа. И надумали: пройти всю деревню от дома к дому, опросить поголовно все население Костиной.


НА СЕНОКОСЕ


Опрос запутал нас окончательно. Мы шли по деревне, исправно заходя в каждый дом, но крылатая, точнее, голопятая молва обгоняла нас все время. Мы только входили в избу, а «молва» уже сидела на лавке, болтая босыми ногами или ковыряя в носу. Можно было не говорить, кого мы ищем: старушки-домовницы оказывались уже осведомленными досконально. И дух древних сказительниц, творцов былин и легенд, соперничая, разгорался в них с неукротимой силой. Чем дальше мы продвигались, тем фантастичнее становились рассказы. Количество людей, заходивших в деревню, колебалось теперь уже от четырех до восьми, с ними собак — не то одна, не то две, и вся эта веселая компания уплыла вниз на плоту, а может быть, улетела на самолете…

И мы решили: плыть. Плыть вперед. Только вперед! А там будет видно…

В лугах сейчас оживление, в полном разгаре покос. Везде стрекочут сенокосилки, бренчат конные грабли, тонко стучат отбойные молотки. Над рекой повис ароматный запах свежескошенного сена.

Основным нашим занятием до сих пор было безделье. Но в такую жару даже бездельничать лень. Так бы и растаять на солнце… или, наоборот, раствориться в прохладе реки. Течение до того спокойное и плавное, что кажется, лодка стоит неподвижно. И только уползающие назад отлогие в сочной зелени берега убеждают в обратном. Надоедает отмечать и наносить на карту все изгибы реки. И мы прощаем картографу наше давнее происшествие с Тятькиной и Укаром. Очевидно, и он так же томился, плывя в лодочке по этой великолепной реке, и не поднялась у него рука записать своевременно тот или иной поворот.

В носу лодки, на штативе от фотоаппарата, мы укрепили обычный карманный компас, а посредине и в корме поставили две вешки, чтобы легче было определять изменение направления. Сейчас для защиты от солнца мы натянули между вешками одеяло. И наша лодка напоминает разрушенный в морской битве фрегат.

— А знаешь, Сережа, — распластавшись в одних трусах на середине лодки, вялым голосом говорит Миша, — а ведь наша работа получается очень неточная. Если бы мы периодически определяли долготу и широту, тогда дело другое…

— Ну, так в чем же дело? Давай будем определять.

— А ты умеешь?

— Я-то? Конечно, умею. Таблиц только нет.

— Каких таблиц? — и в голосе Миши слышится ехидство.

— Каких? А этих… как их… логарифмических.

— Ну-у!.. Мне помнится, тут нужны совсем другие таблицы. Потом хронометры, секстант…

— Эй! Чай пить заезжайте! — вдруг доносится с берега звонкий девичий голос.

Милая девушка, какой чудный и, главное, своевременно поданный голос…

Она стоит под яром, ухватившись одной рукой за куст черемухи, а другой помахивает берестяным туеском.

— Заезжайте на помощь, сено грести, — продолжает девушка. И сама смеется непонятно чему. Видимо, день удался сегодня такой погожий.

— Поехали? — спрашиваю я, решительно поворачивая лодку к берегу.

— Факт, — соглашается Миша. — Только куда ты? Сначала давай на ту сторону.

— Вот те на! Почему?

— Ну… не видишь… я же в трусах одних. Надо одеться…

Но девушка все слышит, хохочет еще веселей и предупредительно повертывается к нам спиной.

— Откуда плывете? — спрашивает она, когда лодка с ходу врезается в песок и мы выбираемся на берег. И тут же решает: — Из города, верное слово, из города. Ну, что там?

— Да так, вообще, — очерчиваю я в воздухе рукой огромный круг.

— Вот это понятно. Тогда пойдемте обедать.

И, по пути выкладывая все городские новости, мы шагаем с ней вместе к просторному, прохладному, пахнущему дымком и завядшей травой балагану.