«Ханяндин» имел три залавка, и самый сердитый был нижний. Камни в нем разбросались так нелепо, так беспорядочно разместились «ворота», что трудно было составить определенный план спуска. Хуже всего то, что в начале нижнего залавка, с места нашей стоянки невидимый за поворотом, уткнулся в реку углом огромный бык. Перед ним плескались волны прибоя еще от среднего залавка, а от самого выступа уже начиналась новая струя, которая тут же разбивалась в обломках серых камней. Общее протяжение порога было около двух километров, а немного ниже, перебивая и заглушая шум «Ханяндина», грохотал следующий — «Екунчетский» порог.
Я вернулся вовремя: пирог уже дымился, и чайник через носик выдувал струю белого пара.
На берегу стояла еще одна лодка, а возле нее возился незнакомый человек — петропавловский колхозник, возвращавшийся из Березовой домой. Лодка у него была почти пустая, однако, желая придать ей большую устойчивость, он привязывал к бортам нетолстые бревешки. Спускаться через порог он нам предложил вместе:
— Для вас способней: на случай опрокинет или зальет.
Мы согласились и предложили ему первому начать спуск, так как его лодка стояла ниже нашей. Он замялся. Тогда мы столкнули свою лодку, покрепче уселись на места и помчались прямо в кипящий залавок.
Спускаться через порог плавом не шутка. Если заранее не заметишь скрытых под пеной камней и не успеешь вовремя направить лодку в сторону, течение может ее повернуть боком и подставить под набегающий вал. Кроме того, чтобы не дать волнам захлестываться в лодку, их нужно разрезать с наивозможной быстротой, грести изо всех сил. И это — сплывая вниз по течению! Сложите скорости… Как можно при этом управлять, обязательно лавируя между камнями? Искусство? Да, искусство.
Через первые пороги, и более «смирные», мы не дерзали спускаться плавом. Теперь же, умудренные опытом, твердо набив глаз и руку, мы пролетели через три залавка «Ханяндина» в каких-нибудь четыре-пять минут. Все кончилось вполне благополучно, и даже одежда осталась сухой. Десятый порог был позади.
Заночевали мы на устье речки Екунчети, впадающей в Чуну с левой стороны у самого изголовья одноименного с ней порога. До вечера оставалось еще порядочно времени. Мы сидели у костра.
— Послушай, Сережа, что ты думаешь о бане? — неожиданно спросил меня Миша.
У меня сразу зачесалась спина.
— Я думаю, что это — предел самой пылкой фантазии.
— А если…
— Что если?
— Если нам все-таки помыться в бане?
Я поцарапался об дерево спиной.
— Хм! Это, конечно, неплохо. Заехать в Петропавловское?
— Не обязательно. У меня своя идея. Вообрази, что мы уже на пустоплесье.
— Вообразил.
— Нигде нет никакого жилья.
— Представил.
— Так. Лопата есть?
— Есть.
— Надо на берегу вырыть бассейн, напустить из речки воды…
— … нагреть в костре камни…
— … и набросать в воду…
— Ура?
— Ура!
И мы радостно запрыгали, шлепая друг друга ладонями.
Бассейн был готов через полчаса, а через час два десятка камней накалились в костре докрасна. Оставляя черный след на сожженной траве, мы палками скатили камни к бассейну. Они падали в воду с шумом и треском, лопались на дне бассейна и взбудораживали грязь. На поверхности желтели пенные пузыри, клубились облака пара. Запах теплой воды приятно щекотал в носу.
— Первоклассная ванна! — с восхищением сказал Миша, засовывая пятку в мутную жидкость. — А какая горячая — еле нога терпит.
Я больше не мог дожидаться, сбросил одежду и в предчувствии великого наслаждения погрузился в ванну. Сел… и, заорав диким голосом, сразу вылетел вон. Миша в страхе отскочил в сторону, когда я, схватившись руками за голое тело, перемахнул через отмель и бросился в холодные воды Екунчети.
— Что такое? Змея? — испуганно спросил меня Миша.
— Камни, должно быть, еще… красные, — невольно всхлипнул я.
Миша поступил уже осторожнее. Он набросал на дно березовых веток и вымылся отлично.
ОСТАНКИ МАМОНТА
— Знаешь, Сережа, меня все время мучает совесть, — сказал Миша, когда мы, закончив купанье и поздравив друг друга с легким паром, уселись пить чай.
— А она не говорит, за что именно мучает? — осторожно осведомился я, разминая в кружке ягоды и щурясь, чтобы брызги не попадали в глаза.
— Говорит. Мы поступили нехорошо, что поплыли в порог, не попрощавшись с человеком. Похоже, что мы от него убежали. А он хотел плыть с нами вместе.
— Он мог нас догнать.
— А если он обиделся, что мы свою лодку столкнули вперед?
— Мы предлагали ему это сделать первому!
— Он не успел обдумать…
— Так что же нам теперь остается? — в отчаянии воскликнул я. — Догнать его, чтобы извиниться, все равно уже невозможно — он наверняка давно дома.
— Я думаю, — внушительно сказал Миша, — самое важное, чтобы мы это осознали. И тогда в следующий раз мы так не сделаем. Надо контролировать каждый свой поступок.
