— На поезде не догонишь, — стремясь любыми путями поднять производственную марку, нахваливал кошеву завхоз артели.
Мы попытались переключить его внимание на вывеску, где ясно было сказано, что артель занимается изготовлением всевозможных транспортных средств.
— А это вам разве не транспортное средство? — возмущенно сказал завхоз и выволок из-за кошевки седло, произведение искусства не менее изумительное, чем сама кошева. — Что хотите, то и делаем. Только самолетов не делаем.
Пришлось напомнить, что и лодок они тоже не делают.
— Закажете — и лодку сделаем. Можно и пароход. А в запас мы лодки не готовим. Кому они нужны? Кто их покупать в Нижнеудинске станет? У каждого есть.
Вероятно, он был прав: лодки в Нижнеудинске — не очень ходовой товар, чтобы делать их без заказа. Но… удивительное же равновесие! Никто не хочет покупать лодки, и никто не хочет их продавать.
На третий день «клюнуло» — мы раздобыли верный адрес. Дала нам его билетерша кинотеатра, исправными посетителями которого мы были все вечера.
— Только мужик-то — сплошной пережиток капитализма, — тут же виновато объяснила она.
— Сладим, — уверенно заявили мы. — Не беспокойтесь, тетенька.
У «пережитка капитализма» оказался «шитик», то есть тесовая лодка. Хотелось иметь долбленую, но на безрыбье, как говорят, и рак рыба, и мы решили взять хоть эту. Одно смущало: в дне очень широкие щели. Но хозяин, оказавшийся очень приветливым и радушным, пообещал ее отремонтировать, законопатить и просмолить. На это он попросил три дня сроку… Остановился, подумал и еще раз выразительно повторил: три дня сроку…
— А раньше никак нельзя?
— Нет, нельзя.
Вздохнув, мы согласились.
Три дня промелькнули незаметно в закупках продовольствия: муки, печеного хлеба, картошки. А на четвертый день, аккуратненько, мы явились за лодкой. Она по-прежнему стояла перевернутая вверх дном и по-прежнему щерилась своими незаконопаченными швами.
— Ну, что ж вы, дядя? — с горьким укором обратились мы к хозяину.
— Смолы нет и вару нет, — потирая лысину, хладнокровно ответил он.
— Ну, и как же теперь?
— А так, — никак!
— Что же вы раньше думали?
— А ничего. Нет смолы. И вару нет.
— Нет?
— Нет. Надо лодку — смолите сами.
— Так. Значит, ничего не выйдет?
— Почему не выйдет? Выйдет. Еще денька через три зайдите… — и, многозначительно почесав горло, «пережиток капитализма» закончил разговор.
Обозленные донельзя, мы выскочили от него.
А дальше все произошло как в сказке. Расстроенные неудачей, мы подошли к квасному киоску и разговорились с продавщицей. Оказалось, что у нее во дворе продается то, о чем мы могли только мечтать: прекрасная новая долбленая лодка. Немного маловата, всего пять метров длиной, шестерым да с грузом не войти. Но хозяин, лодочник-специалист, уговорил:
— На шестерых? Да что же за езда шестерым в одной лодке? Как хотите, а вам все равно надобно две.
— Две! Одну-то еле-еле нашли. Целую неделю здесь ноги бьем, а товарищи в Костиной нас ждут не дождутся.
— В Костиной? Ну и чудаки вы, ребята! Да в Костиной-то лодок сколько хочешь! Не то что здесь. Другую себе там и купите.
И верно! Гениальные мысли всегда бывают самыми простыми. Мы настолько обрадовались, что, не спросив даже о стоимости, объявили лодку купленной. А рассчитываясь, порадовались и еще раз: лодочник цену назначил вдвое меньшую, чем «пережиток капитализма» за свой дырявый «шитик».
Тут же решили плыть немедленно. Миша пошел дать телеграмму в Костину и взялся доставить вещи на берег, а мы с хозяином волоком потащили лодку к реке. Дорогой мы разговорились; я обрисовал намеченный маршрут.
— Но-о, — протянул лодочник, — спуститься к самому Енисею ничего у вас, ребята, не получится; хотя лодка у меня и хорошая, а всех порогов в ней вам не пройти.
— Да что вы! — сказал я. — Почему? Через три-то порога как-нибудь спустимся.
— Три? — усмехнулся он. — Кто это вам сказал, что три?
— На картах получается…
— На картах! На картах мне выходило богатство, поздняя дорога, нечаянный интерес и напрасная любовь, — сострил лодочник, — а за всю жизнь я никуда ни разу не съездил, как был лодочник, так и остался, и женат давно.
— Так сколько же тогда порогов у нас на пути?
— Да не менее как десятка два будет.
— Что вы!!!
— Вот, буду врать, что ли? Сам не ездил — надежные люди рассказывали.
Тем временем мы добрались до места. Миша нас уже дожидался. Он был очень расстроен: в Костиной не оказалось телеграфа… Ну, что ж, нет так нет — нагрянем внезапно.
Погрузка не заняла много времени, тем более, что она проходила по принципу: «вали валом — потом разберем», и в третьем часу мы оттолкнулись от берега.
Стояла жара, и река обмелела, сузилась. Сильный человек мог перебросить местами через нее камень. Вода была до того прозрачная, что в изголовьях шивер невольно думалось: не застряла бы лодка. Однако она действительно оказалась чудом судостроительной техники и плыла, как пузырь, погружаясь в воду едва на две ладони.
