Я вошел и все вошли за мной, понимая, что я сошел с ума и лучше со мной пока не спорить. Во всяком случае, до приезда «скорой».
– Лёша! – сказал я нашему директору. – Всем сидеть тут. Ждите.
– Чего ждать-то, Аркадич? Объясни хоть, что происходит?
– Не знаю пока. Ждите и всё. И это, дай мне шестьсот долларов!
Он дал. И я побежал вниз в «международный сектор», которого уже не было.
– Девчонки! – заорал я, задыхаясь от бега. – А что буфет не работает?
– Уж неделю как, а что?
– А как открыть?
– А зачем?
– Мне бы ребят накормить, а? Ну, хоть может купить, где тут магазин? Есть тут магазин или что тут у вас есть?
– Да, ничего у нас тут нету, если только на рынке, но это в городе.
– Девочки! – сказал я, решив использовать последний аргумент, что иногда срабатывало. – Достанете жратву, вызову на программу! Вот клянусь, чтоб мне не сойти с этого места! И тебя, и тебя, и ещё по два билета каждой для родственников! Вот сто долларов на всё, больше нету, давайте, девоньки!
По их глазам я понял, что больше мне тут делать нечего, я тут лишний, я тут мешаю им обеспечивать страну продовольствием. Я оставил их и побежал к гостеприимным «биндюжникам».
А сзади уже начал работать штаб гражданской обороны.
– Алло, мама, это я! Мама, слушай сюда, тут Якубович!.. Мама!! Перестань рыдать, он голодный! Он голодный, мама, он хочет кушать. Бери, что есть дома и беги сюда! И скажи тёте Люсе, пусть тоже бежит!
– Вовчик, возьми все закатки с помидорами и, что там ещё, и тащи сюда скоренько! И сало, сало неси!
– Алло, Алла Ефимовна, Светка ещё спит? Так разбудите, тут Якубович голодный ходит! Пусть откроет магазин, нужен хлеб буханок двадцать, сахар, масло и вообще всё, что есть, только быстро! При чём тут семечки? Колбасу пусть возьмет, рыбца или, что там у неё! И быстренько, быстренько!!
– Изя! У тебя яйца есть? Не будь идиотом в десять утра! Бери десятка три и, чтоб через полчаса был здесь! Скажи соседям, тут Якубович голодный! Пусть несут, что есть! И фотоаппарат, фотоаппарат возьми, не забудь!!
Сильно напоминало подготовку к встрече Леонида Ильича Брежнева с ветеранами домов терпимости Пересыпи на Одесском привозе.
– Вот! – сказал я, распахивая дверь, – Ровно пятьсот долларов!
– Аркадич! Шоб мы так жили! – радостно заорали гостеприимные «биндюжники», как будто мы не виделись года полтора. – Шо вы вертите «зеленью», как баба задом, спрячьте и не мельчишите! Идите выпить!.. Ну, по чуть-чуть!..
Тут же отобрали деньги, налили, дождались, когда я выпью и опять сунули мне в рот апельсиновую дольку.
Я маленько «поплыл».
– Слушайте сюда, Аркадич. Такое дело. – Сказал однорукий, почесывая гипсом подбородок. – Вы не поверите, но тонна у вас есть. Тут «грузовик» пойдет на Израиль, так мы ему не дольём. Ему столько и не надо. Идёт пустой, как сегодня прилавки в магазине. Груз или не подвезли, или спёрли, я знаю? Но ему до лампы – «флайт-план» есть, «бабки» кинули и гори оно синим пламенем. Вы шо думаете, перестройка только у вас? У нас такая перестройка, такой бардак, тётя Соня отдыхает. Но! Вы слышите это «но» или повторить ещё раз? В этом «но» весь цимес, Аркадич! Тонны вам не хватит. Вам надо, как минимум тонны четыре-пять, если «яшка», конечно. Если «тушка» больше, соображаете?
Я кивнул, хотя понятия не имел, что он имел в виду, какая такая Яшкина тушка.
– Так шо дальше чешитесь сами, мы умываем руки!
– Ладно. – Сказал я, собственно и не надеясь, что они будут меня чесать, даже когда вымоют руки. – Большое спасибо. А что вы имеете в виду?
– Ищите остальное.
– Как ищите?
– Он спрашивает! Как ищут? Как нищий копейку!
– Где? Где я его тут искать буду, я же не дома. Да и потом, я даже не знаю, как его искать, это же керосин, это же не водка!
– Кстати! По чуть-чуть! – заорали биндюжники и тут же налили. Я обалдел и выпил, мне уже было всё равно.
– Смотрите сюда! – загипсованный здоровой рукой стал царапать на листке бумаги, какие-то стрелочки, чёрточки, кружочки и квадратики. – Мы тут... А тут склад ГСМ... Значит, сюда... потом сюда... тут вроде пятачок такой и клумба такая, узнаете, там ноги стоят... Раньше баба стояла с веслом, но кто-то спёр неудачно... и тут налево и прямо, там увидите. Тут езды минут двадцать. Может там, кто есть. Дуйте, договаривайтесь!
– Как дуйте? На чём?
– Шо на чём, на чём! Или мы не люди! Нате, держите!
– Не, я больше не буду!
– Ключи держите. Вон тачка стоит, берите тачку и дуйте!
Здоровой рукой он кинул мне ключи и пальцем ткнул куда-то за окно.
Я схватил ключи и вышел, не очень понимая, что происходит. Я чувствовал, что меня влечёт за собой СЛУЧАЙ, и не сопротивлялся.
Держа ключи, я, прыгая через две ступеньки, взлетел на второй этаж и ворвался в буфет.