И мы договорились о взаимном контроле. Со стороны бывает все виднее. Если что-либо неправильно сделаю я — меня поправит Миша, ошибется он — его поправлю я.
До вечера хотелось чем-то полезным занять свое время, У Миши была большая починка: на остром камне он просадил дыру на подошве ичига. У меня подошвы еще держались, следовательно, их надо было продрать. Я взял ружье и направился вверх по Екунчети. Идти было нетрудно. На удивление, в бору почти не встречался валежник и бурелом. Позже специалисты нам объяснили это удачным сочетанием трех условий: неперестойный, здоровый молодой лес; сухая и в то же время достаточно плотная почва, в которой хорошо укрепляется корневая система, и, наконец, гора, вставшая заслоном на пути господствующих ветров.
В то время я не знал об этих трех условиях. Шел просто, не запинаясь за валежник, и восхищался. Дичи никакой не попадалось, да в этом и не было нужды. У нас еще оставались в запасе два рябчика, убитые близ «Тюменца». Зато я вскоре набрел на голубичник, густо осыпанный крупными ягодами. Есть несколько разновидностей голубицы. Я не силен в ботанике и различаю их только по форме ягод. И знаю, что продолговатые ягоды горчат, ребристые содержат много кислоты, а приплюснутые, как репка, — самые вкусные. Вот я и набрел как раз на такую репкообразную голубицу. Яблок вы ни за что не съедите больше пяти-шести штук, трех апельсинов для вас также будет достаточно, но приведи вас в хороший, густой голубичник — и вы добровольно его не покинете. Обеими руками вы будете ощипывать ягоды вместе с листьями, потом сдувать листья с ладони, а ягоды глотать, глотать, слегка раздавливая их языком. И так хоть целый день. Зубы у вас станут совершенно синими, язык — словно вымоченным в химических чернилах, к нёбу даже языком притронуться будет невозможно, и все-таки вы не уйдете, прежде чем не опустошите весь голубичник.
Я закончил лакомиться голубицей как раз на закате. В вершинах сосен горели красноватые блики, по низу уже стлались длинные тени. Воздух был очень теплым, а от земли тянуло прохладой — верный признак того, что утро будет обильное росой.
После нескольких ведер голубицы — так показалось — съеденных мной, необходимо было напиться. Екунчеть была невдалеке, я все время слышал журчанье воды. Оглядев еще раз островок голубичника и по-хозяйски сощипнув с него последние ягодки, я стал спускаться к Екунчети. Однако это оказалось не столь простым делом. Берега были очень крутые, обрывистые, и если уж как-нибудь скатиться вниз, то вверх по этим глинистым обрывам, нависшим козырьками, ни за что не подняться. А шагать потом до табора берегом речки, увязая в рыхлом мху и путаясь в буреломе (тут-то его было достаточно) — удовольствие небольшое. И все-таки желание напиться победило. Выбрав наиболее удобное и безопасное местечко, я ринулся вниз. Скатился, встал на ноги, отряхнулся от желтой пыли и… забыл о том, что мне хочется пить. Из глинистой стены, не так высоко над моей головой торчал огромный желтый клык.
Мне много приходилось читать об археологических раскопках и о случайных находках стоянок доисторического человека, о находках останков мамонта. Все это было таким удивительным, легендарным, представлялось редчайшим событием в науке — не валяются же мамонты где попало! — и вдруг мне повезло. Сколько тысяч лет пролежал здесь в глине этот мамонт, дожидаясь меня! Сколько лет ходил я на «Столбы», на Собакину речку, не зная, что путь славы давно звал меня сюда, к Екунчети, вот к этому желтому клыку.
Подумать только, какая появится в столичных газетах и журналах информация!
«Редчайшая находка! Учащийся… (нет, пусть будет: учащиеся — мне не жаль разделить свое открытие пополам с Мишей) — учащиеся старших классов и т. д. решили с пользой провести летние каникулы. Вдвоем… (уж, конечно, не вшестером!) в маленькой рыбачьей лодке они отправились в плавание по бурной и порожистой реке Чуне. На одном из притоков Чуны — Екунчети, молодым… (эх, если бы написали: ученым!) путешественникам удалось отыскать… (именно, отыскать, а не натолкнуться случайно!) останки мамонта. До сих пор считалось, что в этой зоне мамонтов не было. Поэтому особое значение для науки приобретает находка юных… мм… палеонтологов. Останки Екунчетского мамонта доставлены в Ленинград…»
И дальше представилось, как известные академики шлют нам поздравительные телеграммы, как нас на самолете везут в Ленинград, фотографируют рядом с останками мамонта… Вознаграждения, конечно, нам никакого не надо. Екунчетский мамонт — наш скромный дар музею. Можно будет согласиться на маленькую табличку: «Экспонат представлен такими-то…».
Наконец, я пришел в себя. Прежде чем прикрепить табличку к экспонату, надо было откопать сам экспонат. Первой мыслью было: бежать скорее за Мишей. Но тогда наступит ночь и нам придется ждать до утра. А мне до утра не дождаться, я сойду с ума. Всего мамонта на лодке нам все равно не увезти, а клык один — я, пожалуй, сумею откопать и без Миши. Найти длинную острую жердь… Глина не очень жесткая, раздолбить ее будет можно.