Не успели мы осмотреться как следует, даже поплотнее устроиться на сиденьях, — мелькнул один, другой поворот, остров, протока, еще остров, опять поворот — и город Нижнеудинск исчез из вида.
ОБЕД ИЗ СПАРЖИ
Берега быстро уходили назад. Слева — открытые цветущие луга, справа — крутые высокие горы, поросшие крупным сосняком с ярко-желтой корой на сучьях и в верхней части стволов.
— Этак мы сегодня же доедем до Костиной! — восторженно воскликнул я.
— Нет, — коротко ответил Миша, — не доедем. И завтра не доедем.
— Почему?
— Потому что мне хочется отдохнуть на зеленой лужайке, загореть под негра и пришить пуговицу.
— Так сколько же тебе на это надо времени?
— Три дня. На каждое дело по одному дню.
— Как! — возмутился я. — Три дня? А ребята в Костиной будут ждать, нервничать.
— Вот это-то и интересно, — внушительно объяснил Миша, — ждать, волноваться, строить разные предположения… Не люблю пресное, люблю острые блюда. А кстати, посмотри-ка и сюда.
Вода сочилась в щели обнабоин — тесин, которыми в один ряд обшивается долбленое днище лодки. Следовало неотложно законопатить и замазать эти щели, хотя бы смолой-живицей.
Нам не хотелось грести, течение и так несло нас с большой скоростью, но грести, тем не менее, приходилось почти непрерывно. Река была сплошь в островах, шиверах и перекатах. Спускаться через шиверы надо всегда «коротким» берегом, тем, в какую сторону делает поворот река. Это растолковал нам лодочник. А так как Уда имеет столько же извилин, сколько и шивер, то и нам приходилось переплывать все время от одного берега к другому. У короткого берега течение тише, реже и мельче подводные камни.
Так, лавируя между бесчисленными островками, мы плыли примерно два часа. На одном из поворотов стоял бородатый старик и удил рыбу.
— Эй, дедушка, — крикнул я, — далеко мы от Нижнеудинска?
— Да отколь же вы плывете, ежели не знаете?
— «Отколь?» — это не вопрос, ты бы спросил: «Куда плывете?»
Но дед оказался тоже скорым на слово.
— А вы отгадайте загадку, — сказал он, потрясая удилищем: — на одном конце червяк, а на другом?..
— Рыбак, — ответил, не задумываясь, Миша.
— Ну, это, конечно, мягче. Говорят по-другому, — сказал польщенный дед. — Километров тридцать от Нижнеудинска отъехали.
Лодку течением отнесло уже далеко. Но дед успел еще крикнуть вдогонку:
— Так вы куда же плывете?
— В Енисейск, — дружно ответили мы.
Услышав странное и незнакомое слово, дед так весело захохотал, что аж притопнул ногой. Затряслась борода. Чистый водяной!
Мы быстренько подсчитали: если плыть в день по четырнадцать часов, делая в час, с крейсерской скоростью, пятнадцать километров, то все наше путешествие будет длиться только пять дней. Да, Миша прав: надо сделать привал не менее как на три дня!
И разве лучше этой лужайки что-либо найдется? Немедленно к берегу! Ребята ждут в Костиной… Ну, ничего, подождут.
Быстро выгрузили пожитки, сварили первый полевой обед — лапшу и кашу, — с аппетитом поели и пошли купаться. Солнце пекло немилосердно, но вода в реке была холодная, как ледяная, и мы горестно взглядывали друг на друга: это в конце июня-то!
В сумерках, разостлав постель прямо под открытым небом (хотелось больше экзотики), мы отправились рыбачить. Из всех многочисленных рыболовных снарядов на этот раз мы выбрали поплавную сеть-троестенку. Сели в лодку и бросили первую тоню. Рыба плескалась — «плавилась» — вокруг нас беспрестанно, и мы облизывались, предвкушая всю прелесть свежей ухи.
— Помнишь миллионера Лаптева у Мамина-Сибиряка, — говорил я, выводя лодку наискось к берегу, меж тем как Миша выметывал троестенку, — помнишь, как его угощали ухой из живых хариусов? Тончайшего вкуса кушанье! Попробуем сегодня. Жаль, не купили в Нижнеудинске лаврового листа.
— Ничего. Главное — рыба, а не лавровый лист, и еще — сами поймали…
Чернея на воде, длинной цепочкой вытянулись вдоль реки берестяные поплавки, сеть шла удивительно легко, ни разу не задев за камни.
— Смотри-ка ты, — шептал я в умилении, — плещет как здорово. Ну и рыбы!.. Сеть-то дергает?
— Дергает, — шлепая по воде кормовым веслом, чтобы спугнуть спящую рыбу, и отмахиваясь от надоедливого комара, отвечал Миша, — дергает, наверное, крупный таймень попался.
— Тащи!
— Погоди. Жалко сеть доставать. Очень хорошо идет. А таймень затих. Будем жарить его, или тоже в уху?
Впереди нас зашумела шивера. Скорее к берегу. Сеть выбрали — и что же? — в ней болталось всего-навсего два маленьких хариуска.
Поднимаясь обратно, мы долго ломали голову над причиной нашей неудачи и поняли, наконец: у сети было очень много поплавков; они подняли сеть кверху (оттого она и плыла, не цепляясь за камни), а рыба, как известно, держится дна.
— Будем жарить тайменя, — ехидно спросил я, вылезая из лодки, — или посолим его?