Дым стоял коромыслом. Какие-то люди строгали на кухне картошку, кто ощипывал курей, что-то булькало в кастрюлях и шипело на сковородках. Со служебного входа проникали всё новые и новые граждане с авоськами, сумками и рюкзаками. За столиком в углу, прижавшись друг к другу, сидела перепуганная группа, и, судя по лицам, ожидала, что вот сейчас и их пошинкуют на салат «оливье».
– Лёша! – заорал я нашему директору Дронову. – Лёшка, бери деньги, сколько есть, и где хочешь, достань водки! На всё, сколько осталось. Ящик – ящик, два – два! И сидите тут и пейте, пока не вернусь. И не спрашивай ничего, я сам ничего не знаю! Бери с собой Карена и вали за водкой!
Оба исчезли, как и не было. Я не сомневался, что Лёшка достанет водку, я не знал где, но достанет. Лёшка мог достать везде и всё. А то, что не сможет достать Лёшка, выцыганит Карен, это я знал точно.
– Юлька, Ленка, Наташка и ты, Марина, тоже – на кухню! Вадик, не хрен тут рассиживаться, убери с прохода Барсукова и чемоданы, и давай накрывай тут всё!
Во мне вспухал полководец времен первых Пунический войн.
– Маня, поди сюда! – я взял Маринку за руку. – Скажи мне, Маня, ты хочешь сегодня улететь в Москву?
– Хочу.
В Маринкиных глазах не было ничего, кроме недоверия. Мы были знакомы всего две недели, и она ещё не знала, на что я способен, когда влюблён.
Я чмокнул её в щеку и запрыгал по ступенькам вниз.
Передо мной стояла задача, это было главное, остальное не имело значения. Так было всегда. Я мог целыми днями валять дурака – лежать на диване, вяло переругиваться по телефону с редакторами по поводу недоделанной пьесы, писать знакомым и незнакомым стихи на дни рождения и свадьбы и вообще плевать в потолок. Но, как только передо мной ставили задачу, неважно какую – достать, добыть, устроить кого-то в институт, в клинику на обследование, встретить чью-то жену во Внуково, подписать бумагу в мэрии, распарить кому-то телефон – всё, я был неудержим. У меня как будто щёлкало в голове, и дальше я двигался, как запрограммированный робот и, главное, всё получалось. Если это не касалось меня лично. Если это не касалось меня, получалось, практически всё.
Я выбежал на улицу, сел в машину и рванул, куда мне было указано, левой рукой держа баранку, а правой – бумажку с планом.
Минут через двадцать я был у склада. Минуя топливозаправщики, перешагивая через шланги, брошенные вёдра, чьи-то промасленные ватники, я бродил, удивленно озираясь по сторонам. Незнакомые надписи окружали меня со всех сторон. «Насосная станция», читал я, «Пункт слива отстоя», «Пункт слива «И», «ТФ», «Арктики» – я видел, что это написано по-русски, но что именно, не понимал совершенно. Что это «Пункт слива «И»? Почему только для «И»? А где пункт слива для «М» и для «Ж»? А «ТФ» – это что «Тихоокеанский флот»? Как он приплыл сюда на аэродром в Одессу? Я плюнул и решил, что от выпитого я стал забывать родную речь. Я крутил головой направо и налево, надеясь встретить хоть кого-нибудь, и, наконец, уткнулся лбом в «ЦЗС». Я вошёл внутрь.
Было темно и тихо. Пахло машинным масло, керосином и ещё чем-то. Первое, что я разглядел, был плакат с изображённым на нём рабочим в комбинезоне на лямочках и в фирменной фуражке. Он строго смотрел на меня, и рука его в рукавице указывала на «Руководство по технической эксплуатации складов и объектов горюче-смазочных материалов предприятий гражданской авиации СССР».
Судя по выражению его лица, мне нужно было не только сейчас же прочитать это руководство, но и выучить его наизусть тут же.
Вторым был грустный небритый человек, который сидел за письменным столом и дымил папиросой. Прямо перед ним стояла консервная банка, полная окурков, чайник, большая чашка с цветочками и табличка «Топлива нет». По всему столу валялись шашечки домино. На стене за его спиной висел телефон.
Я подошёл. Он поднял голову, и глаза его полезли на лоб.
– Ты?
– Я!
– Не может быть! – он вытащил из тумбочки бутылку водки и налил в чашку. – По чуть-чуть!
– Я не пью.
– Тогда не ты!
– Я, я!
– Тогда пей!
Я понял, что разговор не получается и выпил. Потом взял со стола мятую пачку «Беломора», достал папиросу и закурил.
– О! – сказал он, и глаза его просветлели. – Точно ты!
– Слушайте...
– Виктор Николаевич.
– Слушайте, Виктор Николаевич...
– Можно просто Витя.
– Слушайте, Витя...
– Но меня тут все называют Николаич!
– Хорошо, слушайте, Николаич...
– И без «вы»!
– Слушай, Николаич, так правильно?
– Так правильно. Давай сфоткаемся, Аркадич, мне ж никто не поверит.
– Сфоткаемся, сфоткаемся, но потом. Сначала, мне нужен керосин. Есть тут у вас... то есть у тебя керосин? Мне не много, всего шесть тонн, ну хотя бы пять, а?
– Пять тонн? Да хоть десять!
– Правда?
– Правдее некуда!
– Ну!
– Сначала по чуть-чуть!
– Может, сначала керосин?
– Нет, сначала по чуть-чуть!
Он налил в чашку, я отпил половину, потом он... Закурили...
– Ну?
– Что – ну?
– Ты ж сказал потом керосин!