Лесовозные дороги, как по линейке, в нескольких направлениях широкими полосами расчерчивали тайгу. Местами возле дороги лежали невывезенные кряжи. Они были такой величины, что мы вдвоем, вооружившись длинными вагами, не могли сдвинуть даже на сантиметр, а трактор зимой на прицепах возит их сразу по двадцать-тридцать штук. Услышав это, мы с еще большим почтением заглянули в гараж.
Вдоль берега реки владения лесопункта протянулись на несколько десятков километров. Какая это неощутимо малая величина в тайге, простирающейся на тысячи километров в любом направлении! Сколько еще нетронутых богатств! Сколько сокровищ тайги ждет руки советского человека! Но радостно, что первый шаг в чунскую тайгу промышленность уже сделала. Да какая промышленность: оснащенная по самому последнему слову техники!
На половине расстояния от Кадареи до Малеевой река круто повернула к югу. Правый берег, хотя и горист, но увалом сбегает к реке, левый — вовсе обрывист, узкая терраса вся завалена обломками скал. Справа — сосновый бор, слева — чахлый ельник, пихтач, лиственница. В падях краснеют частые островки малины.
Мы испробовали всякую ягоду, а малиной еще не лакомились. Но на реке гуляет резвый ветер, гонит боковой вал, лодку мотает не меньше, чем в порогах, а вдоль берега почти сплошные валуны, нельзя пристать и вылезти без риска разбить лодку. И мы плывем, с завистью поглядывая на малинники.
Наконец отдельные островки малины слились в один массив, и, как бы сжалившись над нами, ветер начал стихать. Еще немного — и новая удача: защищенная грядой камней открылась маленькая лагуна.
О вкусах, говорят, не спорят. Но мы спорили. И суть наших споров почти всегда, что касалось обеда, заключалась в одном: Миша был сторонником простых, натуральных обедов, я же — затейливых блюд. Не обошлось без спора и теперь.
— Ты понимаешь, какие прекрасные вареники получатся с малиной, — говорил я, сощипывая с кустов и бросая в котелок самые крупные и спелые ягоды.
— Ну вот, опять вареники, — морщился Миша, набивая малиной рот. — Надоели вареники.
— Хорошо, давай сделаем пироги и кисель.
— И пироги — тоже. Возиться с ними. Давай просто поедим ягоды с молоком.
— Без всякой обработки? — ужаснулся я.
— Ну, конечно. По крайней мере, витамины сохранятся.
— А на что тебе витамины?
— Как на что? Для здоровья.
— Ты не здоров? — участливо спросил я. — Что с тобой? Рахит или цинга?
— Для профилактики, — буркнул разозленный Миша. — И наконец, сырые ягоды вкуснее.
— Вкус-не-е? — заикаясь, переспросил я. — Вкуснее! Да для чего же тогда кулинария как наука существует?
— Кулинария не наука.
— Ну, искусство.
— И не искусство.
— А что же это такое?
— Предрассудок!..
В тихом ужасе я не нашелся, что ответить. Но все-таки настоял на своем.
Этот берег был теневой, холодный. Мы перебрались на противоположный, устроились на отличной площадке среди высоких сосен.
Тем временем небо прояснилось почти полностью. И только еще на горизонте ослепительно белой стеной стояли кучевые облака.
Весело пылал костер. Вареники с малиной уже лежали правильными рядками на полотенце, ожидая, когда закипит вода в котелке. Все остальное было готово.
Внезапно до нас донесся глухой неясный шум. Мы оглянулись. Что такое? Из-за хребта, с той стороны реки, быстро надвигалась клинообразная туча. Казалось, она пробила стену далеких кучевых облаков и теперь неслась, стремясь настигнуть какого-то своего небесного врага. Верхние слои тучи, серебристого цвета, тараня пространство, вытянулись, нижняя же часть, иссиня-черная, клубилась, как волны в порогах. И по мере приближения тучи шум усиливался. Надвигался ураган.
Прикрыв плащом вареники, мы бросились укреплять лодку. Но едва добежали, отвязали и перевели ее в безопасное место, под защиту кустов, — налетела буря. Мы побежали обратно.
За рекой стоял невообразимый хаос. Падали деревья, то в одиночку, то враз несколько, с треском, с грохотом, с протяжным скрипом. Листья и хвоя кружились в воздухе и летели сюда, к нам, через реку. Лес ходил ходуном, как в открытом поле спелая рожь. А потом ураган спустился к реке и погнал ее поперек одним сплошным валом, срывая с вершины гребня клочья пены. Вал докатился до нашего берега, ударился, отскочил и раздробился на отдельные волны. В тот же миг ветер рванул кусты, замотал, завертел их и бросился в глубь бора, корежа деревья теперь уже на нашей стороне.
Мы не смогли устоять на ногах, упали ничком на землю, но ветер подхватил и покатил нас, как обмолоченные снопы. Мелькнули плащ и полотенце, уносимые ураганом. С полотенца, как крупный град, падали вареники. Вдогонку за полотенцем полетела с головы моя шляпа. Треск ломающихся деревьев слился с рокотом бьющейся о берег реки. Туча, черная, как ночь, кипящей лавиной нависла над нами. Сзади нее тащилась по земле зловещая серая коса…
Минута — и настоящий град, величиной почти с вареники, со свистом и шипеньем застегал по воде, а потом и по нашим спинам. И сразу ветер стих, крутясь, отвесно падали на землю сорванные листья, и только где-то вдали еще глухо гудел уходящий ураган.
