Теперь, думаю, наши силы примерно равны. Мы любой ценой пытаемся избегать физических стычек, но я первый признаюсь, что дурь из меня он выбил, зато в нем осталось еще порядочно. И он это знает. Поэтому и снижает обороты и сдает назад, слава богу, у него Мишель под боком. Протягивает руку и вытирает кетчуп с ее губ. Она хихикает.
Кэмрин наконец ловит мой взгляд. Наверное, давно уже пытается привлечь мое внимание. Мне кажется, она хочет сказать, что ей пора уходить, но потом качает головой, как бы просит, чтобы я успокоился.
И я мгновенно успокаиваюсь.
— А вы, ребята, — вклинивается в паузу Эшер, чтобы разрядить обстановку, — давно уже встречаетесь?
Он сидит, сложив руки на груди, возле телевизора, подпирает спиной стену.
Мы с ним внешне очень похожи, у обоих каштановые волосы и эти чертовы ямочки на щеках. Эйдан совсем другой: волосы его намного темнее, ямочек нет, зато на левой щеке маленькая родинка.
— Да нет, мы просто друзья, — отвечаю я.
Думаю, Кэмрин краснеет, впрочем, кто ее знает.
— Наверное, хорошие друзья, если едет с тобой до самого Вайоминга, — замечает Эйдан.
Слава богу, он уже присмирел. А то пришлось бы дать ему по морде, если бы вздумал сорвать на ней злость.
— Да, хорошие, — вступает в разговор Кэмрин, и я вдруг слышу, какой у нее красивый голос. — Я живу недалеко от Галвестона, подумала, что одному трястись так долго в автобусе, наверное, скучно, вот и решила составить компанию.
Ну надо же, помнит название города, где я живу.
Эйдан дружелюбно кивает ей, не переставая работать челюстями.
— А она у тебя, братан, красотка, — шепчет сзади на ухо Эшер.
Поворачиваюсь и одними глазами приказываю ему заткнуться.
Отец едва заметно шевелится, Эшер сразу подходит к кровати и в шутку делает вид, что бьет его кулаком по носу.
— Просыпайся. Мы принесли бургеров.
Эйдан поднимает свой бургер, будто отец может его увидеть.
— Вкусные — обалдеть. Вставай, а то не достанется.
Отец не шевелится. Выдрессировал всех нас троих. Нам и в голову не приходит, что сейчас полагается с постными лицами выстроиться вокруг его кровати и молча смотреть, как он умирает. Когда это случится, Эйдан с Эшером, скорей всего, закажут здоровенную пиццу, купят ящик пива и будут гулять до утра, вспоминая, каким он был.
Только без меня.
И вообще, чем дольше я здесь сижу, тем больше шансов, что он умрет до моего отъезда.
Еще несколько минут болтаю с братьями и с Мишель, потом подхожу к Кэмрин:
— Ну как, готова?
Она берет меня за руку и встает.
— Уже уходите? — спрашивает Эйдан.
Не успеваю раскрыть рот, за меня отвечает Кэмрин:
— Он еще вернется, мы только сходим перекусить.
Она пытается замять конфликт еще до того, как он возникнет. Смотрит на меня, и я, подыгрывая ей, поворачиваюсь к Эшеру:
— Если что изменится, сразу звони.
Он кивает, но не говорит ни слова.
— Пока, Эндрю, — говорит Мишель, — рада была повидаться.
— И я тоже.
Эшер выходит с нами в коридор.
— Ты ведь не вернешься? — спрашивает.
Кэмрин проходит немного дальше, давая нам возможность поговорить наедине.
Отрицательно качаю головой:
— Извини, Эш, я этого просто не выдержу. Ей-богу, не могу.
— Понимаю, братишка. Папа на тебя не обидится, сам знаешь. Сказал бы, иди, мол, лучше погуляй с девушкой или выпей, что ли, нечего болтаться тут возле моей кровати.
Как ни странно, но он говорит правду.
А Эшер, закончив свой монолог, бросает взгляд в сторону Кэмрин, стоящей к нам спиной.
— Так, говоришь, просто друзья? А не врешь? — шепчет он с блудливой ухмылкой.
— Представь, всего лишь друзья, и заткнись, скотина.
Смеется и хлопает меня по плечу:
— Ладно-ладно… Позвоню, когда понадобишься, договорились?
Я киваю.
«Когда понадобишься» — значит, когда папа умрет.
Эшер машет рукой Кэмрин:
— Приятно было познакомиться!
Она улыбается, и он снова исчезает в палате.
— Я думаю, ты должен остаться здесь. Слышишь, Эндрю?
Быстро иду по коридору, она не отстает. Сую руки в карманы. Всегда так делаю, когда нервничаю.
— Наверное, думаешь, что я чертов эгоист, бросил всех и ушел, но ты ничего не понимаешь.
— Ну так объясни, — говорит Кэмрин, беря меня на ходу под руку. — Я не считаю тебя эгоистом, просто думаю, что ты не знаешь, что делать со своей болью. Для тебя это что-то новое.
Она заглядывает мне в лицо, пытается поймать мой взгляд, но я не могу смотреть на нее. Просто хочу поскорей убраться из этого могильника из красного кирпича.
Доходим до лифта, и Кэмрин умолкает. В кабину с нами заходят еще двое, но как только лифт опускается вниз и серебристая дверь открывается, она продолжает:
— Эндрю, остановись. Пожалуйста!
