– Ой, гусак-вожак, чего ты гогочешь? Только гусынь пугаешь. Разве ты не слыхал, что я покаялась, молюсь, пощусь, одну травушку ем, а мясным уста не оскверняю. Если ты мне не веришь, спроси у брата петушка. От самого курятника несу я его, и он всё видит и знает… Мы с ним идём на богомолье. Я хочу смыть с себя кровь цыплят, кур и зайцев, которых убивала когда-то, не зная, что это грешно. Зато теперь, чтобы загладить свои грехи, я дала обет привести с собой на богомолье ещё несколько душ. Хочешь идти с нами? А уж за всё, что мои спутники съедят и выпьют дорогой, платить буду я!.. Так-то, брат гусак!
– Хвалю тебя, сестрица лиса, что вступила ты на путь истины, – отвечал гусак. – Хорошо ты придумала–взять с собой на богомолье тех, кто беднее тебя. Я, пожалуй, пойду с тобой, если ты и впрямь согласна кормить и поить меня дорогой. Скажи правду, лисица-сестрица, возьмёшь ты меня с собой или нет?
– Ну, как же мне не взять тебя, когда я по твоим глазам вижу, что тебе давно пора замолить свои грехи, – сказала лиса. – Гайда, брат гусак, прыгай ко мне на спину и держись за хвост брата петушка. Хорошо, что ты надумал идти с нами на богомолье: душа твоя спасётся и, может быть, ещё и трёх дней не пройдёт, как ты уже будешь в раю.
Гусак прыгнул лисе на спину, а гусыни загоготали, прощаясь со своим братцем.
Лиса обернулась к ним и сказала кротко:
– Не кричите, гусыни, не скучайте, не горюйте! Ведь брат гусак идёт не куда-нибудь, а на богомолье. Скоро он вернётся и принесёт вам гостинцев.
– Принесёт там или не принесёт, а только бы сам воротился живым и здоровым, – сказали гусыни. (Они не очень-то верили лисе.)
А лисица уже бежала по дороге, унося с собой петуха и гусака.
Скоро навстречу им попался аист. Лисица подошла к нему, низко поклонилась и повторила всё, что сказала уже петуху и гусю.
– Пойдём с нами, –сказала она под конец. – И грехи замолишь, и все птицы станут почитать тебя праведником.
Аист подумал, подумал и согласился.
К вечеру дошли наши странники до околицы какого-то села. Выбрали старое, развесистое дерево и стали под ним устраиваться на ночлег.
Лисица улеглась в ямке меж корней, аист встал рядом на пенёк, петушок взлетел на нижнюю ветку дерева, а гусак – на ветку повыше.
Петушок очень устал в дороге и потому сразу же спрятал голову под крыло и крепко уснул. Заснул и гусь. Аист тоже задремал. Только голодной лисице было не до сна. Она лежала и думала, как бы ей свернуть голову брату петушку и подкрепиться его мясом.
Думала она, думала и надумала.
– Горе нам, горе! – сказала она шёпотом. – Не видать нам больше ни белого дня, ни ясного солнца – ни мне, ни гусаку, ни этому красивому, доброму аисту!..
Аист услышал и открыл глаза.
– О чём эго ты горюешь, лисица-сестрица? – спросил он.
– Как же мне не горевать! – ответила лиса. – По доброте сердечной, только для ровного счёта, взяла я с собой этого глупого петуха. А теперь всем нам пропадать из-за него одного.
– Да чем же, матушка, досадил тебе бедный петух?
– Где тебе, простаку, знать!.. Этот несносный крикун так громко орёт по ночам, что его и за горами слышно. Разбудит он людей, они придут сюда и перебьют нас всех.
Испугался аист.
– Что же нам делать, лисица-сестрица? – спрашивает. – Придумай что-нибудь!
– Не знаю, – отвечает лиса. – Будь это в прежние времена, когда я была ещё грешницей, я бы сказала: «Пусть один умрёт, а трое живы останутся». А теперь и подумать так не смею: я ведь дала обет не убивать ничего живого.
– Ну, а я такого обета не давал, – говорит аист.
Ударил он петуха своим крепким клювом и убил на месте. Петух упал в траву. Аист нахохлился, подумал, подумал да и заснул, поджав одну ногу. А лисица всласть полакомилась мясом брата петуха.
На рассвете разбудила она брата гусака и брата аиста.
– А где же петух? – спросил гусак.
– Кто его знает? – говорит лисица. – Может быть, уже в раю. Ну, забирайтесь скорей ко мне на спину, я вас понесу дальше.
Аист и гусак так и сделали, и побежала лисица вперёд и вперёд по горам и долам.
Целый день были они в пути, а к вечеру добрались до берега озера. Тут и решили заночевать.
В полночь лиса разбудила аиста.
– Горе нам! – сказала она, заливаясь слезами. – Пропали мы!..
– Что такое приключилось, сестрица? – спросил аист. – О чём ты горюешь?
– Как же мне не горевать? – ответила лиса. – Чует мой нос на том берегу много домашних гусей. Перед рассветом проснутся они, загогочут, а наш дурак гусак, чего доброго, откликнется. Услышат люди, прибегут и перебьют нас всех!..
– Что же нам делать?
– В прежние времена я бы сказала: «Пусть один умрёт, а двое в живых останутся».
– Ладно, – говорит аист. – Ты бы это в прежние времена сказала, а я теперь скажу.
Подошёл он к гусаку, ударил его клювом по голове и убил на месте.
А лиса говорит:
– Ну и силён же ты, брат аист! Настоящий юнак!.. Прославила бы я тебя на весь свет, кабы смерть у меня за плечами не стояла. Да только чует моё сердце – не быть мне в живых…
– Почему так? – спрашивает аист.
– Худо мне! – отвечает лиса. – Строго соблюдаю я пост, ем одну траву, и нет у меня больше сил. Прощай, брат аист! Сейчас помру…
– Что ты, что ты! – говорит аист. – Больным мясо и во время поста есть позволяют. Вот лежит убитый гусак, он жирный, свежий, поешь гусятинки и утром будешь здорова. А как придём в святые места, ты покаешься и отмолишь зараз все свои грехи.
Этого только и ждала лисица. Отошла она подальше, забралась в кусты и съела гуся, а пух по ветру пустила.
Дальше в путь отправились наши богомольцы вдвоём. Идёт лиса и всё покашливает, будто в горле у неё кость застряла. Наконец до того раскашлялась, что и дух перевести не может. Остановилась и говорит аисту:
– Сунь, братец, мне в горло свой длинный клюв и достань кость, сделай милость! Не то я пропаду, да и ты со мной, – не дойти тебе без меня до святых мест,
– Ладно, лисица-сестрица, – говорит аист.
Сунул он ей в горло свой длинный клюв, а сам думает:
«Не убить ли мне и тебя, сестрица-лисица, пока ты не съела меня, как брата гусака?»
Но пока он думал, стиснула лиса челюсти и откусила аисту голову.
Тем и кончилось богомолье.
* * *
А что же дальше было?
А вот что: летели мимо две сороки, всё это видели и нам рассказали. Они – нам, а мы – вам. Так и пошло по всему свету… И никто уже с той поры лисе не верит – ни в лесу на горе, ни внизу на дворе. Даже самый малый цыплёнок, который только вчера из яйца вылупился, и тот ни одному слову лисицы-сестрицы не поверит, как она ни хитри.
М.КЕНДЗЕЖИНА (Польша)
Озимые Войтека. Пересказала Т.Габбе
Когда он родился, ему дали имя Войтек, но люди называли его «Лежебокой». И он вправду был лежебока.
После смерти отца достались ему в наследство изба – не из очень плохих, да земли клочок – не из самых маленьких. Ну и что же с того? Хоть был Войтек парень сильный и вовсе не калека, а хозяйство приходило у него в запустенье. Голодные коровы мычали, голодные свиньи визжали. Поле зарастало сорной травой.
Деревенские старики не раз по доброте своей учили его уму-разуму.
– Принимайся за работу, Лежебока! Неладно ты делаешь – хозяйство разоряешь, скот голодом моришь.
Но Войтек только плечами пожимал да косо поглядывал на стариков.
А старики не унимались: что ни день, бранили его за безделье, и Войтеку это надоело. Он решил распродать всё своё хозяйство и постранствовать по белу свету.
Соседи тут же раскупили всё, что у него было, да и было у него, по правде сказать, всего ничего: скот передох, изба покосилась, крыша прохудилась, а земля давно стояла непаханая, неборонённая…
Как бы там ни было, а Войтек-Лежебока получил за своё добро, сколько оно стоило, завязал деньги в платок, который его покойная мать носила по праздникам, и пошёл куда глаза глядят.
Всякий знает, куда глаза глядят у лентяя. Перво-наперво зашёл Войтек в корчму, купил колбасы да белых булок, наелся, запил пивом и пошёл дальше. Шёл, шёл, да недалеко ушёл. После обеда захотелось ему отдохнуть. Уселся Войтек под вербой – сидит отдыхает.
Вдруг видит: едет мимо крестьянин. В зелёный возок пара гнедых коней впряжена, да какие кони – загляденье прямо!..
Махнул Войтек рукой:
– Эй, хозяин, погоди!
Остановился возок.
– Чего тебе надо, парень? – спрашивает крестьянин.
– Подвези, сделай милость! – просит Лежебока.
– Ну что ж, садись!
Поехали вместе.
Слово за слово, разговорились, и узнал Войтек, что едет крестьянин на базар – коней своих продавать. Понадобились ему деньги, чтобы построить новый овин.
Подумал Войтек, подумал и купил у крестьянина коней и возок. Купил и поехал дальше на паре откормленных гнедых. Сидит в зелёном возке и кнутом пощёлкивает.
Так ехал он не один день.
Остановится около корчмы, зайдёт, наестся, напьётся – и дальше едет.
Только одно было досадно Войтеку: продавец, видно, обманул его. Кони сперва были такие резвые, а теперь бежали всё тише, всё медленнее. Не кони, а клячи. Головы понурили и еле ногами перебирают. Под конец и вовсе заленились – легли на дороге и ни с места, только боками поводят.
Войтек схватил кнут и уже хотел было как следует угостить их, как вдруг затарахтело что-то на дороге.
Оглянулся он, видит: едет на возу с сеном старик, а рядом с ним девушка с граблями – должно быть, дочка его. Такая красавица – глаз не отвести!
Остановил старик лошадей – а были они сытые, блестящие, холеные – и спрашивает у Войтека:
– Что это у тебя, парень, приключилось?
– Да сам не знаю. Вот лошади мои заупрямились. Легли и не хотят дальше идти, хоть ты что!
Слез старик с воза, внимательно осмотрел лошадей и говорит:
– Да это они у тебя с голоду подыхают… Что ж ты за человек такой, что сам ел, а коням корма не давал!