Град продолжался недолго. Мы поднялись, потирая побитые места, и прежде всего пошли к реке. К нашему удивлению, лодка преспокойно стояла на месте: ее сохранили удачно расположенные кусты. Зато на месте костра оказалась яма. Бурей снесло не только пылающие сучья, но даже золу и перегоревшую под кострищем землю. Цепочкой протянулись к бору растерзанные и измазанные вареники. Плащ мы нашли шагов за сотню от костра, а полотенце достать так и не удалось — оно повисло на вершине сосны. Шляпа исчезла бесследно.
ПОЙМАЛИ ЛОСЕНКА
Это еще не было пустоплесьем, но уже и здесь было достаточно дико. Если на верхних плесах — где тоже редко встречались деревни — по берегам так или иначе везде чувствовалось присутствие человека: пасутся табуны скота, пробиты тропинки к реке, торчат жерди прошлогодних остожьев, курятся дальние дымки костров, — то после Кадареи ничего этого нет. Разве мелькнет случайный затес топором на дереве, сделанный неведомо кем и для какой цели.
Здесь нам довелось увидеть новый вариант лодочного передвижения между деревнями: на собаках. Когда хозяин сплывает вниз, с ним рядом в лодке, почетными пассажирами, сидят собаки. На обратном пути собаки уже добросовестно бурлачат. Мы видели прежде, как лодки против течения буксируются лошадьми. Но лошади нужен широкий открытый берег. Встань на ее пути утес — и дальше не будет ходу. Собака бежит по самой узенькой кромке, карабкается по камням. Встретится утес — и то не страшно: хозяин посадит собаку в лодку, обойдет утес на веслах, а там снова спустит ее на берег.
Река в этом месте течет строго на юг — делает такую удивительную петлю, — и поэтому солнца мы сегодня долго не видим, с утра оно где-то за высокими горами. Одиннадцатый час, а на берегах еще не обсохла роса. Особенно красиво выглядят большие круги паутины. По ним можно сейчас пересчитать все паучье население леса. Я терпеть не могу пауков. Маленьких, домашних, или безобидных длинноногих мизгирей — еще так-сяк, но представьте себе желто-зеленую образину величиной чуть ли не с грецкий орех, с мохнатыми цепкими лапами и челюстями, которые, кажется, готовы перекусить пополам и человека, если он сунется в паутину. И вот я запасся ворохом сухих сосновых шишек, лодка плывет недалеко от берега, и когда я вижу опрокинувшегося вниз головой посреди своих тенет толстобрюхого паука, открываю бомбардировку. Порой шишка пробивает только паутину, и я вижу, как паук торопливо и жадно бросается к тому месту, видимо, рассчитывая ухватить крупную добычу; иногда шишка вышибает и самого паука.
Кстати сказать, особенно сильная нелюбовь к паукам у меня появилась после лицезрения такой сцены из их паучьих нравов. Я сидел на земле в сухом сосновом бору. Мимо меня, едва переставляя лапы по песку, тащился небольшой, но странного вида серый паук. Похоже было, что он одет в каракулевую шубу или утыкан булавками, плотно головка к головке. Во всяком случае, эта каракулевая шуба явно мешала ему. «Болезнь, что ли, какая у него?» — подумал я и, сломив сухую былинку, концом ее тронул паука. К моему удивлению, под нажимом былинки от паука отвалился комок и, к еще большему удивлению, этот комок оказался живым и мгновенно рассыпался целой ватагой молодых паучат. Так вот в чем дело! Они заживо поедали своего предка, из яйца которого сами вылупились!
В конце концов охотиться на пауков мне надоело, остаток шишек я выбросил в реку. Плывем по-прежнему близ берега. Не очень глубоко, вода прозрачная, на дне хорошо видно рыбу. Ельцы, не смущаясь, идут прямо навстречу лодке тысячными косяками; сорога и окунь — более осторожные, они тихонько, боком, боком, отплывают к середине реки: а щуки стоят у самого берега, вытянувшись, как палки. Мы сидим неподвижно, стараясь не тряхнуть лодку, и пристально смотрим в воду. Изредка тот или иной из нас шепчет:
— Справа, справа… Ух, какая огромная!..
Миша хотел открыть стрельбу по щукам, но я воспротивился: к чему? Есть ее все равно не будем — разве сравнить щуку с крупной сорогой или окунем? А ради спортивного интереса стоит ли губить рыбу?
Так мы проплыли несколько километров, и я уже было потянулся к кормовому веслу, чтобы вывести лодку на фарватер, как впереди нас, на довольно значительном расстоянии, что-то тяжелое упало в реку. Веером рассыпались в стороны брызги, а потом на этом месте обозначился продолговатый черный предмет. Он быстро заскользил прочь от берега. Мы не успели перемолвиться ни одним словом, как всплеск повторился — правда, не столь шумный, — и на воде появился еще один плавучий предмет.
— Сохатые! — в голос выговорили мы оба сразу.
— Настигнем?
— Давай попробуем!..
Изо всех сил мы налегли на весла, стремясь пересечь реку наискось прежде, чем переплывут ее сохатые. Река здесь была не очень широкой, но и мы работали веслами, не жалея сил. Становилось уже очевидным, что замысел наш — отрезать путь сохатым от правого берега — удастся. Я видел, как, вытянув горбатую морду и блестя немигающими глазами, передний сохатый стремился преодолеть оставшееся до берега расстояние. Второй — значительно отстал. Частенько он даже окунался мордой в воду. Я понял: да это же самка с детенышем!