Дюймовочке стало очень жалко ее. Она так любила этих веселых легкокрылых птичек: ведь они целое лето пели ей чудесные песни и учили ее петь. Но крот толкнул ласточку своими короткими лапами и проворчал:
– Что, небось притихла? Не свистишь больше? Вот то-то и есть!.. Да, не хотел бы я быть этакой пичужкой. Только и умеют носиться в воздухе да щебетать. А придет зима – что им делать? Помирай, и все тут. Нет уж, моим детям не придется пропадать зимой от голода и холода.
– Да, да, – сказала полевая мышь. – Какой прок от этого чириканья и щебета? Песнями сыт не будешь, чириканьем зимой не согреешься!
Дюймовочка молчала. Но, когда крот и мышь повернулись к птице спиной, она нагнулась к ласточке, раздвинула перышки и поцеловала ее прямо в закрытые глаза.
«Может быть, это та самая ласточка, которая так чудесно пела летом, – подумала девочка. – Сколько радости принесла ты мне, милая ласточка!»
А крот тем временем снова заделал дыру в потолке. Потом, подобрав гнилушку, он проводил домой старуху мышь и Дюймовочку.
Ночью Дюймовочке не спалось. Она встала с постели, сплела из сухих былинок большой ковер и, пробравшись в подземную галерею, прикрыла им мертвую птичку. Потом она отыскала в кладовой у полевой мыши теплого пуху, сухого мха и устроила для ласточки что-то вроде гнездышка, чтобы ей не так жестко и холодно было лежать на мерзлой земле.
– Прощай, милая ласточка, – сказала Дюймовочка. – Прощай! Спасибо тебе за то, что ты пела мне свои чудесные песни летом, когда деревья были еще зеленые, а солнышко так славно грело.
И она прижалась головой к шелковистым перышкам на груди у птички.
И вдруг она услышала, что в груди у ласточки что-то мерно застучало: «Стук! Стук!» – сначала тихо, а потом громче и громче. Это забилось сердце ласточки. Ласточка была не мертвая – она только окоченела от холода, а теперь согрелась и ожила.
На зиму стаи ласточек всегда улетают в теплые края. Осень еще не успела сорвать с деревьев зеленый наряд, а крылатые путницы уже собираются в дальнюю дорогу. Если же какая-нибудь из них отстанет или запоздает, колючий ветер мигом оледенит ее легкое тело. Она окоченеет, упадет на землю замертво, и ее занесет холодным снегом.
Так случилось и с этой ласточкой, которую отогрела Дюймовочка.
Когда девочка поняла, что птица жива, она и обрадовалась и испугалась. Еще бы не испугаться! Ведь рядом с ней ласточка казалась такой огромной птицей.
Но все-таки Дюймовочка собралась с духом, потеплее укрыла ласточку своим плетеным ковром, а потом сбегала домой, принесла листочек мяты, которым сама укрывалась вместо одеяла, и укутала им голову птицы.
На следующую ночь Дюймовочка опять потихоньку пробралась к ласточке. Птица уже совсем ожила, но была еще очень слаба и еле-еле открыла глаза, чтобы посмотреть на девочку. Дюймовочка стояла перед нею с куском гнилушки в руках – другого фонаря у нее не было.
– Спасибо тебе, милая крошка! – сказала больная ласточка. – Я так хорошо согрелась! Скоро я совсем поправлюсь и опять вылечу на солнышко.
– Ах, – сказала Дюймовочка, – теперь так холодно, идет снег! Останься лучше в своей теплой постельке, а я буду ухаживать за тобой.
И она принесла ласточке ячменных зернышек и воды в цветочном лепестке. Ласточка попила, поела, а потом рассказала девочке, как она поранила себе крыло о терновый куст и не могла улететь вместе с другими ласточками в теплые края. Пришла зима, стало очень холодно, и она упала на землю… Больше уже ласточка ничего не помнила. Она даже не знала, как попала сюда, в это подземелье.
Всю зиму прожила ласточка в подземной галерее, а Дюймовочка ухаживала за ней, кормила и поила ее. Ни кроту, ни полевой мыши она не сказала об этом ни слова – ведь оба они совсем не любили птиц.
Когда настала весна и пригрело солнышко, Дюймовочка открыла то окошко, которое проделал в потолке крот, и теплый солнечный луч проскользнул под землю.
Ласточка простилась с девочкой, расправила крылышки, но, прежде чем вылететь, спросила, не хочет ли Дюймовочка выбраться вместе с ней на волю. Пусть сядет к ней на спину, и они полетят в зеленый лес. Но Дюймовочке было жалко бросить старую полевую мышь – она знала, что старушке будет очень скучно без нее.
– Нет, мне нельзя! – сказала она вздыхая.
– Ну что ж, прощай! Прощай, милая девочка! – прощебетала ласточка.
Дюймовочка долго глядела ей вслед, и слезы капали у нее из глаз – ей тоже хотелось на простор, да и грустно было расставаться с крылатой подругой.
– Тви-вить, тви-вить! – крикнула в последний раз ласточка и скрылась в зеленом лесу.
А Дюймовочка осталась в мышиной норе. С каждым днем ей жилось все хуже, все скучнее. Старая мышь не позволяла ей уходить далеко от дома, а поле вокруг норки заросло высокими толстыми колосьями и казалось Дюймовочке дремучим лесом.
И вот однажды старуха мышь сказала Дюймовочке:
– Наш сосед, старый крот, приходил свататься к тебе. Теперь тебе нужно готовить приданое. Ты выходишь замуж за важную особу, и надо, чтоб у тебя всего было вдоволь.
И Дюймовочке пришлось по целым дням прясть пряжу.
Старуха мышь наняла четырех пауков. Они днем и ночью сидели по углам мышиной норки и втихомолку делали свое дело – ткали разные ткани и плели кружева из самой тонкой паутины.
А слепой крот приходил каждый вечер в гости и болтал о том, что скоро лету будет конец, солнце перестанет палить землю и она снова сделается мягкой и рыхлой. Вот тогда-то они и сыграют свадьбу. Но Дюймовочка все грустила и плакала: она совсем не хотела выходить замуж, да еще за толстого слепого крота.
Каждое утро, на восходе солнца, и каждый вечер, на закате, Дюймовочка выходила на порог мышиной норки. Иногда веселый ветерок раздвигал верхушки колосьев, и девочке удавалось увидеть кусочек голубого неба.
«Как светло, как хорошо тут на поле!» – думала Дюймовочка и все вспоминала о ласточке. Ей очень хотелось бы повидаться с птичкой, но ласточка не показывалась над полем. Должно быть, она вилась и носилась далеко-далеко там, в зеленом лесу над голубой рекой…
И вот наступила осень. Приданое для Дюймовочки было готово.
– Через четыре недели твоя свадьба! – сказала Дюймовочке полевая мышь.
Но Дюймовочка заплакала и ответила, что не хочет выходить замуж за скучного крота.
Старуха мышь рассердилась.
– Пустяки! – сказала она. – Не упрямься, а не то попробуешь моих зубов. Чем тебе крот не муж? Одна шуба чего стоит! У самого короля нет такой шубы! Да и в погребах у него не пусто. Благодари судьбу за такого мужа!
Наконец настал день свадьбы, и крот пришел за своей невестой. Значит, ей все-таки придется идти с ним в его темную нору, жить там, глубоко-глубоко под землей, и никогда не видеть ни белого света, ни ясного солнышка, – ведь крот их терпеть не может?! А бедной Дюймовочке было так тяжело распроститься навсегда с высоким небом и красным солнышком! У полевой мыши она могла хоть издали, с порога норки, любоваться ими.
И вот она вышла взглянуть на белый свет в последний раз. Хлеб был уже убран с поля, и опять из земли торчали одни голые, засохшие стебли. Девочка отошла подальше от мышиной норки и протянула к солнцу руки.
– Прощай, солнышко, прощай!
Потом она увидела маленький красный цветочек, обняла его и сказала:
– Милый цветочек, если увидишь ласточку, передай ей поклон от Дюймовочки.
– Тви-вить, тви-вить! – вдруг раздалось у нее над головой.
Дюймовочка подняла голову и увидела ласточку, которая пролетала над полем. Ласточка тоже увидела девочку и очень обрадовалась. Она опустилась на землю, и Дюймовочка, плача, рассказала своей подруге, как ей не хочется выходить замуж за старого угрюмого крота и жить с ним глубоко под землей, куда никогда не заглядывает солнце.
– Уже наступает холодная зима, – сказала ласточка, – и я улетаю далеко-далеко, в дальние страны. Хочешь лететь со мной? Садись ко мне на спину, только привяжи себя покрепче поясом, и мы улетим с тобой от гадкого крота, улетим далеко, за синие моря, в теплые края, где солнышко светит ярче, где стоит вечное лето и всегда цветут цветы. Полетим со мной, милая крошка! Ты ведь спасла мне жизнь, когда я замерзала в темной холодной яме.
– Да, да, я полечу с тобой! – сказала Дюймовочка.
Она села ласточке на спину и крепко привязала себя поясом к самому большому и крепкому перу.
Ласточка стрелой взвилась к небу и полетела над темными лесами, над синими морями и высокими горами, покрытыми снегом. Тут было очень холодно, и Дюймовочка вся зарылась в теплые перья ласточки и высунула только голову, чтобы любоваться прекрасными местами, над которыми они пролетали.
Вот наконец и теплые края! Солнце сияло тут гораздо ярче, чем у нас, небо было выше, а вдоль изгородей вился кудрявый зеленый виноград. В рощах поспевали апельсины и лимоны, а по дорожкам бегали веселые дети и ловили больших пестрых бабочек.
Но ласточка летела дальше и дальше.
На берегу прозрачного голубого озера посреди раскидистых деревьев стоял старинный белый мраморный дворец. Виноградные лозы обвивали его высокие колонны, а наверху, под крышей, лепились птичьи гнезда. В одном из них и жила ласточка.
– Вот мой дом! – сказала она. – А ты выбери себе самый красивый цветок. Я посажу тебя в его чашечку, и ты отлично заживешь.
Дюймовочка обрадовалась и от радости захлопала в ладоши.
Внизу, в траве, лежали куски белого мрамора – это свалилась верхушка одной колонны и разбилась на три части. Между мраморными обломками росли крупные, белые как снег цветы.
Ласточка спустилась и посадила девочку на широкий лепесток. Но что за чудо? В чашечке цветка оказался маленький человечек, такой светлый и прозрачный, словно он был из хрусталя или утренней росы. За плечами у него дрожали легкие крылышки, на голове блестела маленькая золотая корона, а ростом он был не больше нашей Дюймовочки. Это был король эльфов.
Когда ласточка подлетела к цветку, эльф не на шутку перепугался. Ведь он был такой маленький, а ласточка такая большая!