Я останавливаюсь, и она поворачивает меня к себе. Смотрит на меня снизу вверх таким измученным взглядом, что у меня сжимается сердце. И на плече у нее лежит длинная белая коса.
— Поговори со мной, — просит она уже мягче. — Поговоришь, и легче станет. Что тебе, трудно, что ли?
— А тебе что, трудно сказать, почему ты едешь именно в Техас?
Она морщится, словно ее кто-то ужалил.
КЭМРИН
Глава 13
Слова его секунд на пять лишают меня дара речи. Я отпускаю его руку:
— Мне кажется, у тебя ситуация сейчас гораздо серьезней, чем у меня.
— Да что ты? А твои разъезды по всей стране в одиночку на автобусе? Без цели, просто так, куда глаза глядят, это, по-твоему, не серьезно, когда ты каждую минуту рискуешь вляпаться черт-те во что.
Похоже, он не на шутку разозлился. Но я понимаю, что причина этой злости вовсе не во мне — там, наверху, умирает его отец, и Эндрю просто не знает, что делать. С детства ему внушали, что настоящий мужчина никогда и ни перед кем не должен обнажать душу, и мне его ужасно жаль.
Меня воспитывали иначе, но сейчас я тоже не могу выставлять свои чувства напоказ, горе словно выстудило их.
— Ты вообще можешь заплакать? — спрашиваю я. — По какому-нибудь поводу? Ты когда-нибудь в жизни плакал?
Смотрит на меня насмешливо:
— Конечно. Все плачут, даже такие крутые мачо, как я.
— Например?
Он долго не задумывается.
— Мм… Кино однажды смотрел и плакал… — Вдруг смущается и, кажется, жалеет, что признался в этом.
— Какое кино?
Не смотрит в глаза. Чувствую, что напряжение между нами понемногу слабеет.
— Да какая разница? — говорит он.
Я улыбаюсь и делаю шаг к нему:
— Да ладно тебе, скажи… Ты что, думаешь, я стану смеяться или назову тебя хлюпиком?
На смущенном лице его проступает слабая улыбка.
— «Дневник памяти» [9], — бормочет он так тихо, что до меня даже не сразу доходит.
— Какой-какой? «Дневник памяти»?
— Да! Плакал, когда смотрел «Дневник памяти»! Довольна?
Поворачивается ко мне спиной, и я прилагаю страшные усилия, чтобы не рассмеяться. Вдруг он снова разворачивается ко мне, хватает поперек, перекидывает через плечо (я, натурально, визжу) и вот так выносит из здания больницы.
Хохочу как сумасшедшая, до слез. Слезы текут из глаз ручьями, странные слезы, совсем не такие, которые я никак не могла остановить, когда погиб Иэн.
— Отпусти сейчас же! — ору и молочу его кулаками по спине.
— Ты обещала не смеяться!
Услышав это, смеюсь еще громче. Гогочу во все горло, издаю дикие вопли — такого раньше я за собой не замечала.
— Ну пожалуйста, Эндрю! Отпусти!
Впиваюсь пальцами ему в спину сквозь ткань рубашки.
Наконец ноги мои касаются тротуара. Гляжу на него и усилием воли подавляю смех, потому что хочу услышать, что он скажет. Нельзя вот так позволить ему уйти от отца.
Открываю рот, но он опережает меня:
— Мне нельзя плакать, я же тебе говорил, ни по отцу, ни по кому другому.
Я осторожно касаюсь его руки:
— Ладно, не плачь, но хотя бы не уходи, побудь с ним.
— Нет, Кэмрин, я там не останусь. — Он заглядывает мне в глаза, и я вижу, что он меня не послушает, будет стоять на своем, что бы я там ни говорила. — Спасибо, конечно, за помощь, я понимаю, ты хочешь как лучше, но тут я с тобой не соглашусь. — (Я неохотно киваю.) — Может, потом, в дороге, если ты, конечно, не против, мы расскажем друг другу то, о чем обычно не хотим рассказывать, — говорит он, и сердце мое почему-то живо откликается на его голос, я даже чувствую, как оно трепещет в груди.
Эндрю весело улыбается, глаза так и сияют, освещая каждую черточку его красиво вылепленного лица.
«Господи, какой же он замечательный…»
— Ну, что ты решила? — спрашивает он, скрестив руки и пытливо вглядываясь мне в лицо. — Покупать тебе билет на самолет до дома или ты по-прежнему собираешься ехать по дороге в никуда, скажем в тот же Техас?
— А ты правда хочешь ехать со мной?
Все еще не могу в это поверить и в то же время больше всего на свете хочу, чтобы это была правда.
Затаив дыхание, жду, что он скажет.
— Да, правда хочу, — улыбается он.
Трепет в груди переходит в бурное ликование, я расплываюсь в счастливой улыбке и ничего не могу с собой поделать.
— Мне только одно не нравится во всей этой затее, — говорит он, подняв палец.
— Что?
— Автобус. Меня уже тошнит от автобусов.
Я тихонько хихикаю и понимаю, что тут с ним трудно не согласиться.
— А на чем же тогда ехать?
Он загадочно усмехается, словно собирается преподнести мне сюрприз.
— А на машине. Рулить буду я.
Последние мои сомнения улетучиваются.
— Отлично.
— Отлично? Вот, значит, как? — спрашивает он после короткой паузы. — Выходит, ты готова прыгнуть в машину к едва знакомому парню и веришь, что он не изнасилует тебя при первом удобном случае на пустынной дороге… А я-то думал, недавние события кое-чему тебя научили.
Сложив руки на груди, склоняю голову в